7 августа 1782 года ближе к полудню чуть ли не все жители Петербурга потянулись к Сенатской площади. Центр ее был обнесен полотняной оградой, на которой художник изобразил горы и скалы. Ровно в 12 начался парад войск под предводительством фельдмаршала князя Александра Михайловича Голицына. Государыня-императрица Екатерина Вторая прибыла на место торжества в четвертом часу пополудни. Раздался залп. Небо раскрасилось разноцветными ракетами. Полотно медленно сползло на землю, и по площади прокатился вздох восклицания. Взору зрителей предстал памятник Петру Великому, с легкой руки Александра Сергеевича Пушкина впоследствии ставший именоваться Медным всадником, который практически сразу приобрел статус символа Петербурга. Екатерина Вторая позаботилась, чтобы  ее имя было запечатлено на монументе. На пьедестале вырубили надпись: PETRO PRIMO – CATHARINA SEKUNDA; ПЕТРУ ПЕРВОМУ – ЕКАТЕРИНА ВТОРАЯ.

Замысел Фальконе

Когда Екатерина Алексеевна, супруга императора Петра Третьего, отобрала у мужа трон, многие ретивые придворные сразу же предложили установить новой государыне памятник в Петербурге. У царицы «хватило ума» не делать этого. Она вышла со встречным предложением: установить монумент основателю Петербурга – Петру Великому.

К тому времени уже существовала отлитая в бронзе конная статуя первого российского императора. По заказу царя скульптор Бартоломео Карло Растрелли начал работы в 1719 году. Он трудился над памятником пять лет и к 1724 году закончил модель первого в русском искусстве монумента, который Петр Алексеевич в общем-то одобрил. В бронзе памятник был готов уже после смерти Петра и Растрелли-старшего. Отливку производил сын скульптора, будущий автор Зимнего дворца – Карло Растрелли.

Именно этот монумент представил взору Екатерины Второй возглавивший работы по созданию и установке памятника «мрачный сфинкс» (так называли его служившие при русском дворе французы) директор Канцелярии от строения домов и садов Иван Иванович Бецкой. 

Однако императрица «…апробировать памятник не соизволила в рассуждении, что не сделан искусством таким, каково б должно представить столь великого монарха и служить по украшению столичного города Санкт-Петербурга». По той же причине государыня забраковала проекты Ломоносова, Нартова, Фельтена, Шумахера и других известных творцов XVIII столетия. Она сама решила найти скульптора и обратилась за помощью к своему «французскому другу», философу Дени Дидро, который рекомендовал поручить работу Этьену-Морису Фальконе. К письму, адресованному Екатерине Алексеевне, Дидро приложил свою статью, в которой давал следующую оценку скульптору: «Вот человек, наделенный гениальностью и всеми качествами, совместимыми и несовместимыми с гениальностью…» Русская императрица поверила французскому философу. 

Еще во Франции Фальконе получил от Дидро наставления: «Наточите Ваш карандаш, возьмите Вашу стеку и покажите им Вашего героя на горячем коне, поднимающимся на крутую скалу, служащую ему основанием. Не пренебрегайте никакой правдой, воображайте, исполняйте самый великий памятник на свете». Фальконе внял советам Дидро. В записке Бецкому скульптор писал по поводу замысла своей работы: «Я ограничусь только статуей героя, которого я не трактую ни как великого полководца, ни как победителя, хотя он, конечно, был и тем, и другим. Гораздо выше личность созидателя, законодателя, благодетеля своей страны, и вот ее-то и надо показать людям. Мой царь не держит никакого жезла, он простирает свою благодетельную десницу над объезжаемой им страной. Он поднимается наверх скалы, служащей ему пьедесталом, – это эмблема побежденных им трудностей».

