В годы советской власти интеллигенция всегда была под колпаком чекистских органов, усматривавших в ней источник вольнодумства и потенциальной смуты. Научно-техническая составляющая интеллигенции также не была забыта. Никакие научные или производственные достижения не спасали инженеров от всевидящего ока чекистов. Скорее наоборот – чем выше достижения, тем плотнее была чекистская опека.

Помимо политической неблагонадежности, более характерной для гуманитарной творческой интеллигенции, ученых и инженеров всегда можно было заподозрить в саботаже или намеренном вредительстве. Любые непреднамеренные ошибки могли рассматриваться как акты саботажа. Не удивительно, что научно-технические работники (НТР) нередко оказывались жертвами репрессий. В первую очередь это коснулось тех, кто трудился в сфере военно-промышленного комплекса (ВПК), создавая новые образцы оружия, столь необходимые СССР.

ИНТЕЛЛЕГЕНЦИЯ ПОД КОЛПАКОМ

Количество специалистов с высшим техническим образованием, оказавшихся на островах архипелага ГУЛАГ, начиная с 1930 года неуклонно росло. Одними из первых узников стали те, кто проходил по так называемому делу Промпартии.

Если в 1934 году в лагерях пребывало порядка 3,5 тысячи НТР, то к 1941 году их число превысило 30 тысяч, что составляло не менее 3% всех людей с высшим образованием в СССР.

Разными были причины, по которым эти люди оказывались за колючей проволокой. Помимо традиционного для того времени обвинения по политическим статьям (типа «антисоветская пропаганда и агитация») им вменялись саботаж и вредительство. Кроме того, НТР, имеющие по долгу службы контакты с зарубежными специалистами и фирмами, выезжающие в командировки за границу, нередко получали клеймо вражеского агента. Такие проходили по статьям «измена и шпионаж».

Арестовывались как рядовые инженеры, так и ведущие специалисты. Побывал за решеткой, хоть и не долго (освобожден исключительно благодаря Петру Капице, обратившемуся напрямую к Сталину), нобелевский лауреат великий физик Лев Ландау. Обвиняли его (причем заслуженно) в антисоветской агитации – видите ли, задумал листовки антипартийные сочинять.

Среди столпов военно-промышленного комплекса (ВПК) того времени трудно найти человека, избежавшего плотного общения с органами. Под арестом оказались ведущие создатели авиационной техники Андрей Туполев, Владимир Мясищев, Владимир Петляков, Николай Поликарпов и многие другие.

Обстоятельства их задержания были различными. К Туполеву имелось множество претензий как вполне реальных, так и мифических. Когда он, командированный в США для ознакомления с последними разработками американских конструкторов и заключения лицензионных соглашений, привез оттуда гору технической документации, выполненной на английском, с чертежами, оцифрованными в дюймах (что вполне естественно с учетом того, где эта документация создавалась), в СССР это квалифицировали как вредительство. Действительно, потребовалось много времени и труд множества специалистов, прежде чем эту документацию можно было передать в производство. Кроме того, его обвиняли в несанкционированных контактах с российской эмиграцией, в частности с работающим в США Игорем Сикорским. А в народе упорно распространялись слухи, что недавно принятый на вооружение гитлеровских люфтваффе истребитель «Мессершмитт-109» – детище Туполева. Впрочем, последнее вряд ли можно рассматривать всерьез.

Драматичнее обстояли дела с советским «королем истребителей» Николаем Поликарповым. В его КБ в разработке находились несколько типов истребителей, уже включенных в план перевооружения Красной армии. Но пять машин разбиваются при испытаниях. Гибнут летчики, в том числе на одной из машин – любимец Сталина Валерий Чкалов. Понятно, начинать производство новых машин нельзя, и опытный завод простаивает. Рабочие сидят без зарплаты, пишут жалобы, а заводской партком сообщает в ОГПУ о своих подозрениях в саботаже руководства. В результате значительная часть инженерно-технических кадров, включая главного конструктора, оказывается в заключении.

НАСТУЧИ НА БЛИЖНЕГО СВОЕГО

Многие авиаконструкторы (и не только) попали в лагеря по доносам коллег. Можно только догадываться, что двигало рукой доносчиков – возможно, зависть или корысть, либо это была нечестная конкурентная борьба. Иногда «сигналы» были тайными, а иной раз доносчики действовали с поднятым забралом, убежденные, что исполняют свой так называемый гражданский долг.

Один из заместителей Туполева Леонид Кербер в мемуарах намекал, что его шефа могли посадить по доносу Александра Яковлева: «Кто усомнится, что оценки, исходившие от замнаркома Яковлева, становились известными Сталину и могли натолкнуть его на мысль: а действительно, лоялен ли Туполев?»

Георгий Байдуков (второй пилот чкаловского экипажа) вспоминал о выступлении на совещании у Сталина Сигизмунда Леваневского после его неудачной попытки перелета через Северный полюс: «Товарищ Сталин, я хочу официально заявить и прошу записать это. Я считаю Туполева вредителем. Убежден, что он сознательно делает самолеты, которые отказывают в самый ответственный момент».

Авиаконструктор Дмитрий Григорович также был арестован за «вредительство» по доносам летчика Седова и своего коллеги-подчиненного Шаврова. По крайней мере, Шавров в своих опубликованных много позднее воспоминаниях о событиях 1929 года новость об аресте своего шефа Григоровича называет «приятным известием».

