Время от времени это случается: что-то уходит из нашей жизни — привычка, обычай, явление. Зависит это от множества обстоятельств, наполняющих нашу подвижную, непрерывно меняющуюся жизнь. Это как постоянный процесс на Солнце: без непрерывного огненного кипения жизнь невозможна. По крайней мере, на нашей планете. Подобные уходы — непременный атрибут существования общества. И наряду с огромными социальными сдвигами случаются утраты почти незаметные, особенно если они касаются такой зыбкой, даже эфемерной материи, которая громко называется «культурная жизнь».

ПРОЩАНИЕ С ДЕТСТВОМ

Нечто подобное случилось в нашей стране с исключительно популярным явлением, охватившим в свое время многие слои народонаселения (именно таким оно было во времена оны). Речь идет об авторской песне, о современных бардах и менестрелях. Правда, про менестрелей нынешнее дюже образованное поколение забыло, а ведь это слово означает именно поэта-музыканта. Словечко «бард» прижилось в нашей среде получше, хотя значит оно абсолютно то же самое, что и менестрель, просто оно ведет родословную от кельтского языка, а не от французского. Но не будем вдаваться в теоретические споры и не будем говорить только об «авторах-исполнителях». Авторская песня заслуживает более серьезного разговора — не как жанр, а как ЯВЛЕНИЕ.

Теоретики связывают возникновение бардовской песни с такими феноменами, как городской романс и бессмертные песенки Александра Николаевича Вертинского. Но это, так сказать, всего лишь поиски «источников жанра». Настоящая авторская песня, та, которую мы знаем и любим, возникла, осмелюсь предположить, в шестидесятые годы, давшие такие знаменательные слова, как «оттепель», «шестидесятники» и — пусть не корежатся нынешние демократы! — «возвращение к ленинским нормам». Касаемо последнего: этот эвфемизм означал для нашего растерянного, подавленного сталинизмом поколения всего лишь попытку возвращения к нормальной человеческой жизни.

А ведь растерянность была! Начинал ломаться прямо на глазах старый порядок, а новый все еще не просматривался. Состояние общества было близко к описанному Пушкиным в «Осени»: «И мысли в голове волнуются в отваге, И рифмы легкие навстречу им бегут, И пальцы просятся к перу, перо к бумаге, Минута — и стихи свободно потекут. Так дремлет недвижим корабль в недвижной влаге, Но чу! — матросы вдруг кидаются, ползут Вверх, вниз — и паруса надулись, ветра полны; Громада двинулась и рассекает волны. Плывет. Куда ж нам плыть?»

Двинулась громада, поплыла! Не случайно самой, пожалуй, популярной песней начала «оттепели» стала «Бригантина», написанная Георгием Лепским на слова Павла Когана еще в далеком 1937 году. Поэт Коган погиб в бою под Новороссийском, автор же музыки прожил долгую жизнь, увидев возвращение своей песни, но, увы, и ее новый уход из жизни. Лепский скончался в 2002 году, когда, как известно, места для романтики в нашей жизни уже не было.

Так куда же ушли те замечательные песни, которые мы пели на протяжении по крайней мере трех десятков лет? Они ушли так, как поется в гениальной песне Александра Зацепина и Леонида Дербенева, впервые прозвучавшей в фильме «Фантазии Веснухина»: «Куда уходит детство? Куда ушло оно? Наверно, в край чудесный, где каждый день кино. Где также ночью синей струится лунный свет, но нам с тобой отныне туда дороги нет».

Кончилось наивное детство «оттепельной» поры; мир изменился, стал строже, практичнее и вместе с тем — суше, утратив в чем-то сентиментальное, но все же по-хорошему романтичное настроение. Мы все ждали перемен в жизни, но не таких и не так, как это прозвучало в песне Виктора Цоя: «Перемен!» — требуют наши сердца. «Перемен!» — требуют наши глаза. В нашем смехе, и в наших слезах, и в пульсации вен: «Перемен! Мы ждем перемен!» Вот что писал «запустивший в оборот» эту песню кинорежиссер Владимир Соловьев: «…жизнь показала, что с песней «Хочу перемен» очень подозрительная история. Потому что я сам махал руками в той десятитысячной толпе в парке Горького. И вот в этой толпе — я готов дать расписку кровью — ни один не знал, каких именно перемен он хочет, и ни один по-настоящему их не хотел». Голый прагматизм пришел на смену романтической вере в честное и справедливое будущее, ушла из жизни чистота замыслов…»

И ВСЕ-ТАКИ ЭТО БЫЛО!

