Рассказывают, что один советский военный чин, покидая в мае 1945-го Прагу, сказал назидательно братьям-чехам: «Стройте социализм как следует! Будете портачить – через двадцать три года опять на танках приедем!» И в подкрепление своих слов оставил в пражском районе Смихов – ровно между пивзаводом и отделом военной контрразведки воздушной армии – на постаменте танк системы КВ-2 с бортовым номером «23» – «чтобы помнили». Слово с делом не разошлось. Через двадцать три года наступил 1968-й, и еще двадцать три года танковые и мотострелковые дивизии и корпуса стояли под Прагой и в Брунтале, в Млада Болеславе и под Оломоуцем. Без малого четверть этого срока я провел в Центральной группе войск (ЦГВ)…

После Победы, советские войска осели не только в побежденной Германии (Группа советских войск в Германии – ГСВГ), но и в Польше (Северная группа войск – СГВ), в Венгрии (Южная группа войск – ЮГВ) и в Австрии – (Центральная группа войск, первая ЦГВ). Последняя просуществовала недолго, лишь до 1955 года, когда Австрия подписала Государственный договор и объявила о своем нейтралитете.

Вторая же ЦГВ, в которой мне пришлось провести пять с лишним лет, праздновала свой официальный день рождения 16 октября – в тот день под давлением танков был подписан договор «об условиях временного пребывания советских войск на территории ЧССР». Но еще 21 августа ТАСС «уполномоченно заявил», что войска «будут незамедлительно выведены из ЧССР, как только создавшаяся угроза завоеваниям социализма в Чехословакии, угроза безопасности стран социалистического содружества будет устранена и законные власти сочтут, что в дальнейшем пребывании там этих воинских подразделений нет необходимости». Необходимость в ней исчезла 21 июня 1991 года, а вскоре перестали быть необходимыми и ЧССР, и СССР…

Однако вернемся к концу Великой Отечественной. Обеспокоенное руководство страной поручило «всесоюзному старосте» составить обращение к нашим воинам. Он, в частности, написал: «В условиях службы за рубежом Родины советские воины проходят большую политическую школу. Каждый шаг – это политика. По их поведению, культуре народы зарубежных стран оценивают советский народ». Как это получалось на деле во второй половине 1970-х? Категорически заявляю: с точностью до наоборот! Работая в системе Особых отделов, я имел доступ к оперативной и агентурной информации – и картина мне показалась просто ужасной.

Я благодарен своему первому начальнику, подполковнику Амплееву, который в первый же рабочий день объяснил мне, молодому человеку, не имевшему ранее никаких контактов со спецслужбами (потому моя кандидатура и пришлась ко двору), с какой грязью мне придется столкнуться. Никакой романтики!

Амплеев лично разрабатывал командира дивизии полковника Г. Присмотревшись ко мне, он решил привлечь меня в помощники. И вот пришлось мне, вчерашнему студенту-филологу, заниматься не столько переводами с чешского на русский и наоборот, а перепечатыванием агентурных донесений. И вот тогда я узнал о воровстве и невероятном разгильдяйстве наших военнослужащих. 

В итоге комдива полковника Г., имевшего весьма влиятельные связи в самых верхах, понизили в звании, должности и сослали в Туркестанский военный округ. А подполковника Амплеева сразу по достижении двадцатипятилетней выслуги без разговоров отправили на пенсию…

Всех грехов, числящихся за отцами-командирами, не перечислить в одном очерке, потому остановлюсь на самых ярких. Помогая Амплееву оформлять «дело» на комдива, я с удивлением узнал, что самым популярным видом добывания денег была… работорговля! Многие командиры, не исключая и комдива, продавали чехам рабочую силу – солдат; кто на заводы, кто в ЕЗД (аналог наших колхозов). Естественно, это делалось скрытно и за деньги. Кроны получал командир (чаще всего через надзирателей-прапорщиков), который, естественно, делал отчисления «наверх». Солдаты же получали вкусный обед и бутылку хорошего пива.

А вскоре я увидел это своими глазами. Туманным днем поздней осени я ехал по делам с чешскими «контриками» (так было принято называть офицеров чехословацкой военной контрразведки – ВКР), и вдруг справа от дороги я сначала услышал какой-то звон и рассмотрел в тумане неясные, двигающиеся цепью фигуры. «Кто это такие?» – спросил я майора Свободу, сидевшего за рулем. «А это ваши солдаты зайцев загоняют», – спокойно ответил он. И действительно: вдоль обочины были натянуты сети вроде рыболовных, а солдаты, бредущие цепью по сжатому полю, колотили ложками в котелки, загоняя перепуганную дичь в ловушку. Свобода продолжил: «У нас их живых самолетами в Канаду отправляют – по десять долларов штука!»