Фальконе в Петербурге

15 октября 1766 года Этьен-Морис Фальконе прибыл в российскую столицу, имея при себе довольно много помощников и солидный личный багаж, в котором находились библиотека, карандашные наброски и так далее. Кроме того, 25 ящиков с различными необходимыми вещами и инструментами прибыли на брега Невы морем. То есть скульптор собирался задержаться в Петербурге надолго – работа того требовала. Ему предоставили солидных размеров мастерскую, где соорудили каменную гору. На нее до ста раз в день вскакивали лучшие берейторы дворцовой конюшни, позируя Фальконе. После открытия памятника поговаривали вполне серьезно, что портретное сходство имеют не только каменная фигура и лик Петра, но и конь: один к одному любимый конь императора – Лизетта. Это, пожалуй, единственный случай в коневодстве, когда коню дали лошадиную кличку. А назвал ее Петр якобы потому так, что во время Великого посольства увлекся девушкой при дворе саксонского императора – Лизеттой. В память о ней назвал коня, приобретенного «за 100 голландских червонцев». Естественно, петербуржцы явно переборщили со сходством живого и каменного коня.

Фальконе совершенно проникся своей идеей и значением памятника для России. Существует легенда, что скульптор даже провел ночь в спальне государя в императорском дворце в Летнем саду. Там ему явился сам Петр Алексеевич, и Фальконе пришлось держать экзамен. Ответы удовлетворили царя, и он благословил мастера на работу. Этьен-Морис в свою очередь обещал служить царю верой и правдой и создать памятник, достойный дел Петра…

Более года ушло у Фальконе на создание малой модели памятника. Она была выставлена на всеобщее обозрение. Художественный мир Петербурга оживился. Повсюду только и говорили о модели. И говорили одобрительно. Екатерине Второй также понравилась «игрушечный» макет монумента. Вдохновленный Фальконе продолжил работу. Теперь нужно было вылепить из глины крупную скульптурную композицию в натуральную величину: конь и всадник на скалистом пьедестале, после чего разрезать огромную скульптуру на куски и сделать из них гипсовые отливки. Затем их снова собрать, спаять и готовиться к отливке в бронзе.

Все было выполнено. Не получалась у скульптора только голова императора, несмотря на то что имелась восковая маска Петра, снятая Растрелли еще при жизни государя. Выручила Фальконе его помощница, ученица Мари-Анна Колло. Она, сказав учителю «утро вечера мудренее», отправила измучившегося Фальконе спать. 

А сама за одну ночь вылепила голову российского царя-реформатора, за что Колло присвоили звание академика Петровской академии художеств. Автором змеи на памятнике стал русский архитектор Федор Гордеев. Растоптанная змея, кстати, несет не только идейную нагрузку, но является также третьей точкой опоры конной статуи. Итак, сам монумент к отливке был готов. Не было пьедестала. Где взять дикую природную скалу среди финских болот?

Пьедестал для императора

Поиски скалы продолжались в течение почти двух лет: с начала 1767 до конца 1768 года. Руководитель работ Иван Иванович Бецкой лично принимал участие в розыске гранитного монолита. Он опрашивал старожилов края, осматривал заброшенные каменоломни и естественные скальные образования. Организовал несколько поисковых экспедиций – все тщетно. Нужных размеров глыба не попадалась разведчикам, как их называли.

В отчаянии Фапьконе был готов отказаться от первоначального замысла – монолитной природной скалы – и собрать пьедестал из нескольких гранитных обломков разной величины. Таким образом, пропадал эффект преодоления всадником мощной преграды. Но работа все же двигалась бы вперед.

Бецкой формировал все новые и новые поисковые группы, которые искали уже огромные каменные осколки. Одна из таких экспедиций, возглавляемая кузнецом Сергеем Васильевым, натолкнулась в северной части острова Котлин на торчащий из воды огромный камень. Он вполне мог сойти за основу пьедестала. Однако Адмиралтейств-компания оказалась не готовой провести транспортировку внушительных размеров обломка. От идеи перевезти его в Петербург отказались, но о камне не забыли. По косвенным свидетельствам, более чем через столетие он стал пьедесталом для памятника адмиралу Макарову. А дело с гранитной скалой для конной статуи PETRO PRIMO затягивалось.