Из этих примеров ясно, что далеко не все доносы были написаны под давлением власти. Другое дело, что карающим органам, вероятно, следовало разбираться в сути и справедливости обвинений в каждом конкретном случае. Но, с другой стороны, следователь ведь не инженер и не летчик, как ему понять, кто прав, а кто нет, если на стороне обвинения выступают такие же технические специалисты, как сам подозреваемый? Приходится признать, что в известной степени за волну репрессий, обрушившуюся на научно-техническую интеллигенцию, несут ответственность и сами ученые и инженеры, перенесшие свои научные и технические споры из лабораторий и КБ в кабинеты НКВД.

Попадали в лагеря не только авиаторы, но и сотрудники других оборонных отраслей науки и производства. Например, не раз арестовывался известный кораблестроитель, конструктор торпедных катеров Павел Гойнкис. Посидел в тюрьме (даже побывал в одной камере с будущим маршалом Рокоссовским) и главный конструктор первой советской атомной подводной лодки Владимир Перегудов.

Так же обстояли дела и в только еще зарождающемся в СССР ракетостроении. Пережить заключение пришлось будущему главному конструктору космических кораблей Сергею Королеву. Арестован он был в июне 1938 года по доносу (как полагали его будущий биограф Ярослав Голованов и сам Королев) своих коллег Клейменова, Лангемака и Глушко. Однако все подозреваемые в доносе сами были арестованы и (за исключением Глушко) расстреляны 10 января 1938 года. Позднейшие исследования показали, что все четверо (включая Королева) были репрессированы по доносу их коллеги Костикова, который, впрочем, позже сам оказался за решеткой. Правда, ему повезло – времена уже были не столь людоедскими; в результате он выжил.

Поначалу в ГУЛАГе для НТР не делали никаких исключений: на равных с остальными зэками они валили лес, рыли каналы и работали в шахтах. Но вскоре власти поняли, насколько неразумно и нерентабельно использовать подобным образом столь ценные кадры.

Нарком тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе требовал освобождения большинства арестованных сотрудников оборонной промышленности. Но лишь в 1930 году Валериан Куйбышев и Генрих Ягода подписали циркуляр об «использовании на производствах специалистов, осужденных за вредительство». Еще не было тех организационных форм, которые вскоре получили широкое распространение под неформальным названием «шарашка» – кстати, совершенно неуместном. В русском языке этим словом насмешливо называли небольшие несерьезные и сомнительные предприятия, чего никак нельзя сказать о трудящихся под эгидой ОГПУ, КБ и научных институтах.

Надо отметить, что для многих представителей инженерной элиты «шарашки» оказались воистину спасительными – помимо того, что условия содержания в них разительно отличались от лагерных, специалисты получали возможность заниматься здесь любимым делом, что было для творческих личностей чрезвычайно важно. Приведем в качестве примера Сергея Королева.

ДОЛГАЯ ДОРОГА В КОСМОС

Получив 10 лет лагерей, он оказался на Колыме, но благодаря активным ходатайствам известных летчиков и депутатов Верховного совета Михаила Громова и Валентины Гризодубовой, вскоре был направлен в возглавляемую Туполевым «шарашку» – ЦКБ-29 НКВД, где принимал активное участие в создании самолета Пе-2, ставшего самым массовым фронтовым бомбардировщиком (выпущено 11 300 машин), а затем и скоростного Ту-2.

Одновременно Королев инициативно разрабатывал проекты управляемой аэроторпеды и ракетного самолета-перехватчика. В 1942 году Сергей Павлович был переведен в ОКБ-16 НКВД при Казанском авиазаводе, где велись работы над ракетными двигателями новых типов с целью применения их в авиации. Здесь он становится главным конструктором группы жидкостных ракетных двигателей (ЖРД), предназначенных для улучшения взлетных характеристик Пе-2, первый полет которого с действующей ракетной установкой состоялся в октябре 1943 года.

В послевоенный период наработки Королева использовались при создании первых советских реактивных самолетов.

Известный летчик-испытатель, ученый и писатель Марк Галлай в одной из своих книг вспоминает о случайной встрече с Королевым на фронтовом аэродроме, где тот отлаживал на Пе-2 свой ЖРД под неусыпным наблюдением вертящегося вокруг чекиста. В июле 1944 года Сергея Павловича досрочно освободили из заключения со снятием судимости, после чего он еще год проработал в Казани.

С 1938 года «шарашки» находились в ведении 4-го спецотдела НКВД и прекратили свое существование только в середине 1950-х годов.

На многих предприятиях под эгидой МВД работали особые бюро, где трудились заключенные, к которым после 1945 года добавились пленные немецкие специалисты различных профилей – ракетчики, авиаконструкторы, кораблестроители и ядерщики. Помимо «шарашек», занимавшихся военной техникой, были «шарашки» и архитектурно-строительные, медико-биологические, а также те, что разрабатывали специальные приборы для нужд НКВД – МГБ.

Конечно, не следует думать, что вся оборонная мощь Советского Союза вышла из тюремных стен. Работало и много «свободных» КБ и институтов. Принято считать, что подневольный труд (особенно творческий) не может быть производительным. Но в рассмотренной нами ситуации унизительные условия компенсировались патриотизмом заключенных, внутренней потребностью к творчеству, что и принесло превосходные плоды.