Для ленинградских студентов той счастливой, полной надежд поры главной бардовской песней, помимо, конечно, «Бригантины», были «Атланты» Александра Моисеевича Городницкого, одного из немногих ныне живущих основателей жанра, а точнее, движения авторской песни (20 марта ему исполнится 82 года). Эту песню, которой суждено стать бессмертной, он написал в 1963 году, занимаясь геофизическими поисками медно-никелевых руд. Правда, этот доктор геолого-минералогических наук, профессор, член Российской академии естественных наук писал стихи еще в средней школе, а впервые опубликовался в пятнадцатилетнем возрасте. А его первую песню, написанную в тридцать, — «Вальс геофизиков» — поют до сих пор!

Время от времени Александр Моисеевич, не прекращающий научной деятельности, выступает перед широкой публикой с концертами.

А вот одного из «отцов-основателей» авторской песни, Юрия Иосифовича Визбора, мы, к сожалению, можем увидеть только в кино. Само происхождение этого незауряднейшего человека — журналиста, актера, писателя, поэта, художника — довольно-таки необычно даже для нашего времени. Сын красного командира Юозаса Визбораса и краснодарской красавицы Марии Шевченко, даже сам факт своего рождения он считал «случившимся по недосмотру».

Четырнадцатилетний Юра, переживший в пионерлагере сильное чувство, написал свое первое стихотворение: «Сегодня я тоскую по любимой и вспоминаю счастье прежних дней. Они как тучки пронеслися мимо, но снова страсть горит в душе моей».

В ответ на эти стихи, как вспоминал сам Визбор, мама подсунула ему брошюру «Что нужно знать о сифилисе»… Тем не менее более всего Юрия Иосифовича прославили лирические песни. Одной из его визитных карточек стала замечательная песня: «Милая моя, солнышко лесное, где, в каких краях встретишься со мною? Крылья сложили палатки — их кончен полет, крылья расправил искатель разлук — самолет, и потихонечку пятится трап от крыла… Вот уж действительно пропасть меж нами легла».

Случайно — или так определила судьба? — Визбор учился в Московском педагогическом институте с поэтом Юрием Ряшенцевым (вспомним только его сверхпопулярную «Пора-пора-порадуемся на своем веку…»), с поэтессой Адой Якушевой (своей будущей женой), со ставшим знаменитым театральным режиссером Петром Фоменко, с писателем Юрием Ковалем (по его книгам были сняты фильмы «Пограничный пес Алый» и «Недопесок Наполеон III») и с Юлием Кимом, о котором речь пойдет ниже. Вот такая воистину звездная компания!

Любовь и небо — любовь к людям и постоянное стремление ввысь — вот что отличало этого человека всю его короткую, всего в полвека, жизнь. Но успел он многое: еще в школьные годы научился летать на самолетах, во время срочной службы в армии стал прекрасным радистом, учительствовал в сельской школе, писал стихи, пьесы, сценарии, песни, играл в кино и покорял вершины — в переносном и в прямом смысле. Сыграв в полутора десятках фильмов, он запомнился нам, пожалуй, ролью Мартина Бормана в легендарных «Семнадцати мгновениях…». Даже в эту роль он сумел привнести свое невероятное обаяние!

Мы, студенты середины шестидесятых, были уверены в том, что Визбор достиг вершин лиризма в песенке про графа, невероятно точно отразившей в те годы нашу жизнь, чаяния и любовь: «Она придет и глянет мимоходом. Что было ночью, будто трын-трава: — Привет! — Привет! хорошая погода. Тебе в метро, а мне ведь на трамвай. И продают на перекрестке сливы, и обтекает постовых народ... Шагает граф, он хочет быть счастливым, и он не хочет, чтоб наоборот».

Еще мы часто и охотно пели грустного, щемящего «Серегу Санина» и множество других задушевно лирических песен. Нравилась нам и ядовито-патриотическая песенка «технолога Петухова» с ее бесшабашным припевом: «Зато, говорю, мы делаем ракеты и перекрыли Енисей, а также в области балета мы впереди, говорю, планеты всей!» Пели и даже не подозревали, что и она принадлежит «перу и гитаре» Юрия Иосифовича Визбора.

ВИТОК АВТОРСКОЙ ПЕСНИ

Наверное, я заблуждаюсь, но, похоже, именно эта шуточная песня, впервые исполненная в 1964 году, положила начало еще одному направлению, точнее, новому витку развития авторской песни — с диссидентским, если так можно сказать, оттенком. Одним из наиболее ярких представителей этого направления стал Юлий Черсанович Ким. Его отец, Ким Чер Сан, был репрессирован в 1938 году (как, впрочем, и отец Визбора), а женился он на внучке Ионы Якира, репрессированного командарма Красной армии. Так что его «диссидентский выбор» не был случайным. Практически весь период своей «советской» жизни он провел, так сказать, в творческом подполье, работая под псевдонимом Ю. Михайлов. Именно такого поэта-песенника знала и любила большая страна. Юлий Ким написал песни к полусотне (!) фильмов, среди которых такие киномузыкальные шедевры, как «Обыкновенное чудо», «Про Красную Шапочку» и гениальный «Бумбараш»: «Слава Тебе, Господи, настрелялся досыти, для своей для милушки чуток оставлю силушки. Наплевать, наплевать, надоело воевать! Были мы солдаты, а теперь до хаты».

