В 2012 году, за год до своей кончины, Николай Рутченко-Рутыч выпустил книгу «Средь земных тревог: воспоминания». И вышла книга не в Париже, где он проживал, а в Москве в издательстве «Русский путь». Опус этот весьма любопытен, поскольку правду автор изложить не мог, но оправдаться очень хотел, учитывая все опубликованные в России о его службе у немцев статьи и документы.

Ложь пронизывает эти воспоминания буквально с первых страниц, там, где, казалось бы, и смысл врать совершено отсутствует. Так, Рутченко-Рутыч пишет: «В апреле 1916 г. на свет появился я», но в выписке из метрической книги Одесского Преображенского кафедрального собора о том, что родился Николай Рутченко 29 марта 1917 года. Его мать потомственная дворянка Наталья Петровна Исакова сочеталась браком в одесской Покровской церкви с подпоручиком 283-го пехотного Павлоградского полка Николаем Алексеевичем Рутченко, причем оба молодожена вступали в брак вторично. И не в 1915 году, как пишет Рутыч, а 18 января 1917-го. Третий муж матери деникинский офицер Борис Бунаков, с которым она проживала с 1929 года и который наверняка воспитывал приемного сына Николая, умер в блокадном Ленинграде 20 декабря 1941 года. Он тоже не упоминается в воспоминаниях.

Николай Рутченко любил рассказывать о близости к великим людям: слушал лекции выдающихся историков еще старой школы, сдавал экзамены академику Евгения Тарле, был учеником академика Бориса Грекова. Среди сокурсников – Лев Гумилев. Таким вот нехитрым приемом Рутченко-Рутыч набивается в коллеги к известным ученым, хотя, учитывая его последующие «подвиги», можно всерьез усомниться, что упомянутые историки выразили бы готовность пожать ему руку.

Однако у Николая Рутченко-Рутыча есть сторонники, такие как член НТС кандидат исторических наук Кирилл Александров, кандидат исторических наук Иван Петров и др., которые его всячески восхваляют и защищают от «нападок» других историков, разоблачающих его в своих статьях как военного преступника. Например, в пространном «Комментарии» Кирилла Александрова, автор пытается доказать, что Рутченко-Рутыч чуть ли не герой, и делает предварительный вывод: «…к ведомственным документам органов НКГБ – МГБ, которые использовали в своих публикациях В. Макаров (журнал «Родина») и С. К. Бернев (Сборник «Политическая история России»), мы можем относиться критически – до тех пор, пока не будут выявлены и опубликованы коррелирующиеся с материалами МГБ немецкие документы, касающиеся службы Н. Н. Рутченко в 1942–1943 годах в Ленинградской области, последующего ареста, пребывания в тюрьме и концлагере Заксенхаузен. Соответственно, в настоящий момент любые обличительные заявления преждевременны».

Другой сторонник Рутыча-Рутченко Иван Петров (бывший сотрудник Института истории СПбГУ), опубликовал в журнале «Клио» статью «Исторический факультет ЛГУ 1930-х гг. в воспоминаниях Николая Николаевича Рутченко-Рутыча (памяти Н.Н. Рутченко-Рутыча 04.1916–04.05.2013 гг.)». Не сомневаясь в правдивости воспоминаний военного преступника и не пытаясь даже проверить его информацию, автор пишет: «Судьба Николая Николаевича Рутченко-Рутыча, выпускника исторического факультета ЛГУ, а впоследствии эмигранта, историка и общественного деятеля, с одной стороны, уникальна, с другой – являет собой типичную биографию представителя второй волны русской эмиграции со всеми ее противоречиями, сложностями и проблемами. Н. Н. Рутченко-Рутыч известен прежде всего как один из лучших эмигрантских историков Белого движения и специалист по политическому устройству СССР, автор многих исторических работ, активный участник антибольшевистской борьбы. Некоторые периоды жизни Николая Николаевича до сих пор остаются «белыми пятнами», судить о которых, даже по прошествии 70 и более лет, очень сложно. Многие из них заново открылись для исследователей, после того как в прошлом году в издательстве «Русский путь» вышли его воспоминания под заглавием «Средь земных тревог...», охватывающие жизненный путь Н. Н. Рутченко-Рутыча до 1946 года. Особое место в них он уделяет своей учебе на историческом факультете Ленинградского государственного университета в довоенное время, воссоздав тем самым не только свою биографию, но и целую эпоху в истории нашего факультета, оживив образы многих ушедших великих ученых, дав при этом оценку тех сложных и противоречивых лет в жизни петербургской исторической школы».

