Военно-санитарное дело в России еще до войны 1812 года не отличалось хорошей организацией. До открытия в Москве в 1678 году первого «военно-временного госпиталя» в армии почти не было врачей. В то время от больных и раненых даже откупались, выдавая на «лечьбу» деньги, а где и как лечиться – каждый решал сам. Первый постоянный военный госпиталь был открыт Петром I в Москве лишь в 1707 году, а второй – в Санкт-Петербурге в 1716-м. Одновременно были созданы полевые и дивизионные лазареты (шпитили). Однако об организации военно-санитарного обслуживания всей армии говорить было еще рано: масса раненых умирала на полях сражений без всякой пищи и помощи. В период Наполеоновских войн ситуация в военно-санитарном деле изменилась мало…

Начало ХIХ века в России было ознаменовано многочисленными военными конфликтами. Чтобы восполнить дефицит врачей, были открыты новые учебные заведения. К 1812 году медицинские кадры готовили уже не только Московский университет и Медико-хирургическая академия (МХА), но и новые: Дерптский, Казанский и Харьковский университеты. Большинство из выпускников пополнили отряд врачей армии и флота.

В 1812 году общее управление медицинской службой российской армии осуществлял Медицинский департамент военного министерства во главе с директором Яковом Васильевичем Виллие. Именно он разработал и внедрил в практику новую систему оказания медицинской помощи раненым, реорганизовал медицинскую службу русской армии, разработал положения о госпиталях и лазаретах в мирное и военное время, о службе и порядке чинопроизводства военных врачей, о рекрутских наборах, на свой счет выписал из Великобритании образцы хирургических инструментов и организовал их производство в России. Он добился уравнения врачей в чинопроизводстве, увеличения их жалованья, обеспечения пенсиями. В 1841 году первым из врачей он был произведен в действительные тайные советники.

Структурная реформа медицинского обеспечения русской армии начала осуществляться только в первые месяцы 1812 года и, естественно, к войне завершиться еще не успела. Точные данные о численности медицинских чинов в армии отсутствуют, во многих случаях штатные должности были вакантны. Всего в армии в 1812 года состояло 800–850 лекарей (старшие и медицинские лекари 1-го и 2-го классов) и 1000–1200 фельдшеров 1-го и 2-го классов.

Для сравнения: к началу кампании 1812 года медперсонал французской армии насчитывал 5112 человек, в том числе свыше 2 тысяч хирургов, что в три раза превосходило реальную численность медперсонала в русской армии. Кроме этого, по своей оснащенности подвижным составом, медикаментами, хирургическим инструментом и разборными носилками медицинская служба французской армии имела значительное превосходство.

Тем не менее к началу 1812 года в распоряжении армейской медслужбы русской армии имелось 52 постоянных госпиталя на 36,3 тысячи коек и 29 военно-временных госпиталей, число которых в ходе военных действий увеличивалось и в конце концов превысило 70. По мере движения армии одни госпитали создавались, другие ликвидировались. Многие постоянные и временные госпитали, расположенные в Литве, Белоруссии, Смоленске, Вязьме, Можайске и Москве были захвачены французами и использовались для лечения своих воинов. Потеря значительной части госпиталей на первом этапе войны нанесла медслужбе русской армии невосполнимый урон.

После сдачи Смоленска Виллие предложил план эвакуации и расписание госпиталей для 1-й и 2-й Западной армий. Важными составляющими частями «Учреждения для управления Большой действующей армии» являлись «Положение для временных военных госпиталей при большой действующей армии» и «Положение о развозных и подвижных госпиталях армии». Суть их можно свести к следующему: в составе армии при централизованном снабжении лекарствами и врачебными припасами учреждались развозные и подвижные госпитали, а в тылу армии – главные временные госпитали. Непосредственно вблизи места сражения в естественных укрытиях развертывались полковые перевязочные пункты. Места для развозных госпиталей определялись в день сражения; они прикреплялись к подвижным госпиталям, предназначенным для раненых со сроками излечения до 40 дней во время движения армии. Остальные раненые с «долговременными болезнями» и те, «которые и по излечении не в состоянии будут продолжать службу», подлежали эвакуации в главные временные госпитали, разворачиваемые «по назначению главнокомандующего» за линией подвижных госпиталей.

