Нюрнбергский процесс, суд народов над бывшими руководителями гитлеровской Германии, длился почти год, с 20 ноября 1945-го по 1 октября 1946-го. Протоколы судебных заседаний были опубликованы на четырех языках (русском, английском, французском и немецком) в сорока двух больших томах. Казалось бы, что еще могло остаться за кадром? Однако история сохранила множество частных воспоминаний об этом процессе, которые порой не уступают официальной хронике по богатству материала. За этими страницами – грустными или курьезными – истории людей, ставших свидетелями грандиозного судебного процесса над нацистскими преступниками.

ОПАСНЫЕ КОНТАКТЫ

Германа Геринга называли вторым человеком в Германии: согласно декрету от 29 июня 1941 года, он официально являлся «преемником фюрера». Этим «назначением» ему удалось воспользоваться на скамье подсудимых в нюрнбергском здании суда. Из-за смерти Гитлера Геринг играл на процессе первую скрипку. Властолюбивый и жестокий, он до конца пытался отдавать приказы и навязывать сотрудникам процесса свою волю.

В адрес начальника тюрьмы постоянно сыпались упреки из-за недостаточно высокого уровня содержания: все время, пока длился процесс, Геринг не уставал повторять, что он фигура передовая, а начальник тюрьмы полковник Эндрюс – мелкая пешка в играх истории. «Не забывайте, что вы имеете здесь дело с историческими фигурами. Правильно или неправильно мы поступали, но мы исторические личности, а вы никто!» – однажды воскликнул Геринг в минуту особого душевного подъема.

Число претензий Геринга возросло, когда на процессе появились переводчики. Старшему специалисту американской делегации Рихарду Зонненфельдту пришлось расставить точки в их отношениях уже на первом допросе с участием Геринга. Когда «преемник фюрера» начал перебивать Зонненфельдта и поправлять его фразы, переводчик высказался довольно резко: «Когда я перевожу вопросы полковника на немецкий, а ваши ответы на английский, вы молчите, пока я не закончу. И не перебиваете меня. После того как стенографистка запишет перевод, вы можете сказать мне, что у вас возникли трудности, и тогда я решу, обращать ли внимание на ваши слова». Впоследствии Геринг, к большому удивлению Зонненфельдта, настаивал, чтобы допросы переводил именно он. Когда Геринг заявил о том, что Зонненфельдт – его любимый переводчик, специалист не знал, гордиться ему или возмущаться.

Пикантная история приключилась у Геринга с советской переводчицей. Эту главу в своей книге воспоминаний о Нюрнберге Татьяна Ступникова с присущим ей чувством юмора назвала «Последняя женщина в объятиях Геринга». Впрочем, долгое время Татьяне Сергеевне было не до смеха: советская разведка бдительно следила за контактами переводчиков с иностранцами, и результаты такого общения могли быть истолкованы превратно.

Однажды, с трудом успевая к началу заседания, Татьяна Ступникова, которой в то время было чуть больше 20 лет, поскользнулась на скользком полу и потеряла равновесие. Падение могло бы грозить серьезными травмами, но девушку подхватили сильные мужские руки. «Все это длилось, наверное, несколько секунд, которые показались мне вечностью, – вспоминала Татьяна Сергеевна. – Когда же я очнулась и подняла глаза на моего спасителя, передо мной совсем рядом оказалось лицо Германа Геринга, который успел прошептать мне на ухо: «Осторожно, дитя мое!» Помню, что от ужаса у меня все похолодело».

