Беседу Молотова и Гитлера открыла пространная речь «фюрера и рейхсканцлера». Смысл его монолога сводился к тому, чтобы предсказать близкий крах Великобритании: она, гордая, не пожелавшая принять мирных предложений Берлина, обречена на гибель – под ударами с воздуха.

ОНИ ДУМАЮТ КРЕПКУ ДУМУШКУ…

Германская империя, воскликнул оратор, контролирует сегодня всю Западную Европу и вместе с итальянцами ведет успешные операции в Африке – против тех же англичан. Победа держав Оси (Германии, Италии и Японии) предрешена. Пора основательно подумать о послевоенном мироустройстве. «Что получается, какая-то Англия, какие-то острова несчастные владеют половиной планеты и хотят захватить весь мир. Это же недопустимо! Это несправедливо!»

Вячеслав Молотов вспоминал через тридцать лет, что мышление фюрера поражало удивительной прямолинейностью. «Вам надо, – шумел Гитлер, – иметь выход к теплым морям. Иран, Индия – вот ваша перспектива!» Фактически возникала калька давних, забытых уже переговоров между представителями первого консула Французской республики генерала Бонапарта и русского императора Павла I, после чего сумасбродный монарх направил почти 23-тысячный казачий корпус атамана Матвея Платова покорять Индию. Изнуренное тяготами и болезнями войско далеко не ушло: его возвратил молодой государь Александр Павлович. Красный Кремль, сочтя, что у нас достаточно земли и без Индостана, решил не повторять павловских художеств. Идеи Берлина вызывали в Москве улыбку. Гитлер, как анализировал уже в 1970-х годах Вячеслав Молотов, «хотел втащить нас в авантюру, а когда мы завязнем там, на юге, ему легче станет – там мы от него будем зависеть, когда Англия начнет воевать с нами…».

Выслушав почти часовой спич фюрера, полномочный посланец Кремля заметил, что следовало бы, вероятно, сосредоточиться на более конкретных и злободневных вопросах. Русское правительство, например, очень озабочено поспешным вводом германских дивизий в граничащие с СССР страны – Румынию и Финляндию – без надлежащих консультаций с Москвой. Гитлер насупленно посмотрел на советского эмиссара. «К чему затрагивать такие мелочи?» – «Разве чужие полки на границе – мелочи?» Фюрер поморщился: в Румынии, сказал он, немецкие инструкторы по просьбе маршала Антонеску обучают ратному мастерству тамошнюю армию. А в Суоми вермахт вообще задерживаться не намерен: финская территория – лишь удобная площадка для переброски оккупационных войск в Норвегию. Ну, с этим мы не можем согласиться, парировал Молотов. Германские подразделения прочно оседают в Южной Финляндии и никуда дальше не передвигаются. В Румынии тоже наблюдается явный перебор по военной линии.

Собеседник с Железным крестом откинулся на спинку стула. «Допускаю, – кивнул он, – что я не до конца проинформирован о столь незначительных вещах. Разберусь – наведу порядок! Но давайте, – и тут фюрер возвысил голос до патетики, – вернемся к главному, ключевому: разделу бесконтрольного британского наследства. Англия обречена, а ее американские покровители еще долго не смогут вмешиваться в дела «новой Европы». Мир поделен: Германия и Италия будут повелевать Европой и Африкой, Япония – Восточной Азией. Советскому Союзу Берлин рекомендует дорогу к незамерзающим портам Индийского океана».

Здесь Вячеслав Михайлович мягко перебил Адольфа Алоизовича, вставив, что русское правительство не видит смысла заниматься «подобного рода комбинациями». Его волнует спокойствие и безопасность близких к России пограничных зон. Гитлер, словно не расслышав этой ремарки, в энный раз завел песнь о британском колониальном имуществе. Беседа, длившаяся уже два с половиной часа, постепенно превращалась в разговор немого с глухим. Внезапно вождь взглянул на циферблат и, посетовав на скорую воздушную тревогу, предложил встретиться завтра…