Надо сказать, что сотрудничество местных жителей с «оккупантами» было весьма плодотворным. Штабы группы и 15-й гвардейской танковой дивизии базировались в Миловицах. Этот поселок был пристанищем военных еще со времен императрицы Марии Терезии, то есть с середины XVIII века. Так что население привыкло к военным людям, около которых всегда можно было прокормиться. Поначалу в поселке дислоцировалась польская часть, однако население взмолилось: уберите вы от нас этих товарищей по оружию, а то у нас вывешенное на просушку белье стало пропадать, не говоря уж о яблоках и грушах! Вскоре поляков вернули на родину, а наши танкисты и штабисты до воровства не опускались. Зато торговля пошла почти оптовая! Советское население группы в массовом порядке завозило для продажи бытовые электрические приборы, радиоприемники, цветные телевизоры и даже холодильники, которые в результате процесса, описанного Карлом Марксом в «Капитале», превращались в хрусталь, знаменитые чайные и кофейные сервизы «Мадонна», дубленки, обувь. Самые предприимчивые привозили товар в контейнерах, якобы для семейных нужд.

Ходовым товаром были и советские красные червонцы, которыми чехи затоваривались перед турпоездками в СССР. Официально разрешено было провозить для обмена всего по тридцать рублей на человека, но народ всячески изощрялся. А однажды таможня в Чопе засекла жену командира одного из полков, которая хотела провезти изрядную сумму в самом интимном женском месте… Конечно, это была работа агентурного аппарата, а не психологически подготовленных таможенников. Деньги изъяли в СССР, а судьбу командира решили уже в ЦГВ. Самым популярным видом наказания была ссылка на Родину!

Опорой армии, кажется, назвал прапорщиков министр обороны Гречко. Действительно, прапорщики были самыми активными пропагандистами нелегальной торговли. Это они пустили в распродажу казенный бензин, не брезговали и мясом, наладили каналы сбыта лома цветных металлов. Не жизнь у них была, а малина! И очень им не хотелось по истечении положенных пяти лет уезжать в Отечество. Хорошо помню, как в отделе опера хором зачитывали письмо одного прапорщика на имя нашего начальника с просьбой оставить его в ЦГВ навечно. Под вечностью он, видимо, понимал время до вынужденного ухода на пенсию. Взамен же предлагал свои услуги в контрразведывательной деятельности, готовность разоблачить всех торговцев и спекулянтов вплоть до майоров. Выше его фантазия уже не взлетала. И никогда не забуду семейную пару, которая закупала своей пятилетней дочке… свадебные туфли! Но вскоре меня перестала удивлять эта алчность, привык слышать фразы типа: «Зачем тебе банан? Я тебе уже в этом месяце покупала!»

Но несмотря на вопиющую скаредность, племя прапорщиков, равно как и товарищей офицеров, вело весьма разгульный образ жизни. В основном гульбища проходили в пределах гарнизона, а главным напитком было вино «Кассис», по кличке «Гашиш». Разумеется, оно не имело ничего общего со знаменитым французским, а изготовлялось, кажется, из черноплодной рябины. Продавалось по цене 8 крон за литр, то есть за 80 советских копеек, а крепостью было в 180 – вот это был напиток! Неженатые лейтенанты с получки, которая выдавалась раз в месяц, закупали по паре ящиков благородного вина и прятали его под кроватями холостяцкого общежития…

Кстати, с напитками в магазинах военторга дело обстояло прекрасно: огромный выбор советских водок «с винтами» (нынешняя молодежь и знать не знает про жестяные «бескозырки» на бутылках!), коньяков, ликеров и бальзамов. Особо мне запомнилась сцена угощения полковников. Поил их, естественно, прапорщик. Он взял с прилавка гарнизонного «Ветерка» три тонких высоких стакана, заплатил за три бутылки превосходного «Праздроя» и керамическую бутылку «Рижского бальзама». Сначала они хлопнули, как говорится, «на экс», по стакану бальзама и немедленно запили его пивом. Вот как мы умеем!

Однако бывало, что пьянка вызывала трагические последствия. В моей практике впервые это случилось 20 декабря 1973 года, когда наш отдел принимал чешских гостей по случаю дня ЧК. Ушедший в самоволку танкист (было, было и такое!) закупил у пожилого чеха пару бутылок этого самого «гашиша», выпил их под кустиком и отправился вечером на танкодром поухаживать за своей машиной, а именно: снять аккумулятор с чужого и переставить на свой танк. Проделав эту операцию, решил проверить, прижился ли аккумулятор на новом месте. Запустил движок и… танк рванулся с места! Перепуганный парень выскочил из водительского люка, а мощный Т-64 прорвал ограждение танкодрома, вырвался на волю, пересек дорогу и врезался, как нож в масло, в тот самый коттедж, где проживал торговец «гашишем» (ну, как тут не поверить в судьбу?).

