В мае 1943 года – фашистами было подавлено восстание в варшавском гетто. Событие это стало одним из самых ярких и знаковых эпизодов в истории холокоста, поскольку обреченные на смерть сражались именно с отчаянием обреченных. Среди немногих переживших трагедию были два необычных человека, которые скончались совсем недавно, причем там же, где они совершили свои подвиги, – в Варшаве. Ирена Сэндлер стала символом милосердия, Марек Эдельман – символом отваги.

2500 жизней в стеклянной банке

Ирена не была еврейкой, зато родилась в семье польских интеллигентов, органически не принимавших любые проявления антисемитизма. Ее отец, доктор Станислав Кржижановский, был заведующим больницей в городе Отвоке и часто говорил дочери: «Если ты видишь, что кто-нибудь тонет, нужно броситься в воду спасать, даже если не умеешь плавать». Следование этому принципу, в сущности, и свело его в могилу. В 1917 году, когда дочке было 7 лет, он умер от сыпного тифа, заразившись от своих пациентов.

Еврейская община предложила вдове деньги, которые пошли на образование Ирены. Учась в Варшавском университете, она, как и другие сторонники левых взглядов, демонстративно садилась в задних рядах. Эти скамьи отводились для евреев и назывались «скамеечным гетто».

Вообще антисемитизм в довоенной Польше был распространенным явлением, так что, когда оккупировавшие страну немцы всерьез принялись за евреев, многие поляки наблюдали за холокостом спокойно, если не с одобрением. Другие, напротив, по мере сил пытались противостоять надвигавшейся катастрофе…

Варшавских евреев, в количестве до полумиллиона человек (более трети населения города), начиная с весны 1940 года сгоняли в гетто, занимавшее площадь примерно в 4 квадратных километра (менее 5% от площади Варшавы). Из 110 тысяч трудоспособных мужчин постоянная работа имелась примерно у каждого четвертого. Большая часть производств были нелегальными, а выпускавшуюся на них продукция «контрабандой» выносили за пределы гетто, где обменивали на пищу и медикаменты. Но это было еще не самое страшное…

В июле 1942 года покончил с собой глава юденрата (самоуправления) гетто, инженер Адам Черняков, понявший, что скрывается за подготовленными фашистами мероприятиями по вывозу жителей в «трудовые лагеря». В следующем месяце в концлагерь Треблинка были отправлены 200 воспитанников детского дома, во главе со своим директором, всемирно известным писателем и врачом Янушем Корчаком. К сентябрю население гетто сократилось до 55–60 тысяч человек.

С большим опозданием, но и до жертв, и до польской общественности стал доходить смысл происходивших событий, в который, впрочем, никак не хотелось верить.

В сентябре 1942 года писательницей Софьей Коссак-Щуцкой и бывшей революционеркой Вандой Крахельской-Филипович был организован Временный комитет помощи евреям, переименованный через два месяца в Жеготу (по имени ее никогда не существовавшего руководителя – человека-фантома Конрада Жеготы). Деньги поступали от Делегатуры (представительства сидевшего в Лондоне польского эмигрантского правительства), но это было лишь передаточное звено: основные финансовые средства шли от богатых евреев из Соединенных Штатов Америки.

Активисты Жеготы выводили евреев из гетто, переправляли их в безопасные места, помогали легализоваться. Таким образом только в Варшаве было спасено до 28 тысяч евреев. 2,5 тысячи из них приходились на долю Ирены, которая после замужества стала носить фамилию Сэндлер.

Работая в отеле социального обеспечения, она посещала гетто с самого момента его создания, доставляя туда медикаменты и лекарства. Скученность населения и нехватка самого необходимого приводили к вспышкам эпидемий, что очень тревожило немцев, которые боялись их распространения на другие районы, но не имели возможности ликвидировать все население гетто одним махом. В общем, оккупационные власти деятельность Ирены и ее коллег если и не приветствовали, то, во всяком случае, и не препятствовали ей. И она со своими двумя помощницами ходила по домам и убеждала: «Отдайте детей, мы постараемся спасти их, иначе они погибнут».

