Амнистия 1953 года, называемая бериевской (хотя в то время ее чаще именовали ворошиловской), по которой было освобождено 1,2 миллиона человек, довольно подробно описана как «торжество послесталинского гуманизма». Гораздо менее известной была амнистия в честь десятилетия Великой Победы в 1955 году – по ней на волю в основном вышли коллаборационисты и прислужники немецкого оккупационного режима. И  почти ничего не говорится в исторической литературе о первой бериевской «амнистии» 1939–1940 годов. 

О причинах  ее замалчивания можно только строить догадки, и одна из них – нежелание лишний раз «светить» Берию как позитивного государственного деятеля. Лаврентий Павлович в официальной (и неофициальной) историографии прочно прописался как главный «злодей сталинского режима». На него принято списывать ответственность за почти все репрессии того времени, хотя, если следовать фактам, репрессивными органами он управлял только шесть лет – с 1939-го по 1945-й. Вот за этот отрезок времени Берия может отвечать по полной, а все репрессии и беззакония, случившиеся до и после, на совести других лиц (от Ягоды и Ежова до Абакумова).

22 августа 1938 года Лаврентий Берия был назначен первым заместителем народного комиссара внутренних дел СССР Ежова. Одновременно с Берией еще одним первым заместителем наркома (с 15.04. 1937) являлся, точнее сказать – оставался, Фриновский, возглавлявший 1-е управление НКВД СССР. 8 сентября 1938 года Фриновский был назначен наркомом Военно-морского флота СССР и оставил должности первого заместителя наркома и начальника управления НКВД СССР. В тот же день на последнем посту его сменил Берия . 11 сентября 1938 года Лаврентию Павловичу  было присвоено звание комиссара государственной безопасности 1 ранга, и с 29 сентября 1938 года он становится во главе восстановленного в структуре НКВД Главного управления государственной безопасности (было ликвидировано в соответствии с решением политбюро ЦК ВКП(б) от 28 марта 1938 года. Затем, 23 сентября 1938 года, ГУГБ было образовано вновь), 17 декабря 1938 года на этом посту Берию сменит  Меркулов – 1-й замнаркома НКВД с 16 декабря 1938 года. 23 ноября после доноса, поданного начальником управления НКВД по Ивановской области Журавлевым, Ежов написал в политбюро и лично Сталину прошение об отставке. И уже 25 ноября 1938 года Берия был назначен наркомом внутренних дел СССР. 9 декабря 1938 года «Правда» и «Известия» опубликовали следующее сообщение: «Тов. Ежов Н. И. освобожден, согласно его просьбе, от обязанностей наркома внутренних дел с оставлением его народным комиссаром водного транспорта». 10 апреля 1939 года Ежов был арестован по обвинению в шпионаже, терроризме и заговоре. 

Одним из первых решений Берии на посту шефа НКВД было открытие с 1 января 1939 года «Бюро по приему и рассмотрению жалоб». Именно эту дату можно считать началом пересмотра множества уголовных дел, заведенных при прежнем руководстве НКВД, а также выявления чекистов, «поправших законность». Следует, конечно же, сказать, чем были вызваны подобные меры. Основной причиной после развязанного «старыми большевиками» террора, являлась необходимость вытащить из лагерей тех, до кого «старая гвардия» не успела дотянуться. Для того чтобы лучше понять данный тезис, необходимо вернуться в начало 1934 года, когда проходил небезызвестный XVII съезд ВКП(б), известный в отечественной историографии как Съезд победителей и Съезд расстрелянных (более половины его делегатов было репрессировано в годы Большого террора).

Во время доклада Сталин заявил: «Бюрократизм и канцелярщина аппаратов управления, болтовня о «руководстве вообще» вместо живого и конкретного руководства, функциональное построение организаций и отсутствие личной ответственности, обезличка в работе и уравниловка в системе зарплаты, отсутствие систематической проверки исполнения, боязнь самокритики – вот где источники наших трудностей, вот где гнездятся теперь наши трудности». И сразу же уточнил мысль: «Это люди с известными заслугами в прошлом, люди, ставшие вельможами, люди, которые считают, что партийные и советские законы писаны не для них, а для дураков… Как быть с такими работниками? Их надо без колебаний снимать с руководящих постов, невзирая на их заслуги в прошлом. Их надо смещать с понижением в должности и опубликовывать об этом в печати. Это необходимо для того, чтобы сбить спесь с этих зазнавшихся вельмож-бюрократов и поставить их на место. Это необходимо для того, чтобы укрепить партийную и советскую дисциплину». Говоря так, Сталин уже не оставил сомнения у слушателей, что имеет в виду в равной степени руководителей и партийных, и советских – всех. Без различия чинов и рангов. Таким образом, глава государства бросил прямой вызов народившимся партийным (и не только) бюрократам. Однако это были еще цветочки, ягодки появились чуть позже, а именно спустя два года, когда Сталин стал активно продвигать мысль об организации в рамках новой Конституции нового варианта избирательной системы, основывавшейся на всеобщем прямом, равном и тайном избирательном праве с обязательными альтернативными кандидатами при голосовании за каждый депутатский мандат, кандидатами, которых могли бы выдвигать всевозможные общественные организации, а не только партия. 

