После смерти Сталина в стране воцарилось видимое спокойствие, но на самом деле в верхах продолжалась схватка за власть. Первое время было непонятно, кто возглавит партию и государство. Будущий вождь, Никита Сергеевич Хрущев, ранее возглавлявший столичную партийную организацию — пост тоже немаленький, — уже в марте стал главой секретариата ЦК партии. Председателем Совета министров стал Георгий Максимилианович Маленков. В тройку претендентов на практически безоговорочную власть в СССР вошел и Лаврентий Павлович Берия. После его ликвидации, казалось, в Кремле сложилось действительно коллективное руководство. Однако нельзя забывать, что в него входили в основном люди, воспитанные Иосифом Виссарионовичем, который был патологически подозрительным тираном, не спускавшим пристального взгляда со своих ближайших спо­движников, ибо в каждом из них — видимо, не без основания — он видел конкурентов…

ПЕРВАЯ «ГРУППА»

Естественно, опытный царедворец Никита Сергеевич понимал, что ближайшие друзья-соперники не позволят ему единолично править страной. Тем более каждый из них имел свои представления о будущем СССР. Наиболее радикально был настроен Берия, понимавший, что дальше «так жить нельзя», и возжелавший провести в стране и в «соцлагере» серьезные демократические реформы (в частности, он намеревался объединить обе Германии и подписать с новой страной мирный договор). Потому он и пал первой — буквальной! — жертвой аппаратных игр.

Далее наступила очередь Маленкова. Искренне ли, или же стремясь завоевать популярность в народе, он стремился провести аграрную реформу, дабы накормить население, а также сделать упор на форсирование производства товаров широкого народного потребления. Он предлагал списать с крестьян старые долги, вдвое уменьшить немыслимые налоги, поднять закупочные цены на мясо, молоко и овощи. Однако Никита Сергеевич иначе смотрел на проблемы сельского хозяйства: на пленуме ЦК КПСС в сентябре 1953 года он выступил с большим докладом о состоянии советского сельского хозяйства. Его активность как на пленуме, так и перед его открытием привела к тому, что его избрали Первым секретарем ЦК (на партийном жаргоне прошлого времени — «персиком»), что позволило ему значительно укрепить свое влияние.

Зубры сталинских времен к этому моменту поняли, что Хрущев шутить не любит и что он готов идти к власти напролом. Премьер Маленков сильно навредил себе требованием запретить выдачу партийным работникам «конвертов» — так назывались дополнительные денежные вознаграждения, не подлежащие учету. Свои опасения по поводу активности Хрущева он выразил так: «Если мы их не уберем сейчас, тогда они уберут нас». В июне 1957 года по требованию его единомышленников было созвано заседание Президиума ЦК КПСС, на котором председательствовал Николай Александрович Булганин. В итоге семью голосами против четырех участники заседания рекомендовали сместить Хрущева с должности «персика» и пересмотреть состав президиума на очередном пленуме. Однако Хрущев успел заручиться поддержкой Анастаса Ивановича Микояна, который искусно удерживался на важных партийно-государственных постах при любой смене руководства (не зря о нем говорили: «От Ильича до Ильича (Брежнева. — В. С.) без инфаркта и паралича»). К этой парочке присоединились закоренелый догматик Михаил Андреевич Суслов и бесцветный Алексей Илларионович Кириченко — добрый знакомец и единомышленник Хрущева с 1938 года. Сын Хрущева Сергей позже писал: «Отец видел в Кириченко своего преданного сторонника и возлагал на него большие надежды». И добавил: «Он знал, что терять ему нечего, без отца и у него нет будущего».

Поначалу казалось, что победа уже была в руках противников Хрущева, однако тому удалось воспользоваться помощью Ивана Александровича Серова, возглавлявшего тогда Комитет государственной безопасности, и заручиться поддержкой маршала Георгия Александровича Жукова. С их помощью «в пожарном порядке» в Москву перебросили на военных самолетах лояльных по отношению к Хрущеву членов ЦК, а также ввели в столицу воинские подразделения. Под дулами танков Центральный комитет заседал целых четыре дня. В первый же день вожжи оказались в руках Суслова. Изощренный догматик представил дело так, будто разногласия в президиуме возникли не по поводу личности Хрущева и его деятельности, а из-за отрицательного отношения «заговорщиков» к взятому на ХХ съезде КПСС курсу на десталинизацию. После него Жуков зачитал ряд документов, свидетельствующих, что Молотов, Каганович и Маленков были главными виновниками «арестов и расстрелов партийных и советских кадров». Лазарь Моисеевич Каганович попытался напомнить о том, что у самого Хрущева «руки по локоть в крови», но его высказывание умело заболтали.