«Я была свидетельницей ужасных сцен, – вспоминала Ирена, – когда, например, отец соглашался расстаться с ребенком, а мать нет. На следующий день часто оказывалось, что эту семью уже отправили в концлагерь».

Когда родители соглашались, то приступали к следующему этапу. Некоторых детей удавалось тайком вывезти в грузовиках или в трамваях, возвращавшихся порожняком на базу. Младенцам давали снотворное и выносили в ящиках со столярными инструментами. Чаще всего выводили по тайным проходам между зданиями, через подвалы, канализацию. Водитель медицинского фургона при необходимости незаметно наступал на лапу своей собаке. Пес громко лаял, отбивая у немецких патрульных желание приставать с проверками, а заодно заглушая плач младенцев, которых вывозили под дном фургона.

За пределами гетто детей раздавали либо по семьям, либо в католические приюты. Сама Ирена подсчитала, что для спасения одного ребенка в среднем требовалось задействовать 12 человек – водителей, священников, выдававших поддельные свидетельства о крещении, служащих, достававших продовольственные карточки, приемных родителей. И все равно случались проколы.

В общей сложности фашистами было казнено около 2 тысяч поляков, причастных к деятельности «Жеготы». 20 октября 1943 года по анонимному доносу была арестована и Ирена Сэндлер. Под пытками она ни в чем не призналась, и ее приговорили к смерти. Однако дело решила банальная взятка, внесенная другими активистами «Жеготы».

По документам Ирену «расстреляли», фактически же она обрела свободу и перешла на нелегальное положение.

Все данные о спасенных детях, с их настоящими именами, а также данными приемных родителей хранились в стеклянной банке, зарытой в саду лучшей подруги. Время от времени туда добавлялась очередная порция документов, написанных на тонкой папиросной бумаге. В ночь ареста Ирена смогла передать подруге самые свежие записи, и та спрятала их за вырезом платья. По счастливой случайности ее не обыскали.

По окончании войны эти данные Сэндлер передала представителям еще только создававшегося государства Израиль. Многие из спасенных ею детей смогли найти своих родственников.

Сама Ирена вышла замуж второй раз за одного из товарищей по борьбе Штефана Згржембского. А потом начались неприятности.

Поскольку деньги в «Жеготу» поступали от эмигрантского правительства, многих активистов автоматически причисляли к врагам СССР и новой коммунистической Польши. После того как беременную Сэндлер допросили в госбезопасности, у нее случились преждевременные роды. Меньше чем через две недели ребенок умер.

У Ирены были еще дочка Янина и сын Адам. В Израиле ее помнили, но только в 1983 году она получила разрешение приехать в Иерусалим, где в ее честь в Мемориальном Музее катастрофы европейского еврейства Yad Vashem было посажено дерево.

Однако громкой известности у Ирены не было. Никакие особые почести не обрушились на нее и после падения коммунистического режима. И только в 1999 году, посмотрев «Список Шиндлера», несколько американских школьниц решили выбрать темой реферата судьбу еще какого-нибудь праведника. Почти случайно наткнулись в Интернете на имя Ирены Сэндлер, начали «копать» и ахнули…

Они написали о ней пьесу «Жизнь в банке», которая с тех пор игралась больше 200 раз в США, Канаде и Польше. История стала раскручиваться, и в 2006 году 96-летнюю Ирену представили к Нобелевской премии. Правда, вместо нее премию получил бывший американский вице-президент Альберт Гор за презентацию о негативных последствиях глобального потепления…

Последние годы жизни пани Ирена провела в варшавском частном санатории Елизаветы Фиалковской, которую она спасла в июле 1942 в возрасте шести месяцев. Скончалась она 12 мая 2008 года. И незадолго до смерти жаловалась окружающим: «Я до сих пор чувствую себя виноватой, что я не сделала больше».