Более точно об этом высказался замечательный российский ученый, доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института российской истории РАН Юрий Николаевич Жуков в интервью газете «Комсомольская правда»: «Сталин хотел… вообще отстранить партию от власти. Поэтому и задумал сначала новую Конституцию, а потом, на ее основе, альтернативные выборы. По сталинскому проекту, право выдвигать своих кандидатов наряду с партийными организациями предоставлялось практически всем общественным организациям страны: профсоюзам, кооперативам, молодежным организациям, культурным обществам, даже религиозным общинам. Однако последнюю схватку Сталин проиграл, и проиграл так, что не только его карьера, даже жизнь его оказалась под угрозой». В подтверждение Жуков публикует уникальный документ – образец избирательного бюллетеня по выборам депутатов Верховного Совета СССР, который содержит три кандидатуры и указание оставить при голосовании только одну из них, причем в качестве примеров организаций, выдвинувших кандидатов, упоминаются общие собрания колхозников, трудящихся на предприятиях.

Началась война: с одной стороны, одуревшая от вседозволенности партноменклатура, с другой – энергичный реформатор с небольшой группой единомышленников. Глядя на это, в драку вливается вторая сила – армия, тут же подключается недобитая троцкистская оппозиция, и, наконец, обычные граждане, пользуясь смутным временем, начинают сводить счеты друг с другом. Помимо всего этого, в государстве существует еще одна сила, которую никак нельзя сбрасывать со счетов, – НКВД. Разберемся по порядку. Партийная номенклатура, именно те, кого Сталин называл зазнавшимися вельможами-бюрократами, в страхе за свое насиженное место активно строчила доносы на конкурентов и потенциальных конкурентов, армия, глядя на эту вакханалию, думает: «А я чем хуже?», в стороне, естественно, не остается и, договорившись с германскими коллегами, планирует военный переворот, простые люди стучат друг на друга, как бешеные дятлы, троцкисты с их idée fixe сделать Россию дровами для костра мировой революции успокаиваться не хотят, пытаются организовать подполье в городах Советского Союза, успешно проводят акции саботажа и вообще гадят, где только возможно, что не удивительно, поскольку их духовный вождь уже давно прикормлен Госдепом США. 

Вот такая веселая обстановка сложилась в СССР, и я сразу же вспоминаю Сергея Довлатова: «Мы без конца проклинаем товарища Сталина, и, разумеется, за дело. И все же я хочу спросить – кто написал четыре миллиона доносов? (Эта цифра фигурировала в закрытых партийных документах. – Прим. авт.) Дзержинский? Ежов? Абакумов с Ягодой? Ничего подобного. Их написали простые советские люди. Означает ли это, что русские – нация доносчиков и стукачей? Ни в коем случае. Просто сказались тенденции исторического момента». 

НКВД делает вид, что находится на службе государства, а на самом деле пытается разыграть свою собственную партию. Первый звоночек прозвенел, когда глава НКВД Генрих Ягода фактически допустил убийство Кирова, а затем всячески саботировал мероприятия по ведению расследования этого убийства. Вторым звонком стало самоубийство Томского. В постскриптуме предсмертного письма, адресованного Сталину, он писал: «Если ты хочешь знать, кто те люди, которые толкали меня на путь правой оппозиции в мае 1928 г., спроси мою жену лично, только тогда она их назовет». Встретившийся с женой Томского Ежов выяснил (согласно его собственному заявлению), что Томский имел в виду Ягоду.

Сталин почувствовал, что его обложили со всех сторон, как волка во время травли. Выход был один: собрав всех, кому можно доверять, попытаться вырваться из кольца облавы. Таким рывком стало назначение на должность наркома внутренних дел Николая Ивановича Ежова. Иван Михайлович Москвин – член Комиссии советского контроля при СНК СССР, а до этого заведующий распределительным отделом ЦК, затем отделом административно-хозяйственных и профсоюзных кадров ЦК ВКП(б) – так отзывался о Ежове: «Я не знаю более идеального работника, чем Ежов, вернее, не работника, а исполнителя. Поручив ему что-нибудь, можно не проверять и быть уверенным – он все сделает. У Ежова есть только один, правда существенный, недостаток: он не умеет останавливаться. И иногда приходится следить за ним, чтобы вовремя остановить». Это неумение останавливаться пришлось как нельзя кстати. 26 сентября 1936 года Николай Иванович Ежов был назначен народным комиссаром внутренних дел СССР, сменив на этом посту Генриха Ягоду. 28 марта 1937 года Генрих Ягода был арестован НКВД.

