В советское время День Парижской коммуны (18 марта) отмечался в отрывном календаре как красная дата, хотя выходным днем все же не являлся. В наши дни полуторавековой юбилей этого события прошел незамеченным, что совершенно несправедливо. Ведь Коммуна действительно открыла собой новую страницу в истории.

БУРЖУАЗИЯ ПРОТИВ «ЧЕРНИ»

Катастрофические поражения в войне с Германией привели к краху империи Наполеона III. Сам Наполеон был разбит и попал в плен при Седане. Армия маршала Базена оказалась окружена в Меце.

4 сентября в восставшем Париже объявили о низложении императора и создании Правительства национальной обороны, 15-го немцы подошли к французской столице и приступили к полноценной осаде.

В распоряжении коменданта Парижа генерала Луи Трошю было до 200 тысяч регулярных войск при 240 тысячах у немцев. Кроме того, республиканцы объявили о создании Национальной гвардии, в которую могли записаться все, кого по каким-либо причинам не призвали в армию, кто был не старше 50 лет и не являлся калекой.

Таких добровольцев в короткое время набралось до 150 тысяч человек. И дело было не только в патриотизме, но и в ежедневном жалованье в 1,5 франка, которое им полагалось. В Париже, где работы просто не стало, речь шла о физическом выживании.

Понятно, что боеспособность и дисциплина гвардейцев уступала регулярным войскам, но они находились в родном городе, были полностью погружены в его проблемы, а соответственно, и больше политизированы. Чтобы не сердить вооруженный народ, правительство издало указы об отсрочке по займам и замораживании выплат по квартирной плате.

Однако в военном отношении национальные гвардейцы погоды не делали, и 28 января Париж капитулировал. По условиям капитуляции регулярные французские части объявлялись военнопленными, а вся артиллерия у них забиралась. 17 февраля германские войска торжественно промаршировали по французской столице, не выходя за пределы согласованного маршрута.

Однако французы схитрили и переместили большую часть пушек на Монмартр на том основании, что орудия являются собственностью Национальной гвардии и куплены на собранные трудящимися деньги. Немцы сначала на это внимание не обратили.

Между тем во Франции прошли выборы в Национальное собрание, которое, в свою очередь, назначило главой исполнительной власти Адольфа Тьера. Он представлял буржуазию, которая панически боялась назревавшего «бунта черни».

Дальнейшие действия Тьера наводят на мысль, что он решил прибегнуть к методу «управляемого взрыва» – спровоцировать левых на восстание и подавить его с максимальной жестокостью.

Сначала вышел указ о том, что 1,5 франка в день будут получать лишь те гвардейцы, которые смогут доказать отсутствие у них других источников доходов. Почти 300-тысячная на тот момент Национальная гвардия сократилась примерно на треть, причем за счет более зажиточных, а следовательно, умеренных элементов. Следующим шагом стал указ о «размораживании» долговых обязательств, которые следовало оплатить за пять дней – к 17 марта. У 150 тысяч несостоятельных должников конфисковали все, что возможно, вплоть до рабочих инструментов. И в завершение был издан указ о выселении просрочивших платежи квартирных арендаторов, каковых в Париже насчитывалось еще около 300 тысяч.

Было очевидно, что в Париже начнется восстание и Национальная гвардия станет его ударной силой. Поэтому логичным выглядел и следующий шаг Тьера.

ВЗРЫВ

18 марта правительственные войска попытались вывести находившиеся на Монмартре под охраной гвардейцев пушки. Охранявший их слабый караул проблемы не представлял, но выяснилось, что армейцам просто не на чем вывозить захваченные орудия. Пока ждали упряжь и лошадей, к месту событий прибыли толпы гвардейцев. Приказ стрелять по ним солдаты не выполнили, более того – расстреляли отдавших эти приказы генералов Клемента Тома и Клода Леконта.

В этой критической для него ситуации Тьер сумел заручиться поддержкой немцев. Сама по себе перспектива революционного хаоса во Франции вряд ли могла напугать его оппонента Бисмарка, но хитрый премьер знал, на какие еще нужно нажать струнки. Национальная гвардия, воодушевленная революционными призывами, вполне могла стать силой столь же опасной, как и отряды, из которых в 1792–1793 годах выковались вооруженные силы революционной Франции, гонявшие всю Европу.

В положении военнопленных на март 1871 года оказалась практически вся регулярная армия Франции (кроме Национальной гвардии и колониальных частей, разумеется). И немцы начали военнопленных освобождать, но не всех подряд, а, как правило, представителей сельских регионов, не питавших симпатии к представителям промышленных центров.

Сам Тьер и поддерживавшее его Национальное собрание обосновались в Версале, куда к ним выпущенные военнопленные и стекались и где они получали оружие.

С такой силой правительству не составило особого труда подавить восстания в Лионе, Сент-Этьене, Марселе, Тулузе, Бордо, Лиможе.

Но не такой мегаполис, как Париж, который мог бросить вызов всей Франции. Он его и бросил.

В столице власть перешла к Коммуне, что само по себе было не оригинально, поскольку муниципальный выборный орган с таким названием существовал в Париже еще со времен Средневековья. Другое дело, что теперь само это понятие наполнилось иным содержанием.