Иностранные журналисты, как и охранники, сопровождавшие Геринга, восприняли происшествие с юмором. К переводчице тут же подскочил французский репортер и пообещал: «Вы теперь будете самой богатой женщиной в мире». Заметив, что Ступникова не поняла намека, корреспондент пояснил: «Вы – последняя женщина в объятиях Геринга. Неужели непонятно?» Французский газетчик, однако, не учел, что в объятиях Геринга оказалась советская женщина, а партия таких оплошностей не прощала. Вскоре события приняли трагический для Татьяны Сергеевны оборот: Герман Геринг перед казнью принял ампулу с цианистым калием. Кто передал преступнику яд, неизвестно до сих пор, однако в 1946 году следователи проводили масштабную проверку и допрашивали всех, кто так или иначе приближался к Герингу на протяжении процесса. К счастью, эпизод со Ступниковой никто не вспомнил. Сама переводчица не рассказывала о нем даже близким на протяжении 50 лет и написала книгу воспоминаний о Нюрнбергском процессе лишь в конце 1990-х.

Стоит отметить мужество переводчиков, работавших на заседаниях трибунала. Согласно регламенту, переводить показания разрешалось только на родной язык, поэтому больше всего работы выпадало на долю переводчиков с немецкого. Помимо участия в заседаниях в качестве синхронистов, переводчики вычитывали и правили стенограммы. Большинство из них провели в Нюрнберге до полугода, бесстрастно транслируя показания нацистских преступников мировой общественности.

ОБЕД С ПАЛАЧОМ

Американец Джон Вудс, казнивший в родном Техасе более трехсот человек, считался в народе «добрым» палачом. Когда его жертва повисала в петле, он хватал ее за ноги, таким образом уменьшая страдания умирающего. Правда, в ночь на 16 октября 1946 года Вудс оставил свои гуманные привычки в стороне. Казнь осужденных нацистов прошла в спортзале Нюрнбергской тюрьмы, и осужденным не сообщали об этой дате заранее.

Как вспоминал Борис Полевой, один из свидетелей казни, большинство нацистских преступников сохраняли присутствие духа, отправляясь на виселицу. Тела повешенных показывали делегации журналистов, чтобы у общественности не осталось сомнений в том, что приговоры приведены в исполнение.

По сути, Джон Вудс просто выполнял свою работу, однако пугающий ореол профессии сопровождал его даже на другом континенте. Сотрудники процесса старались держаться от него подальше, и Вудс сразу по прибытии в Нюрнберг оказался в изоляции. Правда, его уединение однажды нарушила уже упомянутая выше Татьяна Ступникова.

Дело в том, что столовая в здании суда присяжных работала по системе самообслуживания, и, получив свою порцию обеда, сотрудники трибунала спешили занять свободное место в довольно тесном зале. Мест все время не хватало, поэтому за одним столом могли оказаться представители разных профессий и делегаций. Однажды, заметив стол, за которым сидел всего один человек в американской форме, Татьяна Ступникова устремилась с подносом прямиком к нему, пока место не заняли. Незнакомец, старший сержант внушительной комплекции, услужливо засуетился вокруг своей юной соседки – принес салфетки, которых почему-то не было на столе, осведомился об аппетите и настроении, а под конец и вовсе изъявил желание выполнить любую прихоть девушки.

Такое неумеренное кокетство насторожило переводчицу, тем более что советские коллеги со всех концов столовой подавали ей таинственные знаки. Но просто встать и уйти Ступниковой не позволяли соображения вежливости, к тому же американец раздобыл для своей собеседницы четыре порции десерта. В тот день на обед давали мороженое, которое героиня нашего рассказа любила с детства. Правда, на второй порции знаки от коллег приобрели такой угрожающий размах, что Ступникова поспешила поблагодарить собеседника и покинуть столовую, хотя американец умолял поболтать с ним еще хотя бы пару минут.

В комнате переводчиков ее немедленно просветили, что она только что пообедала с палачом. Поначалу переводчица не поверила, ведь процесс был в самом разгаре, – казалось, палачу еще нечего делать в Нюрнберге. Однако позже эта информация подтвердилась: Джон Вудс действительно прибыл на место казни заблаговременно и сразу после памятного обеда отправился осматривать орудия, с которыми ему вскоре предстояло пообщаться более плотно.