Дом сломался как карточный, танк проехал еще с десяток метров и уперся стволом в трехэтажное строение, где квартировали несколько наших семей (кому повезло, те проживали в очень приличных домах вне пределов гарнизона). Бутлегера намотало на гусеницы, и уже через пару часов о происшествии сообщила «Свобода». Меня и еще нескольких оперов оставили развлекать чехов, а начальник с парой капитанов отправились на поиски преступника. Агентура практически моментально сдала его, а в секретном «Чекистском сборнике» появилась статья следователя «по особо важным» о том, как он брал с места водителя «одорологический материал», то есть запахи, после чего служебная собака выбрала из выстроившегося батальона именно преступника. Мы дружно смеялись над статьей, хотя такая пьеса была в действительности разыграна для прикрытия агентуры.

С Советским Союзом на вечные времена! Этот лозунг в конце 1940-х годов провозгласил Клемент Готтвальд. Во время Пражской весны он звучал уже так: «С Советским Союзом? На вечные времена, и ни секундой больше!» Практически каждый чех исповедовал в душе именно этот вариант до самого конца СССР, да и после него. Года три тому назад я побывал в Праге на Международной книжной ярмарке. В свободное время решил прогуляться по «местам боевой славы». Осмотрел здание городского управления госбезопасности, в котором теперь разместился полицейский профсоюз, после чего зашел в ресторан «У медвидку» («У медвежат»), в котором часто обедал с чешскими коллегами, когда бывал у них по делам. «Не бойся, тут каждый посетитель либо коллега, либо агент», – успокаивали они меня. Кормили там и вправду вкусно и недорого.

И вот теперь, тридцать с лишним лет спустя, едва я уселся за стол, как прибежал кельнер с пивом, подошла официантка с меню, и я сделал заказ. Выписывать счет и получать деньги пришел «пан врхни» – метрдотель. Я расплатился, и он вежливо поинтересовался, понравилось ли мне у них. Все действительно было очень вкусно и быстро, и он доверительно прошептал мне: «Обязательно заходите к нам. Сейчас, к сожалению, пошел дождь, и набилось много русских, а так их у нас немного бывает». Я «подековал» (поблагодарил) за совет и пошел прочь. Наша оккупация, похоже, навечно врезалась в чешскую память…

Но, будучи по менталитету нацией практичной и буржуазной, в те годы почти вся страна состояла в Обществе чехословацко-советской дружбы. Но не из страха прослыть неблагонадежными гражданами, а исключительно из пользы, которое это членство приносило.

В Миловицах был так называемый Мемориал – полукультовое заведение, посвященное «братству по классу – братству по оружию». В воскресные дни туземное население организованно, толпами припадало к экспозиции мемориала и Вечному огню, который по этому случаю возжигался с раннего утра. Отбыв положенное, толпы растекались по магазинам – промтоварным, а в большей степени – по продовольственным. Еще бы, отличная водка стоила в два, а то и в три-четыре раза дешевле, чем за пределами гарнизона. Твердокопченая колбаса, икра, вологодское масло, замечательные рыбные консервы, которые и теперь трудно сыскать в наших супермаркетах. Удивляло чехов не изобилие продуктов. Я сам как-то покупал устриц в магазине «Прага – Париж» на Вацлавской улице. Влекла их цена, которая, в сущности, и была ценой дружбы с советскими оккупантами…

«Дружили» и мы с чешскими коллегами из СТБ – «статни безпечност», «госбезопасность» по-русски. Три-четыре раза в год они закатывали нам роскошные приемы, а в промежутке, примерно раз в месяц, экскурсии по Праге и по стране. Со мной, видимо, как с единственным говорящим по-чешски, они были гораздо откровеннее, чем с нашими офицерами. Так я узнал, что они принимают нас «по линии» упомянутого выше общества и что на эти цели им выделяется бюджет, который они обязаны потратить и отчитаться за траты.

Мы тоже время от времени принимали коллег. Правда, нам приходилось для этого дела скидываться, а оригинальные русские закуски типа квашеной капусты, соленых огурцов, кое-каких консервов и мяса ребята-опера доставали в «обслуживаемых» ими подразделениях. Наши жены пекли пироги и сочиняли торты, а спирт мы получали в Особом отделе 131-й соединенной авиадивизии (САД), бодяжили его кока-колой и называли «Божьим Даром» – по месту дислокации той самой САД. И чешским коллегам, измученным утонченной гастрономией, все это очень нравилось. Во всяком случае, напивались они на таких встречах безбожно!