Когда аудиенция завершилась, немцы пригласили в кабинет фоторепортеров. Тогда и появились исторические снимки, обошедшие газеты и журналы всего мира. А затем, как поведал Молотов публицисту Феликсу Чуеву, дружная компания отправилась обедать. «Он (Гитлер. – Я. Е.) говорит: «Идет война, я сейчас кофе не пью, потому что мой народ не пьет. Мяса не ем, только вегетарианскую пищу, не курю, не пью». Я смотрю, со мной кролик сидит, травкой питается, идеальный мужчина. Я, разумеется, ни от чего не отказывался. Гитлеровское начальство тоже ело и пило. Надо сказать, они не производили впечатления сумасшедших…»

ТАМ СЛЫШНЫ ГЛУХИЕ РАСКАТЫ

На следующий день, 13 ноября, состоялась вторая встреча с фюрером. Русская делегация как раз получила шифрованную депешу из Кремля, в которой Сталин, прочитавший ночью обстоятельный доклад о переговорах, потребовал не втягиваться в дрязги по дележу шкуры неубитого медведя, а добиваться четкого ответа на вопросы, касающиеся безопасности наших пограничных «квадратов». Инструкции отразились и на ходе беседы, продолжавшейся около трех часов подряд. Молотов вновь вернулся к финским шхерам: почему немцы бряцают оружием в непосредственной близости от нашей Северной столицы – Ленинграда? Гитлер опять сослался на переброску войск в Норвегию, а потом косвенно обвинил Советский Союз в подготовке очередного натиска на Финляндию, к которому – положа руку на сердце – отец народов был, очевидно, склонен. С учетом, конечно, того фактора, что Страна тысячи озер входила – при пяти царях – в состав Российской державы, тогда как о пребывании Норвегии в пределах германского рейха история напрочь умалчивает. «Конфликт на берегах Балтийского моря, – удрученно вздохнул фюрер, – осложнил бы германо-русское сотрудничество. Он повлек бы за собой далеко идущие последствия». – «Вот как! – вспылил предсовнаркома. – Такая позиция вносит новый момент, способный серьезно осложнить обстановку…»

Хозяин кабинета, чувствуя, что слегка перегнул палку, стал переводить диалог в привычное русло: в десятый раз засокрушался о наглости 40 миллионов англичан, взваливших на себя бремя белого человека по владычеству над 600 миллионами жителей громадной Британской империи. Товарищ Молотов понимающе кивнул: все это он уже слышал намедни, а теперь не грех спуститься на землю и обсудить животрепещущие европейские темы. Так, помимо вопроса о Финляндии, на который пока не получено вразумительных разъяснений, Москва хотела бы узнать о планах рейхсканцелярии в отношении Румынии, Болгарии и Турции. В Кремле считают, что недавние германо-итальянские гарантии, предоставленные королевскому Бухаресту, нацелены против советских интересов. Подобные обещания следует отменить. «Это невозможно и невыполнимо!» – воскликнул Гитлер. «Хорошо, – качнул головой нарком, – а как воспримет Германия, если Советский Союз, заботясь о спокойствии на своих юго-западных рубежах, даст гарантии Болгарии, похожие на те, что Берлин и Рим дали Румынии?»

Канцлер, не выдержав, взорвался, как граната. «А разве, – закричал он на всю комнату, – царь Борис просил Москву о гарантиях, как маршал Антонеску – Германию? Кроме того, я должен посоветоваться с дуче, у которого есть свои выгоды на Балканах. И вообще Румыния – не яблоко раздора. Если бы Третий рейх искал повод для трений с Россией, он мог бы найти его в любой точке планеты!» Молотов возразил: долг каждого государства тревожиться о благополучии своих граждан и дружественных соседних стран. Москва желает, чтобы связанная с Россией тесными вековыми узами Болгария сохранила самостоятельность и не попала в опасные переплеты. Наконец, добавил высокий гость, почему Германия постоянно срывает договорные поставки промышленного оборудования? Ведь Советский Союз скрупулезно выполняет все свои хозяйственные обязательства, испытывая в то же время производственные сложности из-за нехватки ожидаемых экспортных товаров.

