Маленького Николая и его брата Михаила, младших сыновей императора Павла I, воспитывали в строгости. Воспитатели имели право толкать, щипать, лупить линейкой или розгами царских детей. Руководитель воспитательного процесса генерал Ламздорф бил будущего императора Николая I головой об стену и, видимо, перестарался, вбив убеждение о пользе наказаний. Не удивительно, что для мальчиков-сирот из семей офицеров и чиновников гражданской службы государь избрал главный принцип воспитания – «строжайшая дисциплина, основанная на страхе и розге воспитателя».

От Петербурга до Гатчины 46 верст. Именно в верстах следует измерять расстояние от столицы Российской империи до любимой загородной резиденции русских царей. Если следовать этому правилу, то уже на подъезде к Гатчине станут невидимыми однотипные здания современной застройки и веселыми красками засияют очаровательные двухэтажные домики. Таблички на главной гатчинской магистрали поменяются, и вместо «Проспекта 25 октября» появится старое название «Большой проспект».

Обычно путешественники устремляются в Гатчину, чтобы увидеть дворец, заключенный в объятия огромного парка, но мы остановимся на Большом проспекте около Сиротского института.

Институтское здание строгое, без всяких архитектурных излишеств, всем своим видом показывает, что за его стенами находится учреждение серьезное, казенное. Единственное украшение – барельеф на фронтоне, изображающий пеликана, кормящего голодных птенцов. Заботливая птица стала эмблемой учреждений ведомства императрицы Марии Федоровны, жены Павла Первого.

Благотворительность была истинным призванием Марии Федоровны. Личные средства императрицы в год составляли миллион рублей, на свои нужды она тратила семнадцать тысяч, остальные деньги шли на приюты, воспитательные дома для сирот, богадельни для больных и немощных. Гатчинский воспитательный дом для «несчастнорожденных» сирот, основанный в 1803 году, был одним из многочисленных проектов императрицы.

В 1837 году при императоре Николае I Воспитательный дом был преобразован в Гатчинский сиротский институт. Там и случилось весьма примечательное событие...

НАКАЗАНЬЯ ИДЕАЛ

Казалось, что доброму пеликану в клюв вложили березовую розгу.

Розги – ветви с древа знания!
Наказанья идеал!
В силу предков завещания
Родовой наш капитал!

«Березовая каша» постоянно была в меню Сиротского института. Аркадий Эвальд, учившийся в этом богоугодном заведении, свидетельствует: «Главным орудием воспитания считалась тогда березовая розга. Я почти не знаю примера, чтобы ученик того времени мог пройти семь или восемь гимназических классов, ни разу не подвергнувшись действию березы». «Береза» была не единственным наказанием. Сначала следовало замечание, потом выговор, лишение отпуска и прогулок в праздничные дни и, наконец, заключение в карцер, где условия были самые жестокие: никакой пищи, кроме хлеба и воды, и то через день.

Воспитатели находились при учащихся постоянно, днем и ночью, от их строгого взгляда не ускользало ни одно нарушение дисциплины. Известный педагог Константин Дмитриевич Ушинский преподавал в Сиротском институте юриспруденцию и словесность. Он считал, что «жизнь ребенка становится постоянным церемониалом, который весь расписан заранее. Дети живут где-нибудь тайком от воспитателя, в каком-нибудь темном уголке, куда не проникает его всенивелирующий взгляд, в тихом шепоте с товарищем». Кстати, разговоры вечером после ужина были строго запрещены, за тихий шепот можно было получить замечание или выговор.

Поротое поколение

«Большинство преподавателей и воспитателей не отличались ни особенным образованием, ни тем более умением заслужить уважение воспитанников, – вспоминал Аркадий Эвальд. – Вследствие этого не мудрено, что между воспитателями и учениками старших классов часто возникали недоразумения». Поводов для ссор находилось сколько угодно, особенно с учениками старших классов, двадцатилетними юношами, готовыми выпорхнуть из сиротского гнезда.