Чему учил Иван Петров в СПбГУ студентов, остается только догадываться, видимо, рассказывает о «герое» Рутченко-Рутыче как об «активном участнике антибольшевистской борьбы» и других с «типичной биографией» эмигрантах и о том, как, будучи участником двух конференций в Праге, посвященных 70-летию и 75-летию Пражского манифеста Комитета освобождения народов России (конференции проходили 13–16 ноября 2014 года и 14–16 ноября 2019 года), вместе со старшим соратником Кириллом Александровым и другими посещал места боев и возлагал цветы на могилы предателей из власовской Русской освободительной армии (РОА).

Интересно, что в своей книге Рутченко-Рутыч также ни разу не вспомнил свою жену Маргариту Рутченко-Лауцман, которая провожала его на фронт 15 июля 1941 года. И домой не дождалась.

Недавно в Центральном государственном архиве историко-политических документов Санкт-Петербурга автору данной статьи удалось найти ряд документов за 1941 год с сообщениями командиров и рядовых бойцов 5-го Ленинградского партизанского полка о переходе Николая Рутченко на сторону немцев. Кроме того, найдены и переведены с немецкого языка данные Николаем Рутченко показания о партизанских соединениях (частях) Красной армии, которые он давал на допросе в отделе военной контрразведки 4-й танковой группы, действовавшей в составе группы армий «Север» 23 июля 1941 года после своей сдачи в плен. Оригинал сохранился в коллекции микрофильмов документов вермахта NARA (Национального архива США). У нас есть два источника информации из архивов России и США, которые мы можем сопоставить с воспоминаниями Рутченко-Рутыча 2012 года, оценив степень правдивости его книги.

В книге «Средь земных тревог: воспоминания» Рутченко-Рутыч описывает свою версию пленения следующим образом:

«В ПЛЕНУ

Мы залегли перед поворотом дороги. Я почувствовал, как что-то колет ниже колена на левой ноге. Семейкин, лежавший рядом, сказал, что у меня из сапога торчит осколок. Я попросил его вытащить, и он выдернул небольшой железный треугольник. Сапог начал наполняться кровью, но как раз в этот момент из-за поворота выскочила группа немцев. Они набежали на нас прежде, чем я успел дать команду открыть огонь. Подбежав ко мне, немецкий лейтенант закричал по-немецки: «Здесь их раненый офицер, поднимите его». Я ответил по-немецки, что сам могу встать, так как ранение легкое, и поднялся с помощью Семейкина. Немецкий офицер с удивлением, широко открыв рот, сказал: «Вы так хорошо говорите по-немецки. Кто вы такой?» Уже стоя, я ответил ему, что я начальник оставшегося взвода, ушедшего из Чащи. «А где же рота?» – спросил немец. «Она осталась далеко в тылу, будучи прикомандирована к штабу».

В это время немцы разоружили моих солдат, а немецкий унтер-офицер снял с меня кобуру с пистолетом. Лейтенант распорядился отвести меня к грузовику, стоявшему за поворотом, чтобы, насколько я понял, доставить в штаб».

Однако вышеизложенные обстоятельства пленения Рутченко-Рутыча, как, впрочем, и вся версия его «боевой» деятельности в 5-м партизанском полку, совершенно не подтверждается отчетными документами и протоколами опросов командиров и бойцов, служивших с ним.

Из недавно рассекреченных архивных документов следует, что Рутченко-Рутыч, являясь командиром 2-го взвода 10-го батальона 5-го Ленинградского партизанского полка, находясь в разведке, перебежал к немцам, бросил бойцов своего взвода и выдал расположение и состав всего полка.