Для переноски раненых с поля боя на перевязочный пункт в каждом полку должны были иметься 20 или более нестроевых солдат с четырьмя носилками и с двумя легкими линейками. Во время сражений 1812 года вынос раненых производился преимущественно силами ратников ополчения. Место перевязки обозначалось «флагом или другими какими-либо знаками, чтобы раненые, не блуждая, могли оное сыскать». Каждый перевязочный пункт был оснащен готовыми повязками, бинтами, компрессами, корпией, хирургическими инструментами. На местах перевязки находились полковые священники и должное количество лекарей.

На военные медицинские кадры возлагалась также обязанность наблюдения за санитарным состоянием армии. С началом военных действий в российской армии, вступившей на зараженную территорию, стали отмечаться случаи массовых инфекционных заболеваний – сыпного тифа, дизентерии и других. Из-за отсутствия специализированных лечебных учреждений инфекционных больных возили по общим дорогам, нередко на порожних провиантских фурах, останавливаясь на общих станциях и распространяя инфекцию по коммуникациям армии, в госпиталях и в тылу. Армия инфицировалась от среды, в которой она действовала, и, в свою очередь, становилась источником распространения эпидемий среди населения.

Особо сложными в инфекционном плане стали территории Бородинского поля и Калужской губернии. После самого кровавого сражения, данного Наполеоном, на Бородинском поле свыше трех месяцев оставались не захороненными более 100 тысяч погибших людей и 28 тысяч лошадей. От такого количества гниющей плоти вблизи тех мест невозможно было находиться. Эту информацию можно найти в различных источниках, в частности в «Воспоминаниях сержанта Бургоня»: «16-го (28-го) мы выступили спозаранку и днем переправились через какую-то речонку, очутились на знаменитом поле сражения, все еще покрытом мертвыми телами и обломками разного рода. Кое-где из земли торчат руки, ноги, головы; почти все трупы принадлежат русским – наших, по мере возможности, мы всех предали земле. Но так как все это было сделано на скорую руку, то наступившие вслед затем дожди размыли часть могил. Нельзя себе представить ничего печальнее, как зрелище этих покойников, уже почти утративших человеческий образ».

В Калужской губернии, кроме решающих сражений у Тарутино и за Малоярославец, жертвы которых с большими усилиями удалось захоронить, проходили постоянные боевые столкновения. В лесах и полях лежали тысячи трупов солдат противника. Из Калуги в армию через день, а в Тарутинский лагерь каждый день отправлялись транспорты со всем необходимым в 5000 подвод. Можно предположить, что на обочинах дорог валялись сотни трупов павших лошадей. Кроме этого, через Калужскую губернию шли транзитные маршруты для перевозки инфицированных больных в другие регионы, а в самой губернии скопились тысячи военнопленных, больных и раненых русских воинов. С середины ноября 1812 года начался голод. Многие села так и не смогли собрать урожай. Не было ни лошадей, ни подвод – все отдали армии. Вспыхнули эпидемии гнилой горячки, сыпного тифа и кровавого поноса. Более четверти населения (около 200 тысяч человек) губернии вымерло, торгово-промышленная деятельность в Калуге замерла. Однако трагедия Калужской губернии ноября 2012 – марта 2013 года осталась незамеченной на фоне торжеств по случаю изгнания армии Наполеона из пределов Российской империи.

Медицинского персонала в ту пору было крайне мало. В связи с этим 19 августа министр внутренних дел доносил Александру I о русских солдатах, раненных под Витебском: «Многие из них от самого Витебска привезены не перевязанные, ибо при них было только двое лекарей, а в лекарствах и перевязках – совершенный недостаток».

