Эпохи не жены, их не выбирают. К ним можно приноровиться, да и то не всегда. Но если уж суждено отправиться в путь в дни разброда и шатаний, то держи ухо востро. Это я на диво благополучно испытал на себе, стартовав в одной стране, а по дороге оказавшись в другой…

ДЕКАБРЬ 1991. ТОЛЬЯТТИ. ПЕРЕД ДАЛЬНЕЙ ДОРОГОЙ 

Светло-кофейная «шестерка» без номеров подползла к гостиничному дворику и приостановилась, явно поджидая кого-то. Водитель приспустил боковое стекло, глянул на свои часы, недовольно качнул головой и вежливо поинтересовался у меня показаниями наручного «Полета». Услышав ответ, дружелюбно кивнул, щелкнул зажигалкой и прикрылся сигаретным дымком.

Минут через пять из гостиничных дверей махом вывалила галдежная стая парней и более взрослых персонажей мужского пола, возраст одних едва достигал тогдашнего порога совершеннолетия, а самый старший по годам вряд ли превосходил летами рубеж пребывания в комсомоле, из которого полагалось автоматически выбывать за два года до тридцати.

Главарь выбежавшей на двадцати с чем-то градусный мороз ватаги красовался в гобеленовой куртке и красной вязаной шапочке без помпона. Он немедля собрал остальных в кружок и, вдохновенно помахивая нунчаком, принялся за что-то напоминающее инструктаж. 

Водитель «шестерки» тут же выпорхнул из своего авто:

– Где машина? – рыкнул он на гобеленщика. – Три куска задатка неделю назад взял, гони «Ладу»!

Ответа я не расслышал, но, видимо, серьезным был ответ, потому накал эмоций сразу снизился.

Невысокие договаривающиеся стороны пререкались еще несколько минут, после чего «шестерочник» вернулся в свое видавшее виды транспортное средство, бросил несколько слов двум зарывшимся в высокие воротники теням на заднем сиденье и укатил невесть куда так же вкрадчиво, как появился.

Я отсоединил насос от последнего подкачанного в дорогу колеса и с помощью коллег вынес из номера аккумулятор и запаску, водрузив их на привычное место под капотом. С атмосферами в скатах все было в порядке. С криминогенной же атмосферой в бывшем Ставрополе-на-Волге покоя не наблюдалось. Оставлять эти лакомые тогда для черного рынка «аксессуары» полученной накануне «Нивы» на ночь в беззащитном автомобиле бывалые люди категорически не советовали.

Утешая себя соображением, что «Нивы» на Кавказе не очень востребованы, я завел и прогрел двигатель, подвесил к зеркалу заднего виды привезенную когда-то из Болгарии иконку с ликом Николая Мирликийского и собрался двинуться в полуторатысячекилометровый первый этап пути. 

Позади остался опостылевший автоград. Впереди пролегла почти не чищенная от заносов и наледей лента шоссе, по которой предстояло отмахать вышеназванное расстояние, без номеров, без оружия и бронежилета, со смутными шансами на бензин. 

«ПУСТЬ НЕУДАЧНИК ПЛАЧЕТ» 

…Десять предшествующих дней я и полдюжины моих же коллег по работе в главном информационнном агентстве Советского Союза, которое время от времени уполномочивалось заявлять что-то предупредительно-грозное в адрес зловредного Запада, долгими часами – с утра пораньше и до вечера – смотрели на дорогу. Все мы пребывали в должностях собственных корреспондентов, представляя интересы своей информационной фирмы в областях и республиках Российской Федерации. Всем по должности полагалась служебная автомашина, и всем пришло время надеяться на замену верных, но износившихся до предела «стальных коней».

Держава с каждым днем убыстряла неумолимый полет в тартарары, но какие-то фрагменты или сегменты планового хозяйства еще кое-как действовали, и, к великому изумлению меня самого и сподвижников по тольяттинскому сидению, мы разом получили распоряжения срочно бросать все дела и спешить на Волгу, где вроде бы наметились исполнения обязательств по давно запылившимся заявкам и разнарядкам.

От сервис-центра, где выдавали владельцам уже оплаченные вазовские авто, до конвейерных линий, минут сорок езды. Ждать на улице было холодновато, ждать в помещении тесно до неприличия. Я попытался как-то сосчитать жаждущих автомобилизации, но сбился на восьмидесятом с чем-то претенденте. Алчущая собственных или служебных колес публика собралась со всего Союза. Только среди нашей когорточки имелись представители из Кемерова, Барнаула, Челябинска, Новгорода и Кургана. Лично я в ту пору трудился на вологодских просторах. 