ИНТЕРМЕДИЯ 1

Генерал армии Серов после КГБ возглавил знаменитое Главное разведуправление Генштаба Советской армии, но в 1963 году был снят с должности, понижен в звании до генерал-майора, лишен звания Героя Советского Союза и отправлен на малозначащие должности в «провинциальные» военные округа. Формальным поводом для его смещения стало разоблачение Олега Пеньковского, полковника ГРУ, завербованного ЦРУ и английской МИ-5. Похожая судьба постигла и маршала Жукова — уже в октябре 1957 года он был наказан за то, что «нарушал ленинские, партийные принципы руководства Вооруженными силами СССР, проводил линию на свертывание работы партийных организаций, политорганов и военных советов, на ликвидацию руководства и контроля над армией и флотом со стороны партии, ее ЦК и правительства…». С поста министра обороны его сместили и вскоре окончательно отправили в отставку. Так Никита Сергеевич отблагодарил людей, фактически приведших его к власти.

«И ПРИМКНУВШИЙ К НИМ ШЕПИЛОВ…»

События осени 1957 года официальные (а других-то и не было!) органы информации окрестили борьбой с «антипартийной группой». Ее персональный состав был поименован так: «Молотов, Маленков, Каганович и примкнувший к ним Шепилов». Полный состав «антипартийной группы» был назван лишь в 1961 году на XXII съезде КПСС: «Ожесточенное сопротивление пыталась оказать осуществлению ленинского курса, намеченного XX съездом партии, фракционная антипартийная группа, в которую входили Молотов, Каганович, Маленков, Ворошилов, Булганин, Первухин, Сабуров и примкнувший к ним Шепилов». Все они были в той или иной мере наказаны — правда, совсем не так, как могло бы случиться в сталинские времена.

Легче всех отделался Климент Ефремович Ворошилов, деятельно раскаявшийся «первый советский маршал»: до глубокой старости он возглавлял президиум Верховного совета СССР, то есть был номинальным президентом страны. Булганин из маршала превратился в генерал-полковника и вскоре отправился на пенсию. Михаила Георгиевича Первухина вплоть до 1965 года последовательно понижали в должностях и званиях, хотя и позволяли трудиться по специальности (он был одним из создателей первой советской атомной бомбы). Максима Захаровича Сабурова из вице-премьеров отправили директорствовать на промышленное предприятие.

Нельзя сказать, что тяжелыми наказаниями отделались закоперщики антихрущевского заговора. Молотова отправили послом в Монголию, затем — в 1963 году — уже на пенсию. Маленков стал директором электростанции в Усть-Каменогорске; «железного Лазаря» Кагановича исключили из партии и отправили на пенсию, он благополучно дожил до мафусаиловых лет, скончавшись в девяносто семь. Хуже всех пришлось Дмитрию Трофимовичу Шепилову. Самый молодой из «заговорщиков» (он родился в 1905 году) стал обладателем, как говорилось в анекдоте, самой длинной фамилии — «Ипримкнувшийкнимшепилов». Между тем он, как говорят, не имел никакого отношения к антипартийной группе. По воспоминаниям некоторых современников, великолепно образованный участник Великой Отечественной войны, побывавший главным редактором «Правды», министром иностранных дел и секретарем ЦК КПСС, член-корреспондент АН СССР имел дурную привычку — фиксировать в личном блокноте многочисленные ляпы Никиты Сергеевича, сделанные им на разных заседаниях. Система наушничества в ЦК была поставлена великолепно, так что Хрущев, когда готовилось официальное решение по «антипартийной группе», дал указание присовокупить к ней и Шепилова, да к тому же придумать такую формулировку его вины, чтобы «тот никогда от нее не отмылся». Парадоксально, но, обвиненный в сталинизме Шепилов был активным соавтором Никиты Сергеевича при подготовке доклада о культе личности…

«НЫНЕШНЕЕ ПОКОЛЕНИЕ БУДЕТ ЖИТЬ…»