Русские войска понесли значительный урон от эпидемий сыпного тифа и дизентерии. Уже в начальный период войны с Наполеоном санитарные потери стали весьма ощутимыми. После соединения двух русских армий в Смоленске солдат и офицеров фактически оказалось около 112 тысяч человек – вместо предполагавшихся 160 тысяч. Первый период войны был чрезвычайно сложным для организации медицинского обеспечения. При отступлении русской армии полный вывоз больных и раненых вглубь страны не производился. Часть из них оставалась в населенных пунктах на попечении местных жителей. На заключительном этапе войны санитарные потери русской армии возросли еще больше. Так, за два месяца преследования отступающей армии Наполеона выбыло из строя около 60 тысяч человек, из них 48 тысяч больных лежало в госпиталях, и многие умерли…

Но трудности в медицинском обеспечении испытывала и наполеоновская армия. Французский интендант Пюибюск так описывал положение раненых после Бородинского сражения: «Горе раненым, зачем они не дали себя убить. Несчастные отдали бы последнюю рубашку для перевязки ран; теперь у них нет ни лоскутка, и самые легкие раны делаются смертельными… Мертвые тела складываются в кучу, тут же, подле умирающих, на дворах и в садах; нет ни заступов, ни рук, чтобы зарыть их в землю».

Один из участников тех событий рассказывал, что после битвы оставшиеся в живых жгли костры и «около каждого огня собирались раненые, умирающие, и скоро их было больше, чем нас. Подобные призракам, они со всех сторон двигались в полумраке, тащились к нам, доползали до освещенных кострами кругов. Одни, страшно искалеченные, затратили на это крайнее усилие, последний остаток своих сил: они хрипели и умирали, устремив глаза на пламя, которое они, казалось, молили о помощи; другие, сохранившие дуновение жизни, казались тенями мертвых».

Василий Иванович Ассонов в своей книге «В тылу армии. Калужская губерния в 1812 году» на основе имеющихся у него архивных документов и материалов представил положение медицинской службы в то грозный для всей России, и особенно для Калужской земли, период: «В наше время трудно представить себе, какого рода страдания должны были переносить эти борцы за свою Родину. Дороги были только грунтовые, худо содержимые; удобных приспособлений для перевозки заболевших или получивших раны нижних чинов не было. Медицинская помощь в пути едва ли могла быть оказываема, так как врачей в войсках было очень мало. Так как госпитальная часть в русской армии к началу войны 1812 года не была организована, то можно себе представить, что ожидало этих страдальцев в Калуге, Козельске и в некоторых селениях, куда были они привезены.

В Калуге все местные лечебные заведения – лазарет, Хлюстинская и Золотаревская больницы, небольшие лазареты при гимназическом пансионе и семинарии не могли вместить их... Первая большая партия, пришедшая из Дорогобужа 10 августа, была размещена в местном лазарете и в бараках за Окой. Затем раненые и больные стали прибывать чаще и в значительном количестве. Помещения для них в лазарете оказывалось недостаточно. 19 сентября стало известно, что в Калугу пребудет партия в 2200 человек на 300 подводах. Кроме того, ожидалась еще партия труднобольных на 100 подводах. Ввиду такого неожиданного наплыва в городе больных и раненых военный комитет решил немедленно устроить два временных госпиталя: один в Калуге на 1000 человек, а другой в Козельске на такое число больных, «сколько их случится», содержание больных приняло на себя дворянство».

Здесь уместно привести письмо Виллие к Калужскому губернатору от 9 сентября из Красной Пахры: «Нужным считаю предварить Ваше превосходительство, что сверх раненых и больных, находящихся во вверенной управлению вашему губернии, предписано сего числа отправить на Калугу до 6000 больных, и скоро, может быть, получите вы гораздо большее оных число, но сие будет зависеть от положения обеих армий и от продолжительности неприятельских действий. Я уверен, что Ваше превосходительство примете все меры к неутесненному в теплых и сухих покоях помещению больных, к содержанию их в чистоте и к продовольствию хорошей пищей. Что принадлежит до медицинских чинов, то прошу Вас, милостивый государь мой, обратить ко мне всех военного ведомства врачей, без коих можно будет обойтись, поруча пользование больных и раненых гражданским, губернским и уездным медицинским чиновникам, ибо в армии настоет во врачах большой недостаток».