Если сопоставить творчество Юлия Кима и его диссидентскую деятельность советской эпохи, то нетрудно заметить, что его политическая позиция нашла в песнях весьма слабое, скорее мягкое юмористическое отражение. Совсем другое дело — творчество Александра Аркадьевича Галича (Александра Ароновича Гинзбурга). Талантливый драматург, сценарист, поэт стал целой эпохой в истории авторской песни. С момента отмены советской цензуры с телевизионных экранов не сходят замечательные фильмы, созданные по его сценариям, — «Верные друзья», «Государственный преступник», «Дайте жалобную книгу», «Вас вызывает Таймыр» и еще с десяток подобных, совершенно безобидных — с точки зрения советской идеологии. Неприятие властей предержащих вызывало его песенное творчество. Разве могли они вынести такие слова из «Поэмы о Сталине»:

«И все-таки я, рискуя прослыть шутом, дураком, паяцем, и ночью и днем твержу об одном — не надо, люди, бояться! Не бойтесь тюрьмы, не бойтесь сумы, не бойтесь мора и глада, а бойтесь единственно только того, кто скажет: «Я знаю, как надо!»?

Тем не менее назвать его песенное творчество антисоветским язык не поворачивается. Да, в нем было очень много тоски, душа поэта болела от несправедливости, которой хватало даже в его, весьма успешной по советским меркам жизни. Разве могут оставить слушателя равнодушным такие строки Галича: «На стене прозвенела гитара, зацвели на обоях цветы… Одиночество Божьего дара — как прекрасно и горестно ты! Есть ли в мире волшебней, чем это (всей докуке земной вопреки) — одиночество звука и цвета и паденья последней строки?» Галич погиб в Париже от удара электрическим током. До сих пор идут споры о его смерти: то ли это была трагическая случайность, то ли месть агентов КГБ за антисоветскую деятельность, то ли упреждающий удар агентов ЦРУ по поэту, собирающемуся вернуться на родину… Увы, вряд ли мы когда-нибудь узнаем истинную причину его гибели.

И ЕЩЕ ОБ ОСНОВАТЕЛЯХ

Одним из самых ярких и печальных бардов был Михаил Леонидович Анчаров — писатель, поэт, художник, участник Второй мировой войны в Манчжурии. Песни он стал исполнять еще в конце тридцатых, сочиняя музыку к стихам Александра Грина. Эпиграфом к поэтическому творчеству Анчарова могут служить его строки из «Большой апрельской баллады»: «Мы ломали бетон, и кричали стихи, и скрывали боль от ушибов. Мы прощали со стоном чужие грехи, а себе не прощали ошибок». Не случайно одной из самых популярных его песен в студенческих кругах была замечательная баллада «МАЗ»: «Два часа просто так теряю, два часа просто так стою. Два раза караул меняют, два мальца строевым дают. Молодые застыли строго… Тут я понял, что мне хана: козырей в колоде немного — только лысина да ордена».

Владимир Высоцкий считал Анчарова своим учителем. Не удивительно — вот как поэт относился к погрязшему в сладком быту мещанству и его типичным представителям: «Он знает: поэзия вроде горчички на сосиску, не больше, нашли дурачка! Но чтоб современно, чтобы не косность, чтоб пылесос, а не помело, чтоб песня про то, как он рвется в космос, и песня про тундру, где так тяжело. Он теперь хочет, чтоб в ногу с веком, чтоб прогрессивно, и чтоб модерн, и чтоб непонятно, и чтоб с намеком, и чтоб красиво по части манер».

К «отцам-основателям» следует отнести и Виктора Семеновича Берковского, кандидата технических наук, профессора и настоящего барда, ушедшего из жизни в 2005 году.

В отличие от своих друзей, он практически не писал стихов для песен, но музыку к чужим текстам писал блестящую. Достаточно вспомнить «Гренаду» на стихи Михаила Светлова, «На далекой Амазонке» Редьярда Киплинга в переводе Самуила Маршака. А что уж говорить о знаменитой песне «Под музыку Вивальди», созданной им совместно с Сергеем Никитиным…

Ближайшим продолжателем бардовских традиций «отцов-основателей» стал и Булат Шалвович Окуджава, о котором не раз писала наша газета, — не зря он, как и Михаил Анчаров, прошел через горнило войны. Но вслед за продолжателями к концу семидесятых хлынула волна подражателей. В результате к началу так называемой перестройки бардовская песня (за незначительным исключением) просто-напросто переродилась: из нее ушла романтика, авторы-исполнители стали успешными в коммерческом плане артистами легкого жанра. Это помогало им не только зарабатывать неплохие деньги, но и входить в мир высокой политики.