Остальная толпа интернациональностью своей напоминала президиум торжественных заседаний кремлевского уровня в застойный доперестроечный период. Другое очевидное сравнение вызвано было ассоциацией со спартакиадами народов СССР. Заговаривать с незнакомыми никто не спешил, а может, и не рисковал. Все старались высмотреть в этом мини-интернационале своих, выявляя таковых иной раз по акценту, в другом случае по цветовым оттенкам кожного покрова и характерным чертам лица земляков, а порой по форменной одежде. Изучали друг дружку пристально: от этого зависел выбор кандидатов в попутчики для предстоящих небезопасных в нараставшей неразберихе гибнущей страны бросков «через горы, реки и долины». Отдельно держался квартет военных во главе с рослым полковником-летчиком. Причем у младшего по возрасту и, судя по командно-снисходительному отношению остальных, видимо, по чинозванию летная куртка без погон очень уж недвусмысленно топорщилась, намекая на таившийся под ней автомат. Бросалась в глаза и группа кавказцев – все как на подбор в черных кожаных пальто и одинаковых меховых шапках. На второй день прошел слух, что один из них на отважный вопрос кого-то обронил фразу про службу в охране генерала Дудаева… 

Не берусь судить за всех, кто томился в ожидании, но многие не скрывали боязни, что приблизившееся вплотную счастье окажется недолговечным и завершится ночью на глухом перегоне, когда везунчиков, по слухам, иной раз просто вынуждали продать машину по бросовой цене, а неудачников… Что о них долго говорить, если из оперы «Пиковая дама» всем известно, что судьба неудачника – плакать! 

ЗАПЧАСТИ МИНОМЕТОМ

Один из коллег, томившихся вместе со мной в ожидании «Нив», отыскал в Тольятти старинного друга. На правах школьного однопартника, а ныне чуть ли не заместителя председателя общевазовского гаражного кооператива тот пригласил соученика в личный монументальнейший отсек автостойла, а там за подобающей трапезой и возлиянием вывалил за вечер ворох здешних сплетен, которые я без малейшего восторга потом припоминал на трассе. 

Уверение в том, что находчивый местный автонарод приспособился красть запчасти из цехов, перебрасывая их за ограду посредством самодельной катапульты, а на другом участке производства даже изготовил для той же цели из старой трубы миномет, могло вызвать недоверчивую улыбку. А вот совет постараться засветло усвистать километров хотя бы за двести, поскольку дальше тольяттинские мафиози не заезжают, оптимизма перед выездом не придавал. 

Болтали еще, что жертва, которой суждено повстречаться с «джентльменами больших дорог», намечается заранее, едва только компьютер в отделе сбыта выплюнет из принтера данные о владельцах особо дефицитных тогда «восьмерок» и «девяток», за которыми перед нахлынувшим позднее потоком иномарок шла особая охота. Этот и подобные рассказы, ежевечерне звучавшие в единственном на всем этаже досаафовской гостиницы теплом номере, куда все мы собирались после наступления темноты и замирания активности в службах выдачи (точнее, выката) автомобилей, вполне могли составить целую книжку тольяттинского фольклора. Удручало лишь то, что все аналогичные истории звучали вполне правдоподобно и так, что каждый из застольников наверняка втайне примерял одежку вероятных в недалеком будущем обстоятельств на себя. 

Несколько мрачных мазков на ожидаемые перспективы нечаянно добавил снабженец из нашего агентства, занимавшийся закулисной стороной автодобычи. По его словам, наш коллега с Алтая категорически отказался самостоятельно гнать свою «Ниву», не желая играть с судьбой в дорожно-русскую рулетку на пустынных перегонах. Попытки начальства среднего уровня уломать непокорного алтайца разбивались о ссылки с его стороны на большую семью и вполне понятный инстинкт самосохранения. Теперь снабженцам предстояло вести переговоры с военными в надежде на помощь транспортной авиации или гнать машину самим… 

Злобное настроения духа подогревало и обидное для всех окончательное расставание с иллюзиями. Все двадцать примерно лет, минувших после появления первой модели «Жигулей», в советском обществе пламенно поддерживалась легенда о том, что где-где, а в Тольятти, в отличие от прочих автопредприятий, все всегда спокойно и размеренно. В известной степени эта версия отношения к действительности имела право на устойчивость. Как бы то ни было, а вазовские модели не теряли способность к передвижению через сотню метров после выезда за ворота торгового двора, что для автотелег АЗЛК было в порядке вещей. А ругательное разъяснение сокращения ВАЗ как «ведро автозапчастей» появилось уже к поздним девяностым, когда все, кому не лень, смогли лично сравнивать «русские фиаты» с взявшим Россию в клещи и с запада, и с востока разномарочным воинством, так сказать, «двунадесяти автомобильных языков». 

Так что на бескрайности дорог СССР вся вазовская линейка моделей вела себя вполне прилично. Вопрос был в том, чтобы положенную машину получить. А вот с этим в декабре 1991-го творились разные несусветные разности. Сам сборочный конвейер, как и народ, работавший на нем, вполне способен был обходиться без перебоев. Но в рассыпавшемся от усилий «прорабов перестройки» государстве всем давно привычный дефицит приобрел воистину брутальный размах, раскачав даже тольяттинского автомонстра. 

Смежники то и дело по неведомым для всех томившихся в ожидании причинам не поставляли в срок какой-то грошовой ерунды. В моем случае, как удалось выяснить, неведомые партнеры запороли график производства подлокотников задних сидений. Для несведущих поясню, что эта дребедень делалась из прессованного картона и на эксплуатацию всех остальных частей и механизмов ничуть не влияла. 

Лично я с наслаждением уехал бы в морозные дали и без дурацких картонок, а уже дома поставил недостающее «оборудование» за свой счет своими же руками. Но ОТК неукомлектованные машины с полным на то основанием на волю не выпускал, и нехватка грошовых деталей салона обошлась мне в десять дней жизни.