Видимо, господин инспектор в тот момент не думал о жителях Калужской губернии, которые, отдав все возможное, в том числе и последнее свое пропитание, были обречены на верную смерть от голода и различных заразных заболеваний, а им ведь тоже была крайне необходима медицинская помощь!

А вот еще одна немаловажная цитата из той же книги Ассонова: «В числе неудобств для призрения и пользования больных и раненых нужно отнести и то обстоятельство, что временный госпиталь не занимал одного помещения; для него здания достаточной величины в городе не оказалось. Вследствие этого больные были размещены в разных зданиях: в доме присутственных мест, в казармах, в городских больницах, в части гимназического здания, в городском общественном и в бывшем воспитательском домах. Впоследствии, в октябре после Тарутинского и Малоярославецкого сражений, количество раненых и больных воинских чинов было настолько велико, что и этих помещений было недостаточно. Было сделано распоряжение распределить больных по частным квартирам, с какой целью в первой части города, во втором квартале, было занято 605 домов! Такое огромное количество домов было занято потому, что для больных были отведены большей частью небольшие одноэтажные деревянные дома; каменные же и большие деревянные дома, принадлежащие, например, купцам, не занимались для больных, на что жаловалось госпитальное начальство. Кроме города, больные размещались в ближайших селениях, например в деревне Желыбино (7 верст от города), в селе Спас за Угрой (9 верст от города). В городе Козельске удобного помещения для госпиталя совсем уже не было: для него была занята полотняно-парусиновая фабрика купца Брюзгина, а также частные дома и избы в соседних селениях. Вообще, по распоряжению князя Кутузова врачебные заведения были распределены так: в Калуге временный госпиталь для всех больных и раненых, поступающих из армии, затем отсюда наиболее трудные отправлялись в Тулу, в главный госпиталь, из Козельска, если там мест для больных не хватало, они отправлялись в Белев, а если и там мест не было – то в Орел. Можно себе представить, что должны были переносить больные, путешествуя по скверным дорогам, большею частью на крестьянских телегах из одного города в другой. К этому надо еще добавить, что больные были плохо одеты, а раненые большей частью – без перевязки».

Из предписания губернатора от 23 сентября следует, что первые раненые в Калугу были отправлены из Дорогобужа 10 августа из 2-й Западной армии князя Багратиона. При этом все тяготы по обеспечению госпитальных потребностей были пожертвованы дворянством Калужской губернии без всякой платы.

Из Козельского госпиталя раненые и больные эвакуировались также в губернии Орловскую и Тульскую. Через Козельский госпиталь с 5 по 23 октября прошло 7470 больных, и в то же время там умерло 619 человек. Об уходе за больными и ранеными можно судить по сообщению, что назначенные в город Козельск лекаря из Мещовска, Лихвина и Жиздры не явились к месту служения.

Козельский уездный предводитель дворянства Щербачев рапортом от 28 октября временному Калужскому комитету докладывал, что «по наступлении холодной зимней погоды, а кольми паче сего и вчерашнего числа морозов и снеговой метели, вышеописанным отправляемым чинам, по случаю одержимой в некоторых болезни, именуемой «горячки и кровавых поносов», а также по случаю ветхости на них платья предстоят не только неудобность, но и самый вред и гибель для больных, почему я за лучшее нахожу, да сохранить жизнь таковых людей и избегнуть угрожаемой для них от холоду непременной смерти обязанностью себе поставил, остановясь отправлением означенных больных».