Немногим из таких певцов удалось сохранить достаточно высокий художественный уровень. Это, конечно же, супруги Никитины — Сергей Яковлевич и Татьяна Хашимовна, которые в самом начале своей концертной деятельности являли собой классическую «бардовскую» пару — физики, исполняющие песни под гитару. Со временем они превратились в крутых профессионалов, а Татьяна Никитина даже успела послужить в правительстве города Москвы. Ну и конечно, нельзя не вспомнить нашего знаменитого земляка, Александра Яковлевича Розенбаума, шагнувшего из медицины в песню, бизнес и большую политику, просидев пару лет в депутатском кресле Государственной думы.

ПЕВЦЫ «НОВОЙ ВОЛНЫ»

В конце прошлого века стало очевидно, что бардовская — или авторская, если будет угодно, — песня утратила главную свою черту чистый, светлый и наивный романтизм. Ряд авторов, все еще исполняющих свои стихи под гитару, «ушел в политику», в критику существующей власти. Тут речь не о прославленном певце Андрее Вадимовиче Макаревиче (он все-таки профессиональный музыкант, хотя и архитектор по образованию).

К таким исполнителям следует отнести в первую очередь Нателлу Савельевну Болтянскую, журналиста известной радиостанции «Эхо Москвы», стоящую на твердых либеральных позициях. Певцы ее, если так можно выразиться, клана противостоят другому лагерю авторов-исполнителей, самым ярким представителем которых является Михаил Иванович Ножкин, хорошо известный практически всем актер, поэт и музыкант.

Похоже, именно политическое противостояние вкупе с вытравливанием из нашей жизни романтизма и подменой его голым практицизмом и заставило смолкнуть наших отечественных бардов. Примечательно, что авторская песня теплится и живет в русскоязычных обществах стран дальнего зарубежья: покинувшие СССР и Россию по самым разным причинам люди сохранили теплое отношение к бывшей родине, и авторская песня стала для них возможностью сохранить ностальгические воспоминания.

А как относятся к авторской песне в современной России? Позволю себе привести обширную цитату с сайта Lukmor, удалив лишь те слова и выражения, которые запрещены к воспроизводству в современных средствах массовой информации: «Бард — народный певец у древних кельтов, в средневековой Европе проапгрейдившийся до профессионального.

В этой стране — аффтар-исполнитель унылых и не очень песен хриплым голосом, фальшиво и непременно под расстроенную или вообще разбитую гитару, больной в лучшем случае легким жизнерадостным долбо…измом, в худшем же дело доходит до бокланопоцтита. На самом деле просто бич с гитарой… Сферический бард в вакууме — врач-неудачник, недоинженегр, геолох, дама гуманитарных профессий или какое-нибудь бесполое существо из богемной среды — в общем, совковое интеллигентствующее небыдло. Кучкуется на разнообразных фестивалях типа Грушинского и бардовских слетах, где голосит под гитару у костра, пьет водку из стальной кружки, ест тушенку и спит в палатке, завернувшись в спальный мешок. По образу мышления и повадкам внешне схож с г…ми, так как до отвращения примитивная музыка служит лишь подкладкой под кое-как или вовсе не рифмованные вирши (исключения редко, но бывают), наполненные гражданственностью, вселенской мудростью, духовностью и жизненным опытом».

Безусловно, автору этого текста очень хотелось быть беспредельно остроумным. Однако за его потугами мощной стеной встает нынешняя «культурка». Так, в рождественские праздники главный канал нашего телевидения посвятил передачу юбилею «девчонского ансамбля» «Комбинация», прославившегося песнями «Америкен бой», «Милый мой бухгалтер» и трогательной пьесой про «три кусочика колбаски»… Какая жизнь — такие и песни!

Ушло от нас наивное и чистое детство. Мы стали практичными, циничными, слишком расчетливыми для того, чтобы жить мечтами о светлом будущем. Все бы ничего, да только наш народ с потерей своего политического детства утратил частицу собственной души, которой так хотелось петь и мечтать о хорошем. Совсем как в «Песне о России» Михаила Анчарова: «Я люблю и смеюсь, ни о чем не жалею. Я сражался и жил, как умел, по мечте. Ты прости, если лучше пропеть не умею. Припадаю, Россия, к твоей красоте!»