Выборный Совет Коммуны из 78 человек становился высшим органом законодательной и исполнительной власти в Париже с претензией распространить свои полномочия на всю Францию. В СССР этот эксперимент подавали как первый опыт пролетарского государства и предтечу системы Советов. Буржуазия, разумеется, заявляла о «бунте черни». Но, пожалуй, правее других был Карл Маркс, говоривший о том, что коммунары «штурмовали небо».

К власти пришли преимущественно романтики-идеалисты, смутно представлявшие механизмы управления государством, но исполненные благих побуждений. Само же восстание представляло естественную реакцию трудящихся на эгоизм и шкурничество верхов, не желавших приносить даже минимальные материальные жертвы для страны, которая при их участи была ввергнута в катастрофу.

Внутри Коммуны выделялись три основные группировки, среди которых отсутствовали классические социалисты. Ближе других к ним были бланкисты – сторонники Огюста Бланки, плохо разбиравшиеся в экономической теории, зато не боявшиеся силовых действий. Анархисты отвергали сам институт государства. Так называемые «якобинцы» считали себя последователями якобинцев времен Французской революции.

Ничего особо радикального в стиле «взять и поделить» коммунары не предпринимали. Снова заморозили долговые обязательства и квартплату. Вернули конфискованные инструменты рабочим-поденщикам. Брали под контроль лишь те предприятия, владельцы которых бежали.

ХАОС СВОБОДЫ

На первый взгляд коммунарам было что противопоставить «версальцам», численность которых даже к концу гражданской войны не превышала 130 тысяч.

Списочная численность Национальной гвардии составляла 168,5 тысячи солдат и офицеров. Из них 89 тысяч служили в так называемых маневренных батальонах, непосредственно участвовавших в боевых действиях. Остальные – в так называемых местных батальонах и на самом деле только получали свое жалованье. Впрочем, немецкая разведка, которая методично и довольно точно подсчитывала у французов все, что возможно, называла более скромные цифры – 48 тысяч рядовых и 2225 офицеров.

Роль военного министерства Коммуны выполняла Военная комиссия, но существовал еще и выборный Центральный комитет Национальной гвардии, который тоже привыкли слушаться, поскольку он сыграл решающую роль в событиях 18 марта.

Именно его члены проголосовали за назначение главнокомандующим Национальной гвардии бывшего моряка Люллье, который оказался хроническим пьяницей и забыл направить войска для занятия оставленных версальцами фортов – неприступного Мон-Валерьяна, а также Исли, Ванва, Монружа, Бисетра и Венсанна, где хранилось огромное количество боеприпасов, амуниции и около 400 пушек.

Версальцы спохватились первыми и вернули форты без единого выстрела. И лишь 3 апреля коммунары организовали поход на Версаль, внешне больше напоминавший марш-демонстрацию. Естественно, все закончилось разгромом. Пленные, включая командовавшего экспедицией Густава Флуранса, были расстреляны. Коммуна объявила об аресте заложников, которые тоже будут расстреляны, если подобные эксцессы повторятся. На этом, собственно, первый этап военного противостояния и закончился.

Назначенный вместо Люллье Гюстав Клюзере издавал оторванные от реальной жизни предписания, которые никем не выполнялись. Столь же бестолково действовал и его преемник Россель. Ситуация стала меняться к лучшему только после назначения командующим Парижским укрепленным районом поляка Ярослава Домбровского.

В отличие от предшественников, имевших хаотичное военное образование, он все же окончил Российскую академию Генштаба. Но переломить ситуацию ему уже было не под силу.

18 мая, когда Коммуна уже была обречена, парижане с энтузиазмом сносили «символ милитаризма» – посвященную победам Наполеона Вандомскую колонну.

«ШТУРМУЮЩИЕ НЕБО»

Версальцы получали подкрепления и сжимали кольцо вокруг столицы. Коммунары же фактически только наблюдали за их действиями и совсем не обращали внимания на северный и восточный сектора обороны. С этих сторон располагались немцы, и считалось, что они будут строго соблюдать нейтралитет.

Поэтому, когда Бисмарк разрешил версальцам пройти через позиции своих войск, для защитников города это стало неприятным сюрпризом. С 21 мая началась последняя кровавая неделя коммуны. Один за другим гибли в боях и от рук версальцев ее защитники.

24 мая коммунары расстреляли 63 заложника, что дало Тьеру повод уже не смущаться с «белым террором». По самым умеренным данным, было казнено не менее 15 тысяч коммунаров, включая практически всех сколь-нибудь заметных ее лидеров из числа тех, кто не пал на баррикадах.

Так, на крови, строилась новая французская демократическая республика, а ее основатель Тьер вписался в историю с прозвищем Кровавого карлика.

Среди немногих уцелевших можно назвать поляка-эмигранта Валерия Врублевского, командовавшего обороной южного сектора Парижа. Пощадили версальцы и географа Элизе Реклю – единственного, пожалуй, всемирно известного французского интеллектуала, поддержавшего Коммуну.

«Штурмующие небо» не смогли защитить революцию, но в любом случае дали хороший урок тем, кто шел следом за ними. И если большевики, создавая советы, формально копировали опыт Коммуны, то Красная армия формировалась на принципах, мало напоминавших те, которым пытались следовать коммунары.