Положение спас житель деревни Ореховки Устюженского уезда Семен Григорьевич Вишняков. Его хорошо знали строители города, поскольку он являлся поставщиком камня на Невские берега. Вишняков пришел в канцелярию Бецкого и сообщил, что у него давно на примете огромный валун, затерявшийся в лахтинских чащобах. Торговец камнем, натолкнувшись на громадину, предполагал разломать ее на куски и перевезти в город как материал для возведения новой столицы. Однако осуществлению данной идеи помешали топкое болото да отсутствие нужных инструментов. А здесь удобный случай: продать камень, самому не трогая его с места. Сделка состоялась. Глыбу именовали Гром-Камень (или Камень-Гром), поскольку когда-то в него попала молния и оставила расщелину в полтора фута (45 см). Этьен Фальконе был в восторге от такого каменного чуда. Свое восхищение он выразил в письме герцогу д’Эгильону: «Эта глыба прекрасного и чрезвычайно твердого гранита с весьма любопытными прожилками кристаллизации. Этот камень много придает характер памятнику, и, может быть, в этом отношении его можно назвать единственным…»

Другой созерцатель лахтинской махины оставил нам еще более красноречивое описание уникальной находки Вишнякова: «Камень был пепельного цвета и чрезвычайно крепок, частицы его состояли из полевого шпата и кварца. На одной стороне оного примечены были по разным описаниям топазы, аметисты, гранаты, карниолы, также и разноцветные кристаллы, из коих некоторые были величиной с русский орех».

Существует легенда, что на Гром-Камень неоднократно поднимался Петр Первый, чтобы обозревать окрестности. Документального подтверждения данной истории нет. И потом: что там обозревать, если кругом густой лес, и зачем по труднопроходимой чащобе мотаться царю?

Камень зарылся в землю примерно на тридцать с лишним сантиметров. Вес его составлял 1600 тонн. Для вытаскивания этакой громадины потребовались мощные еловые брусья, 12 рычагов длиной до 20 метров и вóроты. Руководил подъемом командир сводного полка капитан Палибин. К работам он привлек почти все подразделение – 524 человека. Прежде всего расчистили место от леса и кустарника, прорыли канавы для отвода грунтовых вод, произвели раскоп Гром-Камня. Работа по подъему была сложнейшая, поскольку требовала синхронных действий всех шестнадцати механизмов. За один прием глыба поднималась из земли не более чем на 30 см. Камень обрел «свободу» только через 40 дней. К счастью, подъем камня пришелся на весну-лето, и с непростой задачей успели справиться до осенней слякоти, иначе бы «пьедестал» увяз в земле еще глубже…

Теперь более чем полуторатонную махину необходимо было доставить на берег Финского залива, до которого лежал путь в 8 верст. 

Транспортировка

CATHARINA SECUNDA приказала выдать 7000 рублей тому умельцу, который предложит «удобнейший способ» перевезти Гром-Камень в столицу. Михаил Иванович Пыляев в «Старом Петербурге» упоминает, что первым откликнулся придворный часовщик, швейцарец Фази. Он, не вдаваясь в подробности, предложил Ивану Ивановичу Бецкому переправить гранит к Сенатской площади за 20 дней с помощью всего 40 человек, только ему нужны в подчинение все казенные кузницы. Однако знаменитый краевед не указал, почему сделка не состоялась. Может, Екатерина обиделась за своего фаворита «Гришеньку» Потемкина; может, Фази обиделся на шутку императрицы и отказался от сотрудничества.

Дело в том, что Потемкин задолжал часовщику 14 000 рублей и несколько лет не возвращал деньги. Однажды по случаю убытия своего любовника в армию на юг Екатерина давала торжественный обед, на который среди других пригласила швейцарца. Воспользовавшись случаем, Фази переслал Григорию Александровичу записку. Любопытная императрица пожелала знать ее содержание и так узнала о долге своего ненаглядного. 