Городские партизаны

Сделать больше пытались те, кто поднял восстание в гетто. Хотя скорее это был жест отчаяния. Из интервью Марека Эдельмана журналу «Новая Польша»: «Восстание происходит тогда, когда у вас есть какая-то цель и замысел или хотя бы надежда победить. Поэтому то, наше, нельзя, в сущности, назвать восстанием. Не было и речи о победе, речь шла о защите гражданского населения. Да и то на какое-то время. Задача была в том, чтобы еще чуточку продлить людям жизнь. Было же известно, что не навсегда. Мы знали, что у нас нет шансов выиграть.

Мы были городскими партизанами. А если в городском партизанском движении у тебя нет поддержки населения, то тебе предстоит погибнуть. Городские партизаны существуют только вместе с гражданским населением. И потому мы тоже, по сути дела, существовали до тех пор, пока в гетто еще было хоть немного людей – укрывшихся тут, укрывшихся там. Они прятались, но нам помогали. Уже само знание того, что они еще где-то укрываются, было для нас очень важным…

Но мы не могли перенести наши действия за пределы гетто, потому что кроме гетто никакой базы не имели. Население Варшавы относилось к нам по меньшей мере равнодушно, а в какой-то части враждебно. Естественно, были и такие, кто стоял в гарнизонном костеле и плакал, видя пылающее гетто, но их была горстка. А остальные рядом развлекались на карусели.

Тогдашнее восстание не имело никаких шансов на победу – даже в замысле. Следовательно, это было не восстание, это была защита населения».

В гетто действовало несколько антифашистских групп в основном сионисткой и коммунистической направленности, однако создать на их базе единую боевую организацию долго не удавалось. Когда в июле 1942 года жителей стали вывозить в лагеря уничтожения, обреченные на гибель люди предпочитали верить, что их лишь переселяют в другое место. В этих депортациях участвовали и подразделения еврейской полиции, возглавляемой Юзефом Шеринским.

Однако, когда в сентябре 1942 года дошла очередь и до самих полицейских, оставшиеся в гетто поняли, что надо бороться. Около 220–500 человек во главе с Мордехаем Анелевичем создали Еврейскую боевую организацию, еще около 240–450 человек вошли в Еврейский боевой союз, некоторые члены которого смогли пробиться в лесные массивы вокруг Варшавы.

21 сентября член Боевой организации Израэль Канал тяжело ранил двумя выстрелами Шеринского (тот выжил, но спустя четыре месяца принял цианистый калий, узнав о том, что фашисты не пощадят ни его самого, ни его подчиненных). 29 октября Элиаш Ружанский убил возвращавшегося домой нового начальника еврейской полиции Якуба Лейкина.

С помощью польских антифашистов партизаны из гетто пытались запасаться оружием, однако к началу восстания их арсенал состоял из очень небольшого количества винтовок и пистолетов. В большинстве же случаев приходилось использовать бутылки с зажигательной смесью.

Бои начались в три часа ночи

19 апреля, когда германские части и украинско-латышский батальон СС под командованием группенфюрера Юргена Штропа (казненного в 1952 году как военного преступника) вошли в гетто, чтобы захватить или уничтожить всех, кого не удалось вывезти раньше.

Далее предоставим слово Штропу: «Я ввел в действие силы по двум сторонам главной улицы. Когда наши силы только миновали главные ворота, на них обрушился точный и хорошо согласованный огневой удар. Из всех окон и подвалов стреляли так, что нельзя было видеть стреляющего. Сейчас же начали поступать рапорты о потерях. Броневик загорелся. Бомбы и зажигательные бутылки останавливали любое продвижение. Пока мы начинали прочесывать один блок, они укреплялись в соседнем. В некоторых местах мы были вынуждены применить зенитное оружие. Только теперь мы обнаружили подземные точки. Подземные позиции давали повстанцам возможность быть невидимыми и позволяли им непрерывно менять свое местонахождение. Одну такую позицию нам удалось завоевать только после 2 дней.