Фюрер, не мудрствуя лукаво, отрезал: рейх не на жизнь, а на смерть бьется с враждебной Англией, и приходится мобилизовывать все ресурсы для полной победы над Черчиллем. «Но мы минуту назад слышали, – поднял брови Молотов, – что Англия разбита и повержена. Кто же, позвольте спросить, ведет борьбу на смерть, а кто – на жизнь?» В кабинете установилась гробовая тишина. Немецкие чиновники, отлично знавшие своего импульсивного патрона, ожидали теперь до боли знакомых эмоций. Однако вождь совладал с собой и процедил сквозь зубы: «Да, Англия разгромлена, но предстоит еще кое-что сделать…» И, сощурившись, подытожил: все темы, кажется, исчерпаны, а поскольку он, фюрер, будет чрезвычайно занят вечером, переговоры завершит рейхсминистр фон Риббентроп…

На исходе дня контактные группы перебрались в резиденцию Риббентропа на Вильгельмштрассе. Рассадив своих визави у украшенного бронзовым литьем и античным орнаментом круглого стола, куратор немецкой внешней политики сказал, что пора условиться о чем-то «в принципе». Он полез в нагрудный карман и, достав оттуда сложенный вчетверо листок, предложил выслушать «некоторые соображения германского правительства». После обычных велеречивых фраз о скорой гибели Британии министр огласил пункт о необходимости быстро и капитально перестроить наш мир. Советский Союз пригласили присоединиться к Тройственному пакту, утвержденному полтора месяца назад, 27 сентября, в Берлине. Неплохо, если все фигуранты этого соглашения – Германия, Италия, Япония и СССР – поклянутся уважать права и потребности друг друга. Плюс к тому они не должны будут поддерживать какие-либо коалиции, направленные против любого из означенных государств. А как только отгремят бои и бомбардировки, мы совместно займемся перекройкой карты земного шара. Молотов позволил герру Риббентропу всласть выговориться, а потом заявил, что нет смысла возобновлять неактуальные для Москвы дискуссии. Впрочем, не предоставит ли господин министр зачитанный текст – для тщательного изучения в Кремле? Нацист встрепенулся и, обронив, что у него лишь один экземпляр, не предназначенный для передачи в другие руки, торопливо засунул свое сокровище в карман серо-зеленого кителя.

Неожиданно завыла сирена воздушной тревоги: английские пилоты лихо парили над германской столицей. На улицах загрохотали щедрые «небесные» подарки. Пришлось спуститься в подземный бункер. Риббентроп – явно невпопад! – «продекламировал» что-то о неизбежном разгроме британского льва. Молотов постучал пальцами по столу: «Если Англия сокрушена, то почему мы сидим здесь, в убежище? И чьи бомбы падают так близко, что разрывы их слышатся даже под землей?» Официант принес кофе, разлил его по чашкам. Нарком попросил уточнить, когда поступят разъяснения о целях и сроках дислокации вермахта в Финляндии и Румынии. Риббентроп раздраженно процедил, что такие «несущественные пустяки» можно обсуждать и по обычным дипломатическим каналам. Беседа выдохлась – оставалось тянуть сухое вино и слушать смягченный толстыми стенами грохот английских снарядов…

КРАЯ МОСКВЫ, КРАЯ РОДНЫЕ

Наутро 14 ноября наша делегация покинула Берлин. Вновь – Ангальтский вокзал, вновь – почетный караул. Но из высокопоставленных бонз поезд провожал только рейхсминистр фон Риббентроп. А вот число отъезжавших увеличилось на одного человека: им стал советский посол в Третьем рейхе Алексей Шкварцев. Его работа и познания о немецком истеблишменте так «понравились» Молотову, что он предписал незадачливому полпреду: «Вы тут больше не останетесь ни минуты. Поедете вместе со мной. И сюда уже не вернетесь…»

От Берлина до Малкини делегацию провожали знакомые все лица: руководитель протокольного отдела МИДа Дернберг, начальник связи Рудольфа Гесса гауптамтсляйтер Штенгер и скромный флотский капитан Штефазиус, бог весть каким ветром занесенный в лодку мировой дипломатии. С границы были отправлены две приветственные – но такие разные по тональности – телеграммы.

«Рейхсканцлеру Германии господину Гитлеру.
Покидая пределы Германии, прошу Вас, господин рейхсканцлер, принять благодарность за радушный прием, оказанный мне в Германии.
Молотов. 14 ноября 1940 года».

 
«Рейхсминистру иностранных дел, Его превосходительству господину фон Риббентропу.
Благоволите принять, господин рейхсминистр, мою искреннюю благодарность за широкий и теплый прием, оказанный мне и моим спутникам в памятные дни пребывания в Германии.
Молотов. 14 ноября 1940 года».