В круг моих обязанностей входило общение по самым разным вопросам с местными, «миловицкими», «контриками» – военными контрразведчиками. Это была замечательная пара: тощий брюнет подполковник Росицкий и уже помянутый майор Свобода, добродушный лысоватый толстяк. В их задачу входило наблюдение за ротой чешских строителей и железнодорожным вокзалом, что громко называлось «контрразведывательным обеспечением советского гарнизона». Так что чуть ли не половина поселка состояла у них в агентах.

Квартировали «контрики» в двухэтажном доме – естественно, на втором этаже, а под ними располагался ресторан «Модра гвезда» («Голубая звезда» – в то время эпитет «голубой» был еще совершенно невинным). Стоило мне зайти к ним, как они моментально посылали старушку-секретаршу вниз за пивом или – чаще – за чем-нибудь покрепче. Мне это очень напоминало главу про анабазис Швейка, когда арестовавшие блуждающего героя жандармы то и дело посылали бабку Пейзлерку в трактир за очередной бутылкой «контушовки».

Я уже говорил выше, что мой чешский язык располагал коллег к общению, ибо практически никто из советских оккупантов языка, естественно, не знал, а их жены не поднимались выше примерно такой «магазинной» фразы: «Пани, просим вас, укажите мне вот эту кофточку!» При этом они пребывали в полной уверенности, что весьма прилично говорят по-чешски.

Вскоре я понял, что они стараются всячески использовать меня как ретранслятор, полагая, что я буду дословно передавать их разговоры своему начальству. С этой очевидной целью они рассказывали мне, как и сколько машин и контейнеров с коврами и хрусталем отправил по железной дороге в Москву командующий группой, с кем в Миловицах торгуют старшие офицеры и кто из их жен общается с гинекологом из соседнего городка, который, в свою очередь, является двойным агентом – местной госбезопасности и западногерманской разведки. Слава богу, меня довольно быстро научили «мотать на ус», или, как говорят сейчас, «фильтровать базар».

А начальник районного отдела госбезопасности, толстенный майор Гавранек, никак не мог поверить, что я простой переводчик. Наверное, потому, что моя предшественница говорила не по-чешски, а на какой-то ужасной помеси русского с польским, но с чешскими долготами. Так вот, Гавранека в августе шестьдесят восьмого на всякий случай выгнали «из органов», и он трудился в упомянутом выше «Божьем Даре» кочегаром на аэродроме. Потом его восстановили в звании и должности, однако опасения за свою судьбу у него не пропали. По гэбистской привычке он решил, что я послан в ЦГВ со специальной миссией (а как же – университетское образование, владение языками, еще совсем молодой, высокий блондин!). И тогда он решил всем отделом изучать русский язык, с каковой целью преподавателем был приглашен я – конечно, после согласования с моим начальством.

Райотдел госбезопасности закупил школьную доску, мел и губку для его стирания, и еженедельные уроки начались. Правда, дальше кириллического алфавита нам продвинуться не удалось, потому что минут через пятнадцать-двадцать майор Гавранек объявлял перерыв, во время которого в его кабинете накрывался стол с обильной выпивкой и закусками. В трапезе участвовали не все «студенты»: часть из них отправлялась «на задания», и за столом оставался весьма узкий круг. После двух-трех порций выяснялось, что возобновлять занятия не стоит, поскольку народ разбежался по делам, а вот угощение мы продолжим!

Было тяжеловато, но я с помощью ребят-оперов усвоил несколько приемов, позволяющих довольно долго оставаться трезвым, а вот майор сражение вечно проигрывал. Перед тем как заснуть в служебном кресле, он просил меня передать в Москве, что он верно служит и будет всегда служить интересам СССР, и мои слова о том, что я из Питера, он не принимал во внимание… Естественно, ничем я ему помочь не мог, и вскоре его заменил молодой заместитель, который отменил уроки русского языка, но стал часто приглашать меня к себе домой в гости – видимо, работал по той же нехитрой схеме.

Рассказывать о жизни группы войск можно бесконечно. Воспоминания должны были вылиться в объемистую книжку, но… До девяносто первого года об этом и думать было нельзя, последовавшие бурные события в нашей стране требовали актуальности – здесь и сейчас! А потом интерес к этой теме у издателей пропал. Хотя, на мой взгляд, тщательное изучение таких мало известных отрезков истории должно бы принести немало пользы. В самом деле: политики оценивали существование ЦГВ со своей точки зрения, военные – со своей, рядовые солдаты, просидевшие весь срок службы практически взаперти, имели свое мнение, и уж совершенно иначе видели окружающий мир члены офицерских семей и гражданские служащие. И только чекисты, как бы их ни поносили, видели ситуацию, так сказать, в полном объеме, панорамном изображении. К сожалению, далеко не все удавалось им изменить…