ТОНКОСТИ ПЕРЕВОДА

Мультиязычный процесс требовал серьезной подготовки переводческих кадров и вдумчивой работы специалистов: каждое сказанное слово могло решить судьбу обвиняемых. Пожалуй, синхронисты понимали это лучше других, поэтому старались обеспечить предельную точность перевода.

Впрочем, в дело часто вмешивался человеческий фактор. Одна переводчица-еврейка не выдержала и расплакалась в зале суда. Позже выяснилось, что нацисты убили двенадцать человек в ее семье. Кроме того, волнение обвинителей и подсудимых передавалось переводчикам, которые, стараясь оставаться беспристрастными, все же нередко вживались в образ. Советская делегация бдительно следила за тем, чтобы ни у кого даже голос не дрожал, – это могло быть истолковано как проявление сочувствия к осужденным.

Синхронисты постоянно сталкивались и с техническими сложностями. «Самое трудное было — не отстать от оратора, не упустить нить его мысли, а если это все-таки случалось, весь процесс мгновенно останавливался! – вспоминала Татьяна Рузская, еще одна советская переводчица нюрнбергских заседаний. – Зажигалась сигнальная лампа, и председатель суда — мудрый и тактичный лорд Лоуренс, очень похожий на мистера Пиквика, делал спокойное замечание оратору: «Говорите медленнее, переводчик за вами не успевает». Оратор замедлял свою речь, и процесс продолжался».

Многие переводчики, в том числе Татьяна Рузская, совершали в работе мелкие курьезные ошибки, не оказавшие существенного влияния на ход дела и даже подчас никем не замеченные. Так, переводя слова английского обвинителя о варварских бомбардировках фашистской авиацией гражданских и санитарных судов, Рузская допустила забавную оплошность. «Тут мы заметили в воде мальчика, – повествует оратор, и я перевожу, – вспоминала Рузская. – Мы выловили его из воды, – говорю я вслед за обвинителем, – как следует отмыли… И дальше я с ужасом слышу: «И обнаружили на нем название порта Глазго». Боже мой! Я заглядываю в папку с документами (иногда нам давали накануне папку с пронумерованными документами, которые должен был предъявлять обвинитель) и сразу понимаю, в чем дело… В тексте стояло buoy – бакен, буй – слово, которое произносится точно так же, как и boy – мальчик. Ошибку не заметили, а в стенограмме я ее, конечно же, выправила».

Осложняли работу переводчиков и комментарии самих подсудимых – многие из них владели иностранными языками, а Альфред Розенберг, руководитель внешнеполитического управления НСДАП, прекрасно понимал русскую речь. Как-то раз, слушая перевод с русского на немецкий, который выполняла его соотечественница, Розенберг сорвал с головы наушники и обратился к немецкой переводчице на хорошем русском языке: «Не картины с изображением Бога – Gottesbilder, а иконы – Ikonen, матушка!» Девушка не на шутку перепугалась, и ее пришлось заменить советским переводчиком, который разобрался и с иконами, и с прочими тонкостями терминологии.

Многие специалисты, работавшие на процессе, в основном женщины, старались смягчать неприличные выражения подсудимых или вовсе отказывались их переводить. Молодой американской синхронистке предстояло переводить слова свидетеля защиты о том, что условия содержания заключенных в одном из рабочих лагерей были вполне гуманными – в их распоряжении имелись библиотека, бассейн и даже бордель. Все бы ничего, но переводчица несколько раз повторяла эту фразу, стабильно замолкая перед последним словом. В конце концов судья Лоренс не выдержал и вмешался с вопросом: «Так что у них там было?» В этот момент на помощь подоспел начальник смен переводчиков. «Бордель, ваша честь!» – разлетелся по залу суда звучный мужской голос.