Пока в Кремле и на Старой площади, где располагался Центральный комитет КПСС, шла схватка за власть (слава богу, не смертельная!), жизнь народа шла своим чередом. Энтузиазм по поводу освоения целинных земель быстро иссяк, не в последнюю очередь благодаря свидетельствам очевидцев и участников этого мероприятия. Как ни старались власти убедить народ в прелестях целинной жизни, в том числе и с помощью фильма «Иван Бровкин на целине», правда о тяжелейших условиях работы, решение о предстоящей денежной реформе (фактически — о деноминации рубля) воспринимались развае что в ироничном смысле. По мизерности возраста и присущей детству некоторой глупости мы, мальчишки, решили, что отныне и все цены снизятся в десять раз! С другом Сашкой Ржепецким решили, что теперь уж нашим родителям точно придется купить нам бинокли, о которых мы мечтали много месяцев. Увы, как стоила наша мечта сорок дореформенных рублей, такой она и осталась: например, стакан жареных семечек на базаре как был десять копеек, так и остался десятикопеечным… Никогда не забуду, как отец в январе 1961-го принес домой аванс. «На, мать! — с ноткой горечи в голосе воскликнул он и бросил на стол несколько небольших разноцветных бумажек и маленькую горстку монет. Да, не стало более большого бумажного рубля (размером приблизительно с царскую банкноту), который нам выдавали раз в неделю для покупки билета на детский киносеанс! Вместо него появилась маленькая монетка, которую так легко было потерять…

Но все это казалось небольшими издержками на фоне ухудшающейся «продовольственной обстановки» в стране. Не берусь рассказывать про то, как было в других регионах, но в цветущей Молдавии вдруг начались перебои с хлебом. Я надолго запомнил дни школьных летних каникул, когда родители поднимали меня утром и отправляли в очередь к ближайшему магазину. Собравшиеся у окошка хлебного отдела люди напряженно вглядывались в перспективу Красноармейской улицы, стараясь угадать, когда в ее глубине появится хлебовозка… К этому несчастью добавился другой дефицит — почти полное отсутствие муки. Только по большим праздникам в ЖЭКе (жилищно-эксплуатационной конторе) можно было получить талон на муку — кажется, по одному килограмму на члена семьи. Так что все реже пеклись пироги, практически перестали делать домашнюю лапшу (а какая она была вкусная!), нечасто появлялись на столе и пельмени.

Надо сказать, что наш народ переносил все эти неприятности стоически: в прежние, «дореформенные», как их стали называть, времена такого понятия, как «дефицит», не было. Другое дело, частенько не хватало денег, чтобы купить баночку крабов, которыми были завалены прилавки, или немножко черной или красной (более дешевой) икры. Но в нашей семье была традиция: несмотря на постоянную нехватку денег, в день выборов — будь то в Верховный или местный совет — отец обязательно покупал с килограмм «толстой» колбасы. Я с детских лет запомнил ее великолепный вкус — это была настоящая телячья колбаса, произведенная из настоящих продуктов, без всякой химии и таинственных добавок.

ИНТЕРМЕДИЯ 2

Вот так ГОСТ 23670 регламентировал состав колбасы «Телячья»: говядина (молодняк) или телятина жилованная высшего сорта — 25%; свинина жилованная нежирная — 30%; свинина жирная — 15%; шпик хребтовый — 18%; языки вареные говяжьи или свиные — 10%; яйца куриные или меланж — 2%. Жилованное мясо — это бескостное мясо «с заданным соотношением мышечной, соединительной и жировой ткани». Естественно, в высшем сорте последних двух «тканей» было очень мало. Шпик хребтовый — это более постный бекон, а меланж — смесь яичного белка и желтка. Ну и естественно, в фарш добавлялись специи: фисташки, мускатный орех, молотый перец и смесь других пряностей. Пальчики оближешь! Несколько дешевле телячьей была колбаса «Докторская», ведущая свою историю с 1936 года: в ней отсутствовали языки, но зато добавлялось молоко, и предназначалась она для диетического питания «больных, имеющих подорванное здоровье в результате Гражданской войны и царского деспотизма». Не секрет, что с годами качество этих колбас значительно ухудшилось. Новый ГОСТ, утвержденный в 2011 году, допускает использование в производстве этих колбас буйволиного мяса, свиных шкурок и прочей гадости. Увы, вкус детства остается неповторимым…

ЖИТЬ БУДЕМ!