В марте 1938 года Ягода предстал на III Московском процессе как один из главных обвиняемых. На обвинение в шпионаже ответил: «Нет, в этом я не признаю себя виновным. Если бы я был шпионом, то уверяю вас, что десятки государств вынуждены были бы распустить свои разведки». Тем не менее на процессе Ягода признал себя виновным в том, что прикрывал участников заговора, будучи заместителем председателя ОГПУ. На процессе произошел следующий диалог между прокурором Вышинским и Ягодой.

Вышинский: 

– Во всяком случае, это было тогда, когда вы, подсудимый Ягода, были заместителем председателя ОГПУ и когда в вашей обязанности была борьба с подпольными группами?

Ягода: 

– Да.

Вышинский: 

– Следовательно, вы совершили прямую государственную измену?

Ягода: 

– Да.

Вышинский: 

– Скажите, предатель и изменник Ягода, неужели во всей вашей гнусной и предательской деятельности вы не испытывали никогда ни малейшего сожаления, ни малейшего раскаяния? И сейчас, когда вы отвечаете наконец перед пролетарским судом за все ваши подлые преступления, вы не испытываете ни малейшего сожаления о сделанном вами?

Ягода: 

– Да, сожалею, очень сожалею…

Вышинский: 

– Внимание, товарищи судьи. Предатель и изменник Ягода сожалеет. О чем вы сожалеете, шпион и преступник Ягода?

Ягода:

– Очень сожалею… Очень сожалею, что, когда я мог это сделать, я всех вас не расстрелял.

Комментарии здесь излишни. 

Николай Иванович Ежов взялся за дело с невиданным размахом на новом посту. Он занимался координацией и осуществлением репрессий против лиц, подозревавшихся в антисоветской деятельности, шпионаже (статья 58 УК РСФСР), «чистками» в партии, массовыми арестами и высылками по социальному, организационному, а затем и национальному признаку. Систематический характер эти кампании приняли с лета 1937 года, им предшествовали подготовительные репрессии в самих органах госбезопасности, которые «чистили» от сотрудников Ягоды. 2 марта 1937 года в докладе на пленуме ЦК ВКП(б) он выступил с резкой критикой подчиненных, указав на провалы в агентурной и следственной работе. Пленум одобрил доклад и поручил Ежову навести порядок в органах НКВД. Из сотрудников госбезопасности с 1 октября 1936 года по 15 августа 1938 года было арестовано 2273 человека, из них за «контрреволюционные преступления» – 1862. 17 июля 1937 года Ежов был награжден орденом Ленина «за выдающиеся успехи в деле руководства органами НКВД по выполнению правительственных заданий». Именно при Ежове появились так называемые разнарядки местным органам НКВД с указанием числа людей, подлежащих аресту, высылке, расстрелу или заключению в лагеря или тюрьмы. Ежов сыграл важную роль в политическом и физическом уничтожении ленинской гвардии. При нем были репрессированы бывшие члены политбюро ЦК ВКП(б) Ян Рудзутак, Станислав Косиор, Влас Чубарь, Павел Постышев, Роберт Эйхе, был проведен ряд громких процессов против бывших членов руководства страны, закончившихся смертными приговорами, особенно II Московский процесс (январь 1937 года), дело военных (июнь 1937 года) и III Московский процесс (март 1938 года). Одновременно с этим многие простые люди видели в терроре удар против «зарвавшегося» и коррумпированного начальства и использовали террор в личных целях: в 1937–1938 тысячи простых граждан заваливали НКВД доносами на своих сослуживцев, соседей, начальников, знакомых; доносов было столько, что НКВД просто не справлялся. Много было случаев, когда доносы писали друг на друга в институтах и прочих учебных заведениях. Для ускоренного рассмотрения тысяч дел использовались внесудебные репрессивные органы, Комиссия НКВД СССР и прокурора Союза ССР (в нее входил сам Ежов) и «тройки» НКВД СССР на уровне республик и областей). 

Однако Николай Иванович заигрался, неспособность останавливаться сыграла с ним злую шутку. К сентябрю 1938 года основная задача Большого террора была выполнена. Террор уже начал угрожать новому поколению партийно-чекистских руководителей. В июле – сентябре был осуществлен массовый отстрел ранее арестованных партфункционеров, коммунистов, военачальников, сотрудников НКВД, интеллигентов и прочих граждан. Это стало началом конца террора. В октябре 1938 были распущены все органы внесудебного вынесения приговоров (за исключением Особого совещания при НКВД, так как оно получило после прихода в НКВД Берии большие полномочия вплоть до вынесения смертных приговоров).

