Революционная волна выбросила на поверхность, как пену, множество авантюристов, в большинстве случаев не поднявшихся выше приснопамятного Грициана Таврического из «Свадьбы в Малиновке». Но двое таких «батьков-атаманов», сыграли действительно заметную роль в Гражданской войне, а сопоставление их биографий помогает многое понять и о механизмах, эту войну определявших.

СОЛДАТ ПЯТИ АРМИЙ 

Станислав Никодимович Булак-Балахович родился в 1883 году в Ковенской губернии в крестьянской семье. В разных пропорциях в жилах его текла литовская, польская, белорусская, татарская кровь.

Поступив в сельскохозяйственное училище, он получил диплом агронома и работал управляющим имением в Виленской губернии. Авторитет его среди местного населения был столь высок, что крестьяне даже наградили его уважительным прозвищем «батька».

С началом Первой мировой войны Балахович отправился на фронт, дослужился до штабс-ротмистра и даже получил эскадрон, с которым совершил несколько лихих рейдов в германский тыл.

После Октябрьской революции Станислав Никодимович вступил в Красную армию, возглавив им же и сформированный 1-й Лужский конный партизанский полк. Однако, несмотря на покровительство Троцкого и заместителя председателя ВЧК Петерса, «батька» не симпатизировал новой власти, ожидая случая, чтобы перейти на сторону контрреволюции. Такой случай подвернулся в октябре 1918 года, когда в оккупированном немцами Пскове началось формирование белогвардейской Северной армии.

Станислав Никодимович заранее обговорил условия перехода, настояв на сохранении целостности отряда и присвоении ему звания ротмистра. С собой он привел более 1100 человек с двумя пушками и четырьмя пулеметами. Учитывая, что численность всей Северной армии в это время едва перевалила за 2000 человек, понятно, что «батька» сразу стал весьма заметной фигурой. Один из белогвардейцев полковник К. К. Смирнов отмечал, что «люди Балаховича принесли из Совдепии крупные суммы денег… Надо Псковом стоял дым коромыслом… улицы были полны компаниями балаховских молодцов, пьяными голосами дико оравших на улицах песни».  

Однако веселая жизнь скоро закончилась. Большевики разорвали Брестский мир и двинулись отвоевывать утраченные территории. Северная армия (ужавшаяся до размеров корпуса) отступила до города Валги. 6 декабря ее командование включило свои части в состав вооруженных сил Эстонской Республики. Однако большинство белогвардейцев выступали за «единую и неделимую», что привело к конфликтам с прибалтами. Станислав Никодимович, в отличие от коллег, поддерживал идею независимой Эстонии, благодаря чему установил с Таллином самые доверительные отношения.

Отряд «батьки» был переименован в конный полк имени Балаховича и занял участок фронта на берегу Чудского озера (между Мехикормом и Перрисаром). В феврале 1919 года Станислав Никодимович разгромил базу красной Чудской флотилии в местечке Раскопель. Еще через несколько дней аналогичный налет был предпринят на Гдов, причем, перед тем как отступить, Балахович по телефону связался с Петроградом и передал привет своему бывшему покровителю товарищу Петерсу.

Эти экспедиции стали прологом к наступлению на Петроград эстонцев Лайдонера и белогвардейцев Родзянко в мае 1919 года. Главные действия развернулись на Ямбургском направлении. Отряд Балаховича действовал южнее, вторично овладев Гдовом и Раскопелью. При взятии Гдова «батьке» помогала эстонская озерная флотилия. Взятие же Раскопели стало возможным после того, как на сторону белых перешла красная Чудская флотилия.

В эти же дни была решена и судьба Пскова. 23 мая 1-я эстонская дивизия красных примкнула к своим белым соотечественникам. Другая большевистская дивизия под командованием латыша Фабрициуса была разгромлена и через день оставила город.