Мы с точностью установили, что не только мужчины были вооружены, но и часть женщин. Особенно в возрасте от 18 до 30. Они были одеты в штаны для верховой езды и с касками на голове... Многие из этих женщин прятали заряженные пистолеты в нижнем белье. Так бои велись до конца операции, от подвала дома и до его крыши...».

Польские подпольщики пытались помочь повстанцам. 23 апреля они забросали гранатами машину с жандармами. 29 апреля при уничтожении немецкого патруля погиб один из руководителей прокоммунистической Гвардии Людовой в Варшаве Эдвард Бониславский. В районе Мурановской площади повстанцам помогала группа майора Генрика Иванского из Армии крайовой.

Так что не все варшавяне «катались на карусели». Но и радикально изменить ситуацию отдельными, разовыми акциями было невозможно. Трагедия польского Сопротивления заключалась в его расколе на сторонников прозападной и просоветской ориентации, крайне неохотно помогавших друг другу и даже враждовавших между собой. Защитники же гетто, несмотря на разницу политических взглядов, демонстрировали редкое единодушие. Хотя ничего другого им и не оставалось.

Мордехай Анелевич писал Ицхаку Цукерману (впоследствии одному из создателей вооруженных сил Израиля), который находился вне гетто, пытаясь организовать доставку оружия: «То, что мы пережили, превзошло самые смелые наши надежды... Главное – осуществилась мечта моей жизни: я дожил до того дня, когда евреи гетто встали на свою защиту и повели борьбу во всем ее величии и славе». Сходное чувство упоения от безнадежного, но героического боя испытывал Ария Вильнер: «Мы не собираемся спасать себя. Из нас никто не выживет. Мы хотим спасти честь народа». Анелевич и его соратники держались до последнего в схроне на улице Милой, 18, который был оборудован контрабандистами, а в эти дни стал штабом восстания.

8 мая 1943 года в этом помещении, громко названном бункером, скопилось около 300 человек. Фашисты пустили в него слезоточивый газ, и тогда сам Анелевич, его подруга Мирра Фухрер и еще несколько десятков повстанцев, не желая сдаваться, совершили массовое самоубийство.

В этот же день на территорию гетто через канализацию проник Симха Ротайзер-Ротем, выполнявший функции связника между Анелевичем и Цукерманом. Ближайшей ночью с помощью польских рабочих ему удалось тем же путем вывести около 30 человек уцелевших повстанцев.

Но бои в гетто еще продолжались. Эффектной и оптимистичной концовкой стал налет, совершенный в ночь с 13 на 14 мая советской авиацией, которая в течение двух часов сбрасывала бомбы на казармы СС и другие военные объекты. Потери были и среди евреев, но в целом бомбежка вызвала у них ликование, тем более что еще несколько групп обреченных на смерть людей, пользуясь замешательством, смогли вырваться за пределы гетто.

Согласно подсчетам историков, в боях погибло около 7 тысяч повстанцев и еще около 5–6 тысяч сгорели заживо. Оставшиеся 50 с лишним тысяч человек были отправлены в лагеря смерти. Потери немцев подпольная печать доводила до тысячи человек убитыми, но Штроп называет другие цифры –16 убитых и 90 раненых. В принципе, Штропу можно поверить, поскольку опытным, хорошо вооруженным карателям противостояла еврейская молодежь, женщины и даже дети. С другой стороны, случившееся было не только жестом отчаяния, но и символом надежды. Надежды, которая теплится у любого человека и народа, любящего жизнь и готового за нее бороться.

Помимо примеров отчаянного героизма восстание имело и тот вполне конкретный результат, что около 3 тысяч евреев смогли вырваться из гетто. Причем многие из них не прятались, а продолжали сражаться.