В первые месяцы работы Лаврентий Павлович полностью пересмотрел правила ведения уголовных дел. Осужденные «тройками» теперь могли подавать жалобы, которые были обязаны рассматривать в течение 20 дней. Для рассмотрения заявлений и жалоб при секретариате Особого совещания было создано специальное отделение со штатом 15 человек. В ходе суда по групповым делам обязаны были допрашивать всех его участников. В десятки раз уменьшилось число рассматриваемых судьями дел: если при Ежове в день судья «штамповал» по 200–300 дел (фактически просто зачитывал приговор, без допроса свидетелей и разбирательства дела), то при Берии нормой стало не более десяти дел за рабочий день. Начиная с 1939 года политических дел стало на порядок меньше – эпоха Большого террора закончилась. 

За 1939 год по обвинению в контрреволюционных преступлениях были приговорены к высшей мере наказания 2600 человек, за 1940 год – 1600 (для сравнения: за 1937–1938 годы было расстреляно около 680 000 человек). При этом надо понимать, что среди этого числа расстрелянных была и значительная доля настоящих диверсантов и шпионов, в основном состоящая из лиц с недавно присоединенных к СССР территорий на западе (Прибалтика, Буковина, Молдавия и Западная Украина).

Вот примеры бериевских «чисток» от ежовских кадров всего лишь за одну неделю января-февраля: 31 января 1939 года Берия подписывает приказ о предании суду 13 сотрудников дорожно-транспортного отдела НКВД Московско-Киевской железной дороги за необоснованные аресты, 3 февраля 1939 года приказом Берии суду предается начальник районного отдела НКВД Сахарчук за преступные методы ведения следствия, 5 февраля приказом Берии арестована группа работников Особого отдела Балтийского флота за необоснованные аресты. И такие процессы шли непрерывно на протяжении всего 1939 года. Одновременно было принято на оперативно-чекистскую работу 14 506 человек, из них – 11 062 по партийно-комсомольским путевкам. Фактически более чем на треть состав НКВД стал состоять из прежде гражданских лиц, в основном молодых выпускников вузов. Людей с высшим образованием стало 35% (при Ежове – всего 10%) от общего состава НКВД, а доля людей без среднего образования упала с 42% до 18%. Еще одно пополнение НКВД пришло из армии. 27 января 1939 года замнаркома обороны, армейский комиссар второго ранга Щаденко издал приказ № 010 о досрочном выпуске и откомандировании в распоряжение НКВД СССР ряда слушателей выпускных и младших курсов военных академий РККА. Кстати, забегая вперед, скажем, что первыми, чьи дела начали пересматриваться при Берии, стали офицеры РККА: за 1937–1938 годы из армии по политическим мотивам было уволено около 30 000 человек (осуждено около 10 000). Возвращено в строй после смены руководства НКВД 12 500 офицеров.

Характерно то, что эта «перестройка» была поручена не прокуратуре или суду, а именно НКВД под руководством Берии.

Происходила и либерализация тюрем: подследственным разрешили пользоваться в камерах настольными играми и книгами, установили правила свидания с родственниками и передачи посылок.

Берии принадлежит и изобретение шарашек – оборонных НИИ и предприятий, в которых находились нужные ВПК и науке заключенные на относительно мягких условиях.

Одновременно стали заниматься и пересмотром дел, началась та самая первая бериевская амнистия. Доктор исторических наук Земсков приводит такие цифры: «Всего за 1939 год из ГУЛАГа было освобождено 327 400 человек (223 600 – из лагерей и 103 800 – из колоний), но… эти цифры мало о чем говорят, так как нет указаний о том, каков среди них был процент досрочно освобожденных и реабилитированных «врагов народа». Нам известно, что 1 января 1941 года на Колыме находилось 34 000 освобожденных лагерников, из них 3000 (8,8%) полностью реабилитированных».

На 1 января 1939 года общая численность заключенных составляла 1 672 000 человек. Если принять данные Земскова за средние по всему ГУЛАГу, то его по бериевской амнистии покинули около 140 тысяч человек. Примерно такие цифры (от 130 000 до 150 000) называют и другие исследователи, правда, большинство из них уточняют, что значительная часть не получила статуса реабилитированных – им либо скинули сроки до минимальных (один-два года), либо перевели в статус ссыльных (то есть смягчили наказание).

Гораздо больше повезло тем, кто до ноября 1938 года не успел получить приговор, а находился в предварительном заключении. Историк спецслужб Олег Мозохин приводит точные данные по этой категории. Так, на 1 января 1939 года числилось подследственных 149 426 человек, освобожден по прекращенным в процессе следствия делам 83 151 человек, освобождены прокуратурой и оправданы судами 25 575 человек. Всего же на 187 840 осужденных в 1939-м – первой половине 1941-го приходится 142 432 освобожденных в ходе следствия и суда. Это точная цифра бериевской амнистии для подследственных.