Занявшие Псков эстонцы расстреляли около 20 «комиссаров», после чего передали город отряду Балаховича. С прибытием «батьки» (30 мая) расправы над подлинными и мнимыми большевиками приобрели систематический характер. Людей «гирляндами» вешали на фонарях либо расстреливали прямо на псковской Сенной площади. Время от времени в списки приговоренных вносились еврейские торговцы, которых затем «миловали» за соответствующие отступное. 

Одновременно Балахович начал печатать фальшивые керенки и занялся административной деятельностью. Образцом его администрирования может служить документ, выданный одному из сподвижников: «Полковнику Стоякину разрешается вступить во временный брак. Поводом к расторжению брака может послужить появление во Пскове жены полковника Стоякина».

ТРИЖДЫ ГЕНЕРАЛ

Пока Балахович хозяйничал во Пскове, наступление на Петроград потерпело неудачу. Эстонцы рассорились с белогвардейцами, однако Станислав Никодимович некоторое время удачно балансировал между Лайдонером и новым лидером русских белогвардейцев Юденичем (от которого даже получил генеральское звание). Хрупкое равновесие нарушилось лишь после того, как «батька» при помощи эстонцев попытался сменить Родзянко на посту командующего Северного корпуса. Белогвардейцы в ответ арестовали или убили нескольких соратников Балаховича. Самому «батьке» удалось улизнуть из Пскова и, переправившись через Великую, укрыться в расположении эстонских войск.

События эти практически совпали с очередным наступлением красных, причем прибалты так обиделись за своего друга Балаховича, что даже отказались содействовать белогвардейцам в обороне города. В результате 25 августа Псков снова был занят большевиками. 

Полк Балаховича в полном составе полк поступил на эстонскую службу, взяв под охрану участок рядом с латвийской границей. Большую часть времени Станислав Никодимович проводил в Таллине, где щеголял в форме эстонского генерала. Время от времени он совершал набеги в тылы красных и даже эпизодически поучаствовал в походе Юденича на Петроград в октябре 1919 года.

Поход закончился крахом. Остатки войск Юденича были интернированы эстонцами, а сам командующий, по его словам, распределил имевшиеся в его распоряжении средства между подчиненными. Однако Балахович, видимо, считал себя обделенным.

22 января 1920 года с группой сподвижников он арестовал Юденича и после отказа генерала дать денег погрузил его в поезд, на котором рванул к границе с Советской России. 

Находившиеся в Таллине чиновники Антанты забили тревогу. Поезд остановили, Юденича отпустили, но Балаховича арестовывать не стали, а вместе с его полком разрешили уйти в Польшу. 

Вообще, вся эта история оставила странное впечатление. Полагали, что Балахович собирался выдать Юденича красным, хотя трудно, конечно, понять, как бы он ужился с советской властью, даже получив прощение.

Атаман энергично сражался с красными во время советско-польской войны, причем выступая уже в качестве поборника независимой Белоруссии. И даже после заключения мира его отряды еще год совершали рейды на советскую территорию.

За свою жизнь Станислав Никодимович послужил в пяти армиях (русской, красной, белой, эстонской, польской) и в трех из них (белой, эстонской и польской) дослужился до генеральского звания. 

Выйдя в отставку из Войска Польского, он помимо пенсии получил концессию в Беловежской пуще. Женился в третий раз, став отцом двух сыновей и пяти дочек. 

Советские агенты пытались добраться до «батьки», но в 1923 году сумели убить лишь его младшего брата Юзефа.   

Станислав Никодимович еще поучаствовал в перевороте 1926 года, приведшем к установлению диктатуры Пилсудского и вроде бы мелькнул в Испании, разумеется в лагере франкистов.

Когда грянула Вторая мировая война, Балахович тряхнул стариной, возглавив конный отряд, с которым пытался партизанить в тылах немцев. Гитлеровцы, судя по всему, этого ему не простили, и 10 мая 1940 года он был убит в оккупированной Варшаве то ли немецким патрулем, то ли некими «неустановленными лицами».