В тот же вечер Фази получил всю сумму, но только медными грошами, которые заполнили две комнаты целиком… Транспортировка камня откладывалась на неопределенный срок.

И здесь на первый план выходит персона некоего француза, который называл себя то шевалье де Ласкари, то графом Карбури. Одно время за границей он был секретарем у Ивана Ивановича Бецкого. Тот вспомнил о своем помощнике, когда его назначили «руководителем проекта» по возведению памятника Петру Первому.

Де Ласкари, он же Карбури, принадлежал к европейским авантюристам, как граф Калиостро, Казанова. Правда, в XVIII столетии понятие «авантюрист» не несло столь негативного оттенка, как в последующие века. По документам, составленным в основном французом, явствует, что он изобретатель «чудо-машины». Однако до нашего времени дошли свидетельства и другого рода. 

В Контору строений пришел человек и предложил Ласкари купить чертежи машины. О государственных семи тысячах речи не шло: помощник Бецкого отделался незначительной суммой (чуть ли не 20 рублями) и «почетной грамотой». 

Граф Карбури сделал все, чтобы имя подлинного изобретателя не дошло до потомков. Но забыл о платежных ведомостях. Так историки узнали о скромном слесаре Фюгнере – настоящем изобретателе «шаровой машины, простой в работе и толковой в исполнении». Многие детали для машины выполнил лучший литейщик пушечного цеха Емельян Хайлов, который участвовал также в отливке самого монумента.

Образно говоря, транспортное средство представляло собой «сани» – грузовая деревянно-металическая платформа, на которую погрузили Гром-Камень. Платформа скользила по рельсам. Пройдет какое-то расстояние, освободившиеся рельсы вновь подкладывают под установку. Для поворота всей конструкции на изгибах дороги рационализаторы XVIII столетия придумали специальные детали. По сути дела, изобрели шарикоподшипник, что сродни изобретению колеса. Техническую новинку не оценили по достоинству в российских канцеляриях. А через 120 лет шарикоподшипник вернулся в Россию как шведское новшество, за которое мы до сих пор расплачиваемся и морально, и материально.

Транспортировка началась в трескучие морозы, когда трасса основательно затвердела. И все-таки тяжеленная конструкция пять раз проваливалась в дороге. Наверху скалы находились барабанщики, которые давали команду перевозчикам начать работы по установке камня на место. 

7855 метров до побережья Финского залива процессия преодолела почти за пять месяцев. У пирса «пьедестал для императора» ждал морской грузовоз нового типа: с небольшой осадкой, максимальной грузоподъемностью и с высоко расположенным центром тяжести при очень небольшой опорной площади. Платформу по Маркизовой луже вели два парусника – «Святой апостол Марк» и «Екатерина». Они находились по краям плавучего грузовоза.

По архивным документам, путешествие камня по Финскому заливу прошло без приключений, хотя переход таил немало опасностей. Любая волна могла опрокинуть лахтинскую находку, учитывая ее колоссальный вес (1600 тонн). Но все обошлось: штормы, которые в августе довольно часты на заливе, на сей раз не дали о себе знать.

22 сентября 1770 года флотилия торжественно прошла по Неве мимо Зимнего дворца. Екатерина Вторая с балкона приветствовала процессию. 

В честь труда перевозчиков постамента из пригородного леса в столицу государыня учредила медаль с надписью «Дерзновению подобно».

Стоит отметить, что Гром-Камень очень быстро изменил свой первоначальный вид. Над ним по указанию Фальконе основательно поработали камнетесы. Вскоре лесной валун превратился в изящный розовый гранитный пьедестал памятника, который, к досаде скульптора, оказался короче, чем требовала уже созданная модель конной статуи. К счастью создателя монумента, нашелся отрезанный молнией кусок гранита. Его-то и возвратили на место.

Из многочисленных осколков Гром-Камня петербургские франты делали различной формы запонки, набалдашники для тростей, пуговицы и прочие безделушки.

