«Да. В России секса нет!» — могла бы выразить сожаление театральная публика первой половины XIX века. Хотя тогда порядочные люди английского слова «секс» не употребляли. Женщинами увлекались, к ним привязывались, испытывали склонность или слабость, горели страстью, часто благоговели перед ними, иногда, очень редко, даже были верны им всю жизнь. Чего же не хватало представителям сильного пола? Возможно, легкого налета эротизма, большей свободы в выражении чувств и немножечко женского тела, увиденного на сцене. Если бы при императоре Николае I театралы, не боясь отправиться в Сибирь, написали манифест и изложили в нем свои требования, то он звучал бы так: «Ваше Величество! Мы, российские мужчины, любим женские ножки, а нам показывают длинные юбки, мы любим заходить за кулисы, но нас туда не пускают. Мы обожаем балет, но почему мы не можем наслаждаться канканом, ведь это тоже танец? Нам известно, что впервые канкан начали исполнять бедные девицы в парижских рабочих тавернах. Да, его запрещала церковь за элементы развратного раздевания, но теперь все французские танцовщицы канканируют. Так дайте нам увидеть канкан, ведь одними балетными па-де-де сыт не будешь!» Однако при императоре Николае I строгость нравов была невероятной. Курить на улицах не разрешалось, на железнодорожные вокзалы надобно было входить, держа шапку в руке. Кадеты и даже офицеры, надевшие калоши, рисковали поплатиться своей карьерой. Канкан и публичные балы были запрещены.

В Петербурге шум и гам

Сотни очаровательных иностранных актрис появлялись на театральном петербургском небосклоне и бесследно исчезали. Приезжали именитые гастролерши, перед которыми преклонялся весь мир, и, получив свою порцию аплодисментов и восторгов, возвращались домой. И вдруг нежданно-негаданно вспыхнула звезда такой величины, что затмила всех оперных див, итальянских танцорок и русских актрис больших и малых императорских сцен. Померкло все и, прежде всего, сознание петербургских театралов — город словно взбесился. Со всех сторон слышалось только одно имя — Огюстина Девериа.

Тут следует вспомнить о возрасте... Нет, мы не настолько бестактны, чтобы напомнить год рождения актрисы. Просто следует сказать, что официальным днем рождения оперетты считается 5 июля 1855 года. В этот день композитор Жак Оффенбах открыл свой маленький театр «Буфф-Паризьен» в Париже. До Петербурга оперетта добралась только через четыре года. В начале 1859 года французская труппа впервые представила на русской сцене оперетку Оффенбаха «Орфей в аду». «Орфей» провалился с треском, потому что пели в труппе Михайловского театра так плохо, что даже чертям в аду стало тошно. Не спасла положение и Огюстина Девериа, которая была занята в этом спектакле. Ее пение и игру никто не заметил.

И только через семь лет, 9 апреля 1866 года, оперетта вернулась на сцену Михайловского театра, чтобы свести Петербург с ума. Оперетта «Прекрасная Елена» была дана 32 раза подряд с аншлагом. Публика находила, что Девериа в роли Прекрасной Елены — эталон сценического мастерства. Корреспондент газеты «Петербургский листок» чуть не задохнулся от восторга: «Если вы из мрамора, если в вас нет ни на йоту страсти, то и тогда при взгляде на сцену глаза ваши застелятся туманом, зашумит в голове, и вы отдадитесь вполне обаянию жгучей очаровательной артистки». К этому времени Огюстина Девериа уже стала одной из ведущих артисток французской придворной труппы и прославилась тем, что в канкане очень высоко поднимала ногу в сторону публики. Этого хватило, чтобы рафинированная, утонченная, избалованная на изысканных балетных па петербургская публика взвыла от восторга.

Канкан в переводе с французского означает «шум и гам», а в производстве канканного шума и гама Огюстине не было равных. Сюжетные повороты оперетты зрителей не интересовали — так силен был поток эротических впечатлений: «Когда в будуар Прекрасной Елены пришел Парис, когда они стали объясняться в любви, когда мадемуазель Девериа порывистым и плавным движением сбросила верхнюю одежду и обнажила плечи и руки свои во всей красоте, когда ее уста полураскрылись и угловые мускулы губ сладострастно осунулись, когда взор залился негой, когда талия сама собой начала покорно подаваться вперед и все тело замерло и задрожало в объятиях Париса, тогда многие юноши не выдержали и, выбежав из театра, бросились на лихачей-извозчиков и в восторге умчались куда-то вдаль, преследуемые обаятельными видениями...» Да что неопытные юнцы, особы королевской крови не могли устоять перед обаянием королевы канкана. Принц Валлийский удостоился чести ужинать с мадемуазель Девериа, а потом они завалились на всю ночь в ее номер. Принцу завидовал весь Петербург. Если посмотреть на фотографию прекрасной Огюстины, то назвать ее красавицей или даже привлекательной женщиной язык не повернется, но актрису буквально засыпали подарками, исполняли все ее капризы, считали за счастье, если она пройдется своими милыми ножками по деньгам, которые пачками бросали на сцену. Девериа имела все, но неожиданно у нее появилась соперница, которая устроила шум и гам, но уж на русский манер.

Разгром французов при Александринке

В 1868 году оперетта Оффенбаха «Прекрасная Елена» была поставлена в Александринском театре и в первый сезон выдержала сорок два представления. Это был опереточный триумф! Весь