Хранитель еврейских могил

Характерный пример – уроженец Гомеля Марек Эдельман, сменивший погибшего Анелевича в качестве руководителя восстания. После войны он работал врачом-кардиологом, прожил долгую и насыщенную жизнь, никогда не желая плыть по течению. Его жена и двое детей в конце 1960-х годов уехали в Израиль, но он остался в коммунистической Польше, считая себя «хранителем еврейских могил». Занимался правозащитной деятельностью, был активистом «Солидарности», а после падения коммунистов сознательно избегал бросать камни в их адрес, зато частенько делал заявления, не вписывавшиеся в рамки современной политкорректности.

В качестве примера имеет смысл привести несколько фрагментов из интервью с ним, характеризующих самого Эдельмана и добавляющих несколько штрихов к картине восстания.

– Сколько лет было самому младшему из членов Еврейской Боевой организации?

– Его звали Люсек, лет 13–14. В среднем нашим было примерно лет по 17–18. Кое-кто уже сдал на аттестат зрелости, так что им, должно быть, исполнилось положенных 19.

– А почему не было таких, кто старше? У них что, имелись семьи, и они боялись за них? Или не верили в смысл борьбы?

Молодому легче – таков ответ. Это очевидно. Почему в армию берут где-то в двадцать лет, а не в сорок? И почему в отборных гвардейских полках служат молодые люди? Во-первых, когда ты помоложе, тебе никогда и в голову не приходит, что в тебя попадет пуля. Думаешь, что она попадет в кого-то другого. Война – это игра молодых. Старшие идут поневоле, смерть уже заглядывает им в глаза, они уже видели хотя бы, как умирала старая тетка….

– А когда носильщики, крепкие мужики, во время большой ликвидации шли в вагоны, то действительно ли они верили, что будут нужны и переживут войну?

– Поставьте себя в их положение. Вот вы просите меня рассказывать вам всякую чушь, а сами ничего из этого не понимаете. Постарайтесь почувствовать себя в ситуации голодного человека. Вы толстый, я понимаю, что вам хватает колбасы. Но, если вы три дня не будете есть эту колбасу….

– Но вы не дали себя обмануть. Вы не пошли за тем хлебом.

– Не пошел. И все. Конец. Если у тебя не хватает мозгов понять, почему человек после пяти-шести дней полного отсутствия еды пойдет за тремя килограммами хлеба в любое место, то с тобой не о чем говорить.

Выжив в огненном гетто, Эдельман в августе-сентябре 1944 года сражался в Варшавском восстании, потом снова скрывался, пока не пришла Красная армия.

Странный парадокс: многие евреи до самого конца не могли поверить, что немцы – представители почтенной цивилизованной нации – будут убивать не только мужчин, но и детей, женщин только за то, что они евреи. Если бы им сказали нечто подобное насчет коммунистов, возможно, многие и поверили бы.

Для Эдельмана же Красная армия так и осталась армией-освободительницей, тем более что явилась она ему в самом привлекательном виде. Это были женщины верхом на лошадях:

– А до чего ж красивыми они были на этих лошадях! Девчонки сидели боком, как амазонки. На них были такие плотно прилегающие к голове меховые шапочки – без полей. Выглядели все замечательно. Их было 24. Вроде бы радистки. Специалистки по связи.

– Люди радовались?

– Да-а, ведь немец их убивал, забирал у них все, а тут они наконец от него избавились. Это была возможность перевести дыхание: стрелять в тебя уже не будут. А те русские наверняка не стреляли, потому что они были такими симпатичными девушками – обалдеть можно. Все радовались, масса народу, на улицу высыпали целые семьи: матери, дети… Я знаю, что при русских было плохо: террор, всякие гадости и колхозы. Но они хотя бы не говорили, что ты untermensch (недочеловек), – наоборот, что ты человек. Тогда у тебя совсем другое самочувствие.

Скончался Марек Эдельман 2 октября 2009 года, на полтора года пережив Ирену Сэндлер. Автору неизвестно, встречались ли они когда-либо, но в истории их имена стоят рядом.