ВЕЧЕРА ВЫСОКОЙ КУХНИ

Повседневное общение между сотрудниками делегаций вызывало курьезы на почве культурных различий. Несмотря на контроль, установленный над советскими переводчиками, они знакомились с зарубежными коллегами, ходили в гости и даже на приемы. «Однажды на обеде у англичан я попала в глупейшее положение, – вспоминала Татьяна Рузская. – Подали их любимую спаржу, которую, по словам молодого обвинителя, специально доставляли в Нюрнберг самолетом из его поместья. Я со страхом смотрела на эти толстые белые стебли — как же их есть? Хозяева ждали, пока начнет дама, и не сводили с меня глаз, отчего я смущалась еще больше. Пауза затянулась, и наконец один из них, весело взглянув на меня, сказал: «У нас это едят так». С этими словами он взял спаржу руками и, запрокинув голову, отправил в рот».

А в честь годовщины Великого Октября советская делегация устроила свой прием, который запомнился гостям скандальным эпизодом. Под конец вечера участники встречи, как водится, прилично выпили, и русская душа потребовала веселья. Советский майор пустился в лихой пляс, однако недолго оставался звездой танцплощадки: вскоре компанию ему составил обычно чопорный и весьма дородный английский обвинитель. Джентльмен выписывал такие коленца, что советский майор оказался не у дел. Публика в оцепенении следила за безудержным танцем англичанина, но он приготовил еще один сюрприз. Очевидно, от активных телодвижений ему стало жарко, и джентльмен начал раздеваться на глазах у всех, продолжая приплясывать. Коллеги остановили танцора, когда он уже взялся за брюки. На следующее утро англичане пришли извиняться за соотечественника. «Ему самому так стыдно, что он не смеет показаться вам на глаза», – объясняли они с виноватыми улыбками.

СОВЕТСКИЙ ТАЛИСМАН

Даже такое громкое историческое событие, как Нюрнбергский процесс, становится рутиной, если присутствовать там каждый день или регулярно следить за новостями. Это хорошо понимали западные журналисты, стремившиеся брать сенсации с потолка. Иногда выступления подсудимых давали богатую пищу для газетных статей, но порой в зале суда не происходило ничего особенно ценного для желтой прессы. И тогда голодным репортерам оставалось только придумывать информационные поводы.

Татьяна Ступникова должна была переводить показания Юлиуса Штрейхера, редактора антисемитской и антикоммунистической газеты «Штурмовик», идеолога расизма. Это была непростая работа: во-первых, подсудимый говорил на баварском диалекте, во-вторых, переводчица испытывала острую неприязнь к спикеру, считая его антисемитом номер один во всей нацистской Германии.

Перед открытием заседания к Ступниковой подошли два французских журналиста, чтобы пожелать удачи. Подкрепляя слова делом, они вручили переводчице... большую коричневую улитку, какие водятся на виноградниках Франции и Германии. Поймав недоумевающий взгляд девушки, один из репортеров объяснил: улитка – талисман, который поможет справиться с трудностями перевода. Ничего не подозревающая Ступникова поблагодарила за презент и бросила улитку в стакан.

Возможно, улитка действительно принесла удачу – процесс прошел гладко для переводчицы. Правда, о странном сувенире Ступниковой пришлось вспомнить на следующий день, когда одна из местных газет опубликовала ее фото с процесса. Подпись гласила: «Покончить с суеверием в Советском Союзе не удалось. Русская переводчица не расстается со своим талисманом». Стоит ли говорить, что Татьяне Сергеевне вновь пришлось пережить неприятные минуты? Ведь советская женщина должна была отрицать всякие суеверия – пережитки капиталистического прошлого.

На этом история с суевериями не закончилась. По слухам, американский палач разрезал веревки, на которых были повешены осужденные, распродал их на сувениры и вернулся домой весьма обеспеченным человеком. История не сохранила имен покупателей этой странной реликвии, поэтому мы вряд ли узнаем, принесли ли что-нибудь хорошее своим обладателям такие талисманы. Зато хорошо известно, как окончил свои дни нюрнбергский палач-бизнесмен. В 1950-м году он скончался, проверяя возможности нового электрического стула.