ПРАКТИЧЕСКИЙ АНАРХИЗМ

Величайший, без преувеличения, практик анархизма родился 26 октября 1888 года в Александровском уезде Екатеринославской губернии, в селе с характерным названием, как бы отражающим специфику его политической программы, – Гуляй Поле.

В феврале 1917 года, когда революционные толпы с ревом распахивали камеры Бутырской тюрьмы, в послужном списке одного из освобожденных узников – 29-летнего Нестора Ивановича Махно – значились несколько экспроприаций и покушение на полицейских. В придачу – туберкулез легких и сравнительно неплохой багаж знаний, полученных в тюремных университетах.

Для провинциального Гуляй Поля такая биография выглядела впечатляюще, и, вернувшись в родное село, Махно становится одним из руководителей местного совета.

Известность его постепенно росла, поскольку в отличие от многих других политиков он оказался не только хорошим оратором, но и лихим воякой, что выяснилось в боях против националистической украинской Центральной рады и поддерживавших ее австро-германцев. 

Соответственно, определилась и его политическая ориентация: за крестьян и против монархистов, капиталистов, националистов.  

В советской власти Махно видел союзника, тем более что разглядеть все ее «прелести» с оккупированной немцами Украины было не так просто.

Отведя свои потрепанные в боях отряды на территорию РСФСР, Нестор Иванович в мае-июне 1918 года съездил в Москву, где пообщался с Лениным, Троцким, Свердловым. Но судьбу свою он решил связать не с большевиками, а с их тогдашними попутчиками анархистами. Во всяком случае, именно это учение, по его мнению, в наибольшей степени отвечало крестьянским чаяниям. Отец русского анархизма Петр Кропоткин, правда, не уделил провинциальному визитеру особого внимания. Зато самый авторитетный из действующих лидеров – Петр Аршинов знал Нестора еще по Бутырской тюрьме и вскоре присоединился к нему в Гуляй Поле.

В июле Махно снова оказался в родных местах, где объединил свой отряд с отрядом бывшего моряка Федора Щуся. Игра по-крупному началась в ноябре 1918 года, когда после окончания Первой мировой немцы начали уходить с Украины.

Заняв Гуляй Поле, батька устроил самостоятельную республику, затем связался с Екатеринославом и вскоре уже именовался главнокомандующим Советской революционной рабоче-крестьянской армией Екатеринославского района. Власть гетмана рухнула, но тут же появилась новая напасть в лице петлюровцев, которые смогли захватить Екатеринослав, но не сумели выдавить махновцев из их логова.

Среди бурлящей Украины Гуляй Поле выглядело островком стабильности. В селе налаживалась хозяйственная жизнь, функционировали госпиталь и школа, оказывалась помощь малоимущим, причем не в форме раздачи подарков, а целенаправленно и систематически. Так что лозунг «Анархия – мать порядка» воспринимался здесь без иронии. 

Классический анархизм не означает грабежей и вседозволенности, Речь идет о социально-экономическом строе, при котором люди самоорганизуются в рамках местных общин и выстраивают отношения с другими общинами без вмешательства государства. Каким же образом украинские земледельцы враз прониклись идеями столь передового учения? 

Гражданская война была счастливейшим временем для крестьян бывшей Российской империи, обнаруживших, как легко и замечательно живется без государства. Землю от советской власти они получили, от помещиков избавились, налогов же зачастую не платили, поскольку государство де-факто отсутствовало. Зато, когда оно появлялось в лице белых, сразу же заходила речь о возврате отобранных у помещиков земель; в лице красных – приходилось платить продразверстку. Тут-то и появлялся Махно с анархистской альтернативой.

Конечно, при необходимости выбирать из двух зол, своим революционным сердцем батька тянулся к красным. В феврале 1919 года его войско даже влилось на правах бригады в 1-ю Заднепровскую дивизию знаменитого матроса Павла Дыбенко.