Одна из главный гигиенических мер – уборка умерших людей и павших животных по пути следования отступавшей французской армии – была вызвана высочайшим указом, «чтобы трупы всякого рода, как человеческие, так и скотские, кои могут быть отысканы или на поверхности земли, или в земле, но зарытые неглубоко были неотлагательно преданы сожжению». Трупы иноверцев, умерших в военных госпиталях, предавались сожжению, а лиц греческого исповедания закапывали в большие и глубокие ямы.

В отношении Калужского гражданского губернатора заведующему военно-медицинской частью в армии сенатору Ланскому от 12 августа 1812 года представлено следующее: «С большим усердием поспешаю исполнить требование вашего превосходительства, с усердием жителями здешними приготовлено корпий 4 пуда и компрессов 329 аршин, да холста купленного здесь 5407 аршин с четвертью, по 30 копеек за аршин, на 1622 рубля 17 копеек с половиной, да на увязку всего онаго употреблено 21 рубль 90 коп.; корпия и часть холста доставить вам нарочно посланный мною поручик Волженский, остальное же количество онаго следует за ним также на переменных подводах.

При сем посылаю еще 2000 аршин тесьмы и 24 тысячи булавок, а деньги что стоит сочтем, вам сообщим.
P. S. Рекомендуюсь в новом звании: милосердие Государя возвело меня в сенаторы».

Из источников известного калужского краеведа Григория Кирилловича Зельницкого узнаем, что от скопления такого громадного количества больных, раненых и пленных среди городских жителей стали развиваться заразные болезни, от которых увеличивалась смертность. По достоверным сведениям, с ноября по декабрь ежедневно в Калуге умирало от 50 до 70 жителей. Были примеры, когда в некоторых селениях Калужской губернии из 400 человек в то же короткое время умерло 120 одних ревизских душ.

Из ордера Калужского вице-губернатора к Козельскому городничему от 2 ноября 1812 года: «Так как в городе Козельске учрежден военно-временный госпиталь и число умирающих из оного нарочито превосходит меру городского кладбища, отчего погребению на оном тел необходимо случиться может теснота, особенно же если не будет к тому и в погребении соблюдено от поверхности земли в глубину указанной пропорции, впредь и самая зараза легко случиться может, чего боже сохрани. А потому в предосторожность от величайшей гибели и от неизбежной ответственности за нерадение, к отвращению того рекомендую Вашему высокородию, елико возможно поспешно, по сношению с градской думой, отвести от города вдали особое кладбище, также потребовать от нее для копания ям рабочих людей и учредить им на погосте пристанище. Определить от полиции Вашей надежного чиновника к наблюдению, чтобы от погребаемых тел до поверхности земли было не менее двух с половиной аршин, особенно чтобы тела в лазаретах, ежедневно умирающих, до другого дня отнюдь не оставлять, а за исполнением столь немаловажным изволите самоличный производить надзор, в чем я и полагаюсь на известное мне усердие Ваше к службе, отдавая все то на единственную Вашу в последующее время ответственность».

Несмотря на острый дефицит врачебных кадров, чиновников и надзирателей в армии было хоть отбавляй, что, конечно, не облегчало отчаянного положения жертв войны. Из предписания главного инспектора госпиталей генерал-майора Левицкого к майору калужского гарнизонного батальона Махову следует: «Велико было количество начальствующих лиц, надзиравших за госпитальной частью в армии, но, несмотря на это, мало или вовсе не оказывалось врачебной помощи для выздоровления или облегчения страданий больных и раненых нижних чинов и в каком ужасном положении они находились». Один начальник пишет заведующему калужским госпиталем: «Воины, проливавшие кровь за Отечество на поле брани, израненные валяются в гнилом положении на земле, без одежды, не имея подстилки и не получая для подкрепления своих сил пищи. Найдено много таких, которые с самого доставления их сюда не перевязывались, отчего завелись в ранах черви, отчего идет смрад, так что нет возможности переносить воздуха». Другой пишет губернатору, что «замечен недостаток в воде, соломе, дровах, посуде, белье, песке и ельнике, что иные слабые бродят по городу в безобразных видах».