Царствование рода Романовых началось триумфально и звонко в Смуту XVII века и завершилось, увы, трагически и бесславно в Смуту XX столетия. Последний же «круглый», с двумя нулями – 300-летний – юбилей правящей и стоящей у власти Фамилии отмечался, в 1913-м, за 18 месяцев до раскатов мировой войны и за четыре года до рассвета Февральской революции, ставшей неожиданным прологом долгой ночи красно-тоталитарной диктатуры.

РАССТОЯНИЕ: ВЕРСТЫ, МИЛИ…

Основные празднества состоялись в феврале в имперской столице, на берегах Невы. Молебны, крестные ходы, парады, фейерверки, народные гуляния, художественная отделка и иллюминация улиц, дворцов, присутственных мест. Словом, наблюдался всеобщий подъем – казалось, беспредельный и искренний. К торжествам были выпущены изящные почтовые марки с портретами государей-Романовых – от зачинателя династии царя Михаила Феодоровича, чье изображение (в ряду шести самых крупных русских исторических фигур) украшает новгородский памятник Тысячелетию России, до императора Николая II, чей прах, вкупе с останками его несчастных домочадцев, хранится, по всей видимости, в усыпальнице Петропавловского собора на Заячьем острове, посреди невских вод. Красочная деталь: в послеюбилейные месяцы некоторые осторожные чиновники избегали штемпелевать эти марки, опасаясь «замарать монарший образ».

Самодержец не ограничился, впрочем, праздничными мероприятиями в столице, хотя и не пошел на поводу у активистов Дубровинского Союза Русского народа, требовавших еще под Новый, 1913-й, год, чтобы центром предстоящих торжеств стал не относительно молодой Петербург, а глубинные области «исконной земской России». Той самой, что «приветствовала первого Романова и помогала ему в тяжком подвиге устроения и замирения Родины». Разделяя в принципе подобную оценку, Николай II – хороший семьянин и добрый отец – не желал в то же время делать непрактичных опрометчивых шагов, то есть ехать зимой по морозной погоде в отдаленные, за сотни верст от Петербурга, районы бескрайней России. Он предпочел отложить сей бросок на три месяца вперед, в теплые солнечные дни. Получилось так, что грандиозное, полуторанедельное путешествие плавно «вытекло» из ответственной внешнеполитической акции – последней встречи русского царя с германским кайзером.

В начале мая Николай Александрович прибыл в Берлин по «гостевому поводу» – поприсутствовать на свадьбе дочери Вильгельма II принцессы Прусской Виктории Луизы с герцогом Кумберлендским Эрнстом Августом. За кулисами державные повелители встретились в приватном порядке и откровенно побеседовали на все злободневные темы. Государь заявил, в частности, что Зимний дворец удовлетворен положением дел на Балканах и готов отказаться от традиционных – чуть не с эпохи Вещего Олега – русских притязаний на Константинополь и морские проливы Босфор и Дарданеллы, оставив Турцию в роли их бессменного «привратника». Но при одном твердом условии: Германия должна удерживать свою близкую союзницу – «вальсирующую Вену» – от опасной политики территориальных захватов, дабы многострадальные балканские славяне могли сами устраивать собственную судьбу. Разговор прошел в дружеских, приветливых тонах, но о серьезном улучшении связей не было и речи. В кайзеровском дворце не придали этим контактам большого значения, и Вильгельм II стал проникаться фаталистической мыслью о неизбежности близкой европейской войны между, как он позднее выразился, двумя враждебными расами – романо-славянской и германской.

Сознавая, что визит не принес желаемых плодов и не повлек ощутимой разрядки, Николай II поспешил – понятно, с соблюдением всех норм дипломатического этикета – домой, в Россию и 13(26) мая приехал по железной дороге в Царское Село. Здесь было решено отправиться, не задерживаясь – пока стоит теплая, солнечная погода, – в давно намеченное путешествие по историческим местностям, где три века назад происходили события, неотделимые от воцарения самодержца Михаила Феодоровича Романова.

ДАЛЬНИЙ ПУТЬ ТОРОПИТ НАС…

14(27) мая страна, словно забыв о Ходынской катастрофе, унесшей жизни сотен людей, отметила 17-летие со дня коронации монаршей четы – Николая Александровича и Александры Феодоровны. А на следующее утро августейшее семейство в полном составе (невзирая на легкое недомогание императрицы и престолонаследника Алексея) двинулось в «поход». 16(29) мая временно управляющий министерством императорского двора князь Василий Кочубей сообщил в печатном официозе «Правительственный вестник»: «Их Величества государь император и государыня императрица Александра Феодоровна с наследником цесаревичем и великим князем Алексеем Николаевичем и августейшими дочерьми (Ольгой, Татьяной, Марией и Анастасией. – Я.Е.) изволили отбыть 15-го сего мая из Царского Села для присутствования на торжествах по случаю празднования 300-летия царствования Дома Романовых в городах Владимире, Суздале, Нижнем Новгороде, Костроме, Ярославле, Ростове, Переславле и Москве».

Строго говоря, этот вояж был первой большой поездкой императора по России за 22 года после его так называемого Восточного путешествия 1890–1891 годов еще в качестве цесаревича. В то далекое время будущий русский суверен посетил огромные пространства Евразии, включая и пределы России, относящиеся к сему исполинскому материку. Ему довелось познакомиться с Египтом, Индией, островом Цейлоном, Таиландом (Сиамом), китайским Гонконгом и Японией, где произошел прискорбный инцидент в городе Оцу (полицейский-фанатик попытался ударом палаша убить высокого гостя, но покушение ограничилось закрытой черепно-мозговой травмой, что, кстати, предопределило отрицательное восприятие Николаем Страны восходящего солнца и ее неприхотливых аборигенов).

В мае 1891-го, возвращаясь в Россию, престолонаследник прибыл во Владивосток и поучаствовал там в символической акции – закладке Великого Сибирского пути (Транссиба) на восточном его конце. Такой шаг был не просто пропагандистским жестом, но и вполне осязаемым административным действием: августейший отец, Александр III, назначил своего голубокровного отпрыска председателем Комитета по сооружению тысячеверстной, самой длинной на планете стальной магистрали. И любознательный Николай живо интересовался проектом и постройкой этой поистине невиданной транспортной линии. Но после «рейда» на Восток Николай Александрович уже никуда далеко не уезжал и с Россией, по крупному счету, не знакомился.

Случались разве что отдельные «ревизии» отдельных местностей, совсем не напоминавшие, скажем, беспрестанные странствия Петра I по вверенному ему Богом Отечеству. Так, в самом начале своего монархического «полета» Николай II побывал на Всероссийской выставке в Нижнем Новгороде, присутствовал в Киеве на освящении Владимирского собора, а позже заглянул в Варшаву – центр Царства Польского. Особой строкой надлежит упомянуть летне-осенний отдых 1900-го в Ливадии, где государя угораздило захворать брюшным тифом и надолго слечь в постель. Спустя год он принимал в Спалене (резиденции старых польских королей), что в Беловежской Пуще, принца Генриха Прусского, родного брата кайзера Вильгельма, охотился и откровенничал с ним. Потом были Курск, Полтава, где император встречался с крестьянами и дворянами, паломничество в Саровскую пустынь – на перенесение мощей святого Серафима Саровского.

Немалую роль играли, разумеется, международные дипломатические визиты. В 1896-м самодержец ездил в Вену – «представиться» старейшему европейскому небожителю Францу Иосифу. Вскоре – в Бреславле и Герлице – «Ники» любовался маневрами германской армии и обменивался мыслями с гостеприимным «Вилли». Чуть позднее – в рамках семейно-династических контактов – направился в Данию (на родину своей матери, Марии Феодоровны), вслед за чем около двух недель жил в стенах шотландского замка Бельмораль, коротая досуг с престарелой королевой Викторией – бабушкой его жены, Александры Феодоровны.

Мощный отклик во всем мире вызвала искрометная поездка высочайшей четы во Францию, с которой предшественник Николая II, император Александр Александрович, кого народная молва окрестила царем-Миротворцем, подписал договор о союзе и взаимопомощи. Нежные молодые родители взяли с собою десятимесячную дочку Ольгу, и респектабельный парижский «Журналь де Дебат» всерьез предложил наречь Ольгами всех французских девочек, родившихся в октябре 1896-го, – примерно так же, как древние иудеи в IV веке до новой эры назвали Александрами мальчиков (а в семьях, где были двойняшки, – только первенцев), увидевших свет в те дни, когда победоносный македонский завоеватель вступил в сданный без боя Иерусалим. Во Франции конца XIX столетия до такой экзотики не дошло…

Приходилось, естественно, выстраивать отношения со всеми странами – и дальними, и близкими, расположенными по периметру русской границы. Встречи с Вильгельмом II носили в общем-то регулярный характер, хотя войны предотвратить не сумели. Царь выезжал для этого в Данциг, Ревель, Висбаден, Бьорк, Свинемюнде, финские шхеры. Осенью 1903-го опять вдыхал воздух волшебной Вены и в компании Франца Иосифа отстреливал диких зверей на горном курорте Мюрцштеген. Летом 1909-го нанес визиты во Францию и Англию, наблюдая там за военно-морскими парадами, причем до Парижа «не доехал». Наконец, в июне 1914-го, буквально накануне мировой сечи, Николай в сопровождении всех домашних гостил в Констанце, где его привечала румынская королевская семья.

В салонах Петербурга и Бухареста настойчиво твердили, что близка помолвка старшей дочери русского венценосца великой княжны Ольги Николаевны (кого десятимесячным ребенком годы назад возили в союзный Париж) с румынским принцем Каролем Гогенцоллерном…

КАК ВСЕ ВОКРУГ МЕНЯ ПЛЕНЯЕТ ЧУДНО ВЗОР!

Такова была география царских маршрутов по России и зарубежью. Точечная, конкретная, без широких замахов, хотя, казалось бы, после кровавой вакханалии Пятого года не мешало неторопливо прокатиться вдоль и поперек обширнейшей империи, посмотрев на ее плюсы и минусы, достоинства и недостатки, проблемы и перспективы. Увы, от Восточного вояжа и вплоть до знакового путешествия по средней полосе в мае 1913-го государь Николай Александрович не предпринимал масштабных «бросков» на юг, север, запад и восток, отдыхая в элитных столичных предместьях и периодически выезжая для закордонных рандеву…

Ныне, по юбилейной весне, сия тронная дремота была прервана полуторанедельной поездкой в те древние области, где когда-то раскинулись просторы Суздальской и Московской Руси, где крепили свою вотчину рачительные бояре Романовы. К городу Владимиру двинулись в вагоне литерного экспресса – через Москву. Канцелярия и спецслужбы хорошо, надежно подготовились к данному «паломничеству». И не напрасно: у всех на памяти была еще прискорбная киевская эпопея в сентябре 1911-го, когда от рук террориста-одиночки пал в театральном антракте премьер-министр Петр Столыпин.

На сей раз охрана и технические работники не сплоховали. 16(29) мая около трех часов дня императорский состав, скрипнув тормозами, благополучно остановился у вокзальной платформы Владимира. Царь выслушал рапорт губернатора и командующего войсками округа, поприветствовал почетный караул и принял общественные депутации с хлебом-солью. Прямо с вокзала Николай и престолонаследник Алексей в открытом автомобиле двинулись в Успенский собор (архитектурный прообраз одноименного кремлевского собора в Москве, где проходили все коронации русских монархов), а сзади в иных машинах отца и сына сопровождали мать и дочери, сестры Алексея.

Пребывание на берегах Клязьмы было наполнено духовно-религиозными «экскурсиями». Дмитриевский собор во Владимире и Рождественский монастырь в соседнем Суздале. Там же – Ризположенский и Покровский монастыри. В Покровском венценосец собственноручно отобрал с полсотни ценных икон для петербургского Русского музея имени Александра III. Под сводами Спасо-Евфимиевской обители, у гробницы князя Дмитрия Пожарского священники отслужили заупокойную литию. Колоритный штрих: по случаю праздника власти амнистировали 40 заключенных из арестантских рот и еще 86 – из губернской тюрьмы. Кроме того, купцы-старообрядцы пожертвовали солидную сумму на закладку Троицкой (Красной) церкви, и ее силуэт стал последней культовой постройкой в предреволюционном Владимире.