Так, 15 ноября 1941 года были опрошены его подчиненные: командир отделения 2-го взвода 10-го батальона 5-го истребительного полка народного ополчения Ленинграда А. Л. Карпенко, рядовые бойцы батальона А. И. Емелин и П. А. Федоров, которые рассказали следующее: «… В то же время, как мы помним, наш взвод находился в засаде. Засаду возглавлял командир взвода Рудченко (так в документе. – Авт.). До полка работал доцентом при Академии наук гор. Ленинград. Об измене Родине Рудченко нами было поставлено в известность командование полка. Мер никаких принято не было, мы сообщили командованию примерно спустя час, как только он покинул засаду. Засаду Рудченко бросил под предлогом пойти в разведку и не вернулся. Это было днем. Направился он в деревню Григорьевка, в которой располагался немецкий штаб. После факта измены со стороны Рудченко командованием полка издан приказ в случае встречи с ним уничтожить. Но ввиду того, что встретить его не удалось и до сих пор, он находится у немцев».

В протоколе опроса командира 10-го кадрового батальона внутренних войск НКВД, входящего в состав 5-го партизанского Ленинградского полка, младшего лейтенанта Ю. А. Бекмана от 15 ноября 1941 года мы можем прочитать: «26 июля… в этот же примерно день мы получили данные от местного населения, что немцы готовятся к нападению на наш полк. Для того чтобы избежать этого, нами был выброшен взвод с задачей заслона и предупреждения полка от неожиданного нападения со стороны противника. Когда взвод был выставлен в заслон, нам вскоре, примерно часа через два, стало известно об исчезновении командира этого взвода Рудченко. Я сейчас же с двумя бойцами обошел все посты, и, не установив никаких следов, мы пошли в том направлении, в котором его видели последний раз шедшим. Пройдя километра полтора-два в этом направлении, его не обнаружил и не установил следов его исчезновения. Тогда мной был отдан приказ на случай его появления разоружить и доставить в расположение полка. Сам я отправился в полк, дополнительно взводом усилил заслон и переменил место засады, приблизив его к расположению полка. В это же время от одного из батальонов мы получили данные, что Рудченко входил в дер. Григорьевка, в которой, по нашим данным, находились немцы.

На этом с Рудченко дело не закончилось, а командование полка приняло решение сменить место расположения полка. Задачи уничтожения Рудченко как изменника поставлено не было. Числа 27 июля мы перешли на другое место в лесу, километрах в четырех от прежнего места расположения, и были там до 31 июля».

В документах оперативного отдела Штаба партизанского движения при Ленинградском обкоме ВКП(б) сохранилась тетрадь № 2 с «Материалами о боевых действиях 5-го Ленинградского партизанского полка Июль 1941 г.», где сообщается: «…Днем 23.7 несший службу нач-ка заставы кадровый лейтенант Рудченко (командир одного из взводов 10 б-на), проверяя сторожевые посты, перешел к немцам. Сторожевой пост видел его входящим в д. Б. Льзи, занятую немцами. 24-го мы переменили место лагеря (см. схему № 2), перейдя на юг через болото Долгая Боровинка на 2 км».

Командир 5-го партизанского полка капитан К. Н. Волович в отчете о партизанской деятельности полка военному совету Северо-Западного фронта от 15 октября 1941 года сообщал: «Нападение фашистов на опорные пункты стало возможным потому, что предатель комвзвода (из войск НКВД) Рудченко открыто перешел на сторону врага, сообщил немцам состав и расположение отрядов полка...» И далее: «В то же время во время проведения второй разведки возглавлявший разведгруппу мл. лейтенант Рудченко, оставив своих людей, сам перешел на сторону противника. Зная хорошо немецкий язык, он сдался противнику».

Из документов, приведенных выше, видно, что Рутченко-Рутыч перешел к немцам в деревне Григорьевка Плюсского района, а деревня Чаща, где, по его воспоминаниям, он якобы раненый попадает в плен к немцам, находится намного севернее и ближе к Ленинграду.