Справедливости ради надо сказать, что «временные трудности» не повергали всех нас в уныние, хотя хватало их с избытком. И не только в связи с постоянными реформами в стране, но и из-за бездарности местных властей. Например, в начале 1960-х в городе Сороки, стоящем на берегу Днестра, возникли серьезные проблемы с питьевой водой! Так что к «хлебным» очередям добавились длинные очереди у водоразборных колонок: тогда о водопроводе в доме можно было только мечтать, краны и раковины появились на кухнях только к середине 1960-х. Причем для того, чтобы провести воду в дом, надо было вырыть ямы для отстоя использованной воды, ибо о канализации в провинции никто и не думал.

Но все тяготы быта преодолевались в то время без особых усилий — видимо, благодаря солидарности людей и их глубокому убеждению в том, что если не будет войны, то жизнь непременно станет прекрасной. Уверенности в этом добавляли праздники. Да, официальные праздники — 1 Мая, 7 ноября и, конечно же, Новый год. Справедливости ради следует добавить, что был еще один официальный праздник — 5 декабря, день «Сталинской Конституции», но проходил он как-то незаметно, никто и не думал собираться в этот день за праздничным столом.

Ощущение праздника наступало задолго до его прихода. Начиналось это со школы: дней за десять нас, учеников, начиная с пятого класса вместо обязательной зарядки на школьном дворе выстраивали в колонны и строем водили по улицам города. Это была репетиция предстоящей демонстрации, которую мы почему-то называли «парадом». Руководил этим мероприятием наш военрук (была такая штатная единица в средних школах), отставной военный, фамилию которого, увы, припомнить не могу. Иногда во время таких двадцатиминутных маршей мы даже пели песни типа «Утро красит нежным светом стены древнего Кремля». Ходили мы весело: в ноябре еще было тепло — все-таки Молдавия! — а в конце апреля грело предчувствие близкого лета.

Демонстрацию-«парад» на центральной улице (естественно, имени Ленина) принимало городское начальство. По окончании обязательного мероприятия родственники и соседи собирались у кого-нибудь дома, преимущественно на свежем воздухе, на верандах или под кронами деревьев, и — праздновали! Снедь готовили все, хором, гибли под ножами и топорами куры с петухами, забивали кроликов, и столы ломились от домашних солений и варений, выставлялись графины с домашним вином и — обязательно — несколько бутылок «казенной» водки. Хотя, следует признать, она особой популярностью не пользовалась. Сначала заводились патефоны, а когда они надоедали — начинали петь хором: русские, украинские, молдавские песни. На второй день праздника, то есть 2 мая и 8 ноября, вся компания перекочевывала в другой дом, и пир продолжался: несмотря на «трудности реформенного времени», молдавская земля не оскудевала: плодоносили огороды, сады, виноградники, и почти в каждом дворе была какая-никакая живность.

Но это были «взрослые» забавы. Правда, нам, школьникам, тоже кое-что перепадало с праздничных столов, в том числе и по паре рюмок вина. Но наши школьные праздники отличались от застолий родителей. Мы устраивали в школе «вечера». Обычно они начинались с концертов самодеятельности — мы ставили скетчи, пели, танцевали; по окончании концертов устраивались танцы, и они для нас, «подрастающего поколения», были самым волнующим моментом. Медленные танцы позволяли нам обнимать одноклассниц, испытывая первые приливы мужских сил. На этих танцах возникали первые — нет, не романы — влюбленности. Строгие преподаватели не особо строго следили за нами. Их волновали только два момента: курение и распитие спиртных напитков, и такие попытки они пресекали немедленно. Все остальное было как бы дозволено. Именно с тех, более чем полувековой давности, пор у меня в ушах звучит бессмертный «Маленький цветок», по десятку раз крутившийся на наших танцевальных вечерах. И невдомек нам было, что автором этой завораживающей мелодии был уроженец Нового Орлеана, выдающийся джазовый музыкант и композитор Сидней Беше, написавший ее совсем недавно — всего лишь в 1950 году…

Короче говоря, никакие трудности не могли помешать нам жить с верой в светлое будущее. Мы, провинциальные юноши того времени, ничего не знали о негритянских спиричуэлс (а в столицах уже распевали «Ви шел оверкам» — «Мы преодолеем») и уж тем более даже не подозревали о вдохновенном призыве Уинстона Черчилля: «Никогда не сдавайтесь — никогда, никогда, никогда, никогда, ни в большом, ни в малом, ни в крупном, ни в мелком, никогда не сдавайтесь, если это не противоречит чести и здравому смыслу». И тем не менее руководствовались в своей жизни чем-то похожим…