Завершение работ

Только через пять лет после доставки постамента началась отливка самой конной статуи. 7 августа 1775 года Фальконе писал Екатерине: «Конная статуя приближается к моменту отливки: огонь пылает в печи с 20 числа прошлого месяца, и недели через две приблизительно бронза должна вылиться…»

Все издания обошел эпизод спасения отливки. В какой-то момент кипящая бронза прорвала форму и стала вытекать на пол мастерской. Все рабочие во главе со скульптором стремительно выбежали на улицу. Только литейщик Емельян Хайлов остался на своем посту. Он, рискуя сгореть заживо, не допустил пожара и возвратил металл в форму. После того как опасность миновала, Этьен-Морис расцеловал Хайлова. Правда, поступок русского литейщика остался только «в памяти народной». Между тем Фальконе наравне с царицей Екатериной увековечил свое имя на монументе. В складках плаща бронзового Петра Великого выбита надпись: «Лепил и отливал Этьен Фальконе парижанин 1778 год».

На открытие памятника Этьен-Морис Фальконе не присутствовал. Он потерял расположение императрицы, когда та убедилась, что работа будет сделана соответственно ее желанию. С Бецким раздор состоялся еще ранее, поскольку руководитель работ довольно грубо вмешивался в творческий процесс и был весьма недоволен, когда ни одно его требование не выполнили. Увидев перемену к своей персоне, французский скульптор обиделся и, получив положенную «зарплату», уехал в Париж. Труды по установке монумента взял на себя архитектор Юрий Фельтен, который занимался устроительством гранитных набережных. Непосредственной установкой скульптуры на пьедестал руководил Матвей Гордеев. 7 августа 1782 года покрывала были сорваны. «Кумир на бронзовом коне…» обосновался на брегах Невы.

«Кумир на бронзовом коне…» А как же Медный всадник? Не надо ловить Александра Сергеевича за руку. Пушкин знал, о чем писал. Я не удивлюсь, если прочитаю, что поэт был знаком с некоторыми трудами по химии и знал химический состав бронзы. Основной компонент в этом сплаве – медь, затем цинк, олово и другие металлы. Обычно в бронзовой отливке имеется 91–92% меди. 

В памятнике Петру Первому в некоторых местах содержание меди составляет 98–99%. Поэтому  во времена Пушкина всадник действительно выглядел медным. С годами на памятнике появилась патина (окисная пленка), и он «почернел». Таковым является и в настоящее время.

Одна из первых петербургских легенд, связанных с памятником первому русскому императору, – «Сон майора Батурина». 

В 1812 году Наполеон намеревался захватить не только Москву, но и Петербург. Опасность для столицы была совершенно реальной. В Зимнем дворце собирались в эвакуацию. Вывозу подлежали также культурные ценности. Император Александр Первый распорядился переправить статую Петра Великого в Вологодскую губернию, на что выделил из государственной казны несколько тысяч рублей. 

В это время некий майор Батурин добился аудиенции с личным другом царя князем Голицыным. Майор рассказал князю сон, преследовавший его несколько ночей. Он идет по Сенатской площади. Вдруг видит: всадник съезжает со скалы и направляется к Каменному острову, где проживал Александр Павлович. Грозный царь обратился к своему наследнику: «Молодой человек, до чего ты довел мою Россию?! Но покуда я на месте, городу нечего опасаться!» Александр отменил свое решение… Более трех столетий стоит на своем месте Медный всадник, пережив три войны и три революции.

О настоящих размерах легендарного Гром-Камня напоминает глубокое озерцо в лахтинском лесу, которое местные жители назвали Петровским. Да еще внимательный глаз обязательно увидит среди массы камней на берегу Финского залива осколки постамента памятника.

Есть легенда о том, как Петр «застыл» на скале. Была у него забава прыгать на коне с одного берега Невы на другой. Перепрыгнет и кричит: «Все Божье и мое». А один раз ошибся, сказав: «Все мое и Божье». После этого стал каменным, навечно застыл на гранитной скале…