Другой бригадой в той же дивизии командовал Никифор Григорьев, поднявший в мае 1919 года мятеж против советской власти. Сам Махно в большевиках тоже начал разочаровываться, но его – идейного интернационалиста и борца с капиталистами – раздражали в «коллеге» ориентация на кулаков и ненависть к евреям. Последней же каплей стало известие о попытке Григорьева установить контакт с Деникиным. Так что, когда разгромленный атаман приехал к нему, чтобы излить душу, батька не стал церемониться. Беседа по душам закончилась дракой со стрельбой, в ходе которой помощник Махно Чубенко застрелил Григорьева, а сам Нестор Иванович убил григорьевского телохранителя.

ВОЛК КРЕСТЬЯНСКОЙ ВОЙНЫ 

Через пару недель «за неподчинение командованию» Троцкий объявил Махно вне закона. В ответ тот послал телеграмму Ленину, где заверил в своей преданности революционному делу. И эта преданность действительно подтверждалась делами. В период осеннего натиска белых на Москву именно удары махновцев по их тылу сбили темп наступления.

Осенью 1920 года Нестор Иванович заключил с большевиками союз о совместной борьбе с Врангелем. Сам батька остался в Гуляй Поле, но несколько его отрядов под командованием Семена Каретника приняли участие в захвате Крыма. Правда, как только «мавр сделал свое дело», Каретника и других командиров расстреляли, и лишь отдельные группы махновцев смогли прорваться в Гуляй Поле, где поведали о большевистском коварстве. С этого момента (ноябрь 1920 года) начался последний этап в истории махновщины….

По сути, это была еще одна крестьянская война, сопоставимая по масштабам с той, что одновременно шла на Тамбовщине, но разворачивавшаяся не под зелеными, а под черными знаменами. 

Батька оказался не по зубам даже таким лихим кавалеристам, как Буденный, Примаков, Котовский. Один раз в руки махновцев едва не попал сам командующий большевистскими войсками Украины Михаил Фрунзе. Менее удачливым оказался комдив Александр Пархоменко, по ошибке заехавший на автомобиле в расположение противника и расстрелянный.

Однако при всем полководческом таланте Махно шансов у него не было. Храбро сражаясь за свой хутор, село, деревню, крестьяне не были готовы идти дальше ближайшего губернского центра. Так что постоянный костяк махновской армии составляли сорвиголовы и перекати-поле из числа лиц с криминальным прошлым или революционных братишек. В их исполнении лозунг «Анархия – мать порядка» звучал все более издевательски. Зато советская власть отказалась от военного коммунизма, предложив крестьянам новую экономическую политику.

Так что и в политическом, и в военном отношении Махно обкладывали, словно волка. Но «батька» все же сумел вырваться из ловушки и 28 августа 1921 года с 78 спутниками перешел румынскую границу в районе Ямполя. 

Затем были лагерь для интернированных, тюрьма в Польше, неудачная попытка похищения чекистами и скудная эмигрантская жизнь в Париже. Жена Галина Кузьменко вернулась в СССР прошла через лагеря и скончалась в 1972 году. Вернулись на родину и сгинули в период больших чисток Павел Ашинов и начальник махновской контрразведки Лев Задов.

Сам батька умер в 1934 году. Урна с его прахом была захоронена на революционном кладбище Пер-Лашез в ячейке под номером 6685. 

И Балахович, и Махно начинали карьеру военачальников в лагере красных, но если первый из них стал врагом советской власти по собственному выбору, то второй – в силу непримиримых идеологических противоречий и, можно сказать, против желания. Оба позиционировали себя как крестьянские вожаки, воплощая два противоречивых начала – мелкобуржуазное и бунтарское. Балахович, при всех зигзагах своей судьбы, в сущности, был человеком системным, пытавшимся сколотить состояние и жить как помещик, время от времени пускаясь в авантюры, но всегда в конечном счете возвращаясь в свое уютное гнездышко. Махно же был революционером-бунтарем. Не случайно и сегодня анархисты фигурируют в первых рядах борцов против капитализма, глобализма, империализма. Так что дело Нестора Ивановича пусть и не побеждает, но и не умирает.