В 1848 году учащиеся выпускного класса поссорились с воспитателем и, выражаясь изысканным языком того времени, «наделали ему дерзостей». Директор Сиротского института Григорий Иванович фон Дервиз, не вникая в то, кто прав, кто виноват, приказал высечь выпускников – в сечении воспитанников Сиротского института не было ничего необычного. За провинившихся заступились другие воспитатели, говоря, что повод ничтожен, но это не помогло. Молодых людей выпороли в присутствии всех учеников института. В физическом плане наказание оказалось легким, не более двух-трех ударов, но унижение было невыносимо. Молодые люди в присутствии младших учеников заговорили о человеческом достоинстве и – о ужас – сказали, что у них «есть право делать все, что разрешается законом». Последнее утверждение принадлежит Шарлю Луи Монтескье.

Французского философа за крамолу следовало бы хорошенько накормить «березовой кашей», но он, к сожалению, умер, поэтому пришлось отдуваться любителям либеральных идей.

Директор Григорий Иванович фон Дервиз был напуган проникновением свободомыслия в ряды учеников и доложил о возмутительном происшествии опекуну Сиротского института Сергею Степановичу Ланскому. Испуганный опекун немедленно попросил аудиенции у Николая I, который в это время пребывал в Гатчине. И тут, как в викторине, можно попытаться предугадать реакцию императора.

Вариант первый: государь, узнав, что его побеспокоили из-за того, что мальчишки поссорились с воспитателем, сделал выговор господину Ланскому, который посмел побеспокоить его величество из-за такой ерунды.

Вариант второй: Николай I приказал строго наказать виновных, вплоть до исключения из института.

Реакция властелина огромной империи оказалась непредсказуемой. Оставив все наиважнейшие дела империи, Николай I немедленно прибыл в Сиротский институт. Учащиеся двух старших классов были выстроены в актовом зале. Император высказал свое крайнее неудовольствие и приказал виновных сдать в солдаты.>

– В солдаты? – в ужасе прошептал господин Ланской.

Виновники скандала окаменели: они прекрасно представляли, что такое солдатская служба. «С утра до ночи на гатчинских плацах гремели барабаны, и солдаты под руководством вышколенных «дядек» и унтер-офицеров занимались бесконечной шагистикой, – писал историк Александр Андреев. – За этой бессмысленной, изматывавшей силы муштрой наблюдали офицеры и сам царь, не прощавшие солдатам ни малейшего промаха, ни одной ничтожной провинности». Розга была возведена в принцип жизни николаевской армии. Едва ли нашлась бы хоть одна солдатская спина, не попробовавшая розог или шпицрутенов, а учета «служивым», забитым насмерть, нет числа. Били за все, зло и методически, так же методически регистрировали наказания в формулярных списках: «По приказу командира полка генерал-лейтенанта Туманского 1-го наказан 150 ударами розог за кратковременную из казарм отлучку».

Военную дисциплину с ее безмолвным повиновением и безропотным подчинением младшего старшему Николай I неукоснительно проводил в весь строй гражданской жизни. В строгой субординации государь видел главнейший залог благосостояния и могущества империи.

Опекун института господин Ланской был человеком честным и справедливым. Он нашел в себе силы заметить, что виновники скандала все время обучения вели себя хорошо и были лучшими учениками по всем предметам.

– Мне не нужно ученых голов, мне нужно верноподданных! – произнес император.

Так, в Сиротском институте произошло историческое событие: бунт был пресечен в корне, а Николай I сформулировал цели и задачи своего царствования. Государь мечтал воспитывать верноподданных монархистов, свято верящих в величие державы и правильность существующего порядка. Малейшие попытки представить мнение, отличное от господствующего, следовало пресекать любыми методами.

Господин Ланской все же вымолил прощение для бунтарей. Они закончили Сиротский институт, готовивший канцелярских чиновников, и были распределены в такую глушь, куда не доехали декабристы.

Немецкий философ Гегель считал, что история и люди повторяются дважды: один раз в виде трагедии, второй – в виде фарса. Скандал гатчинских школяров – робкое, еле заметное повторение событий на Сенатской площади, и таковым его делает реакция Николая I. Происшествие местного масштаба показало, что пережитый страх не утих, не испарился, он годами подтачивал сознание самодержца. Николай был уверен, что, избавившись от бунтарей и умников, окружив себя раболепными верноподданными, признающими каждое его решение гениальным, он шел единственно правильным путем. Проигрыш в Крымской войне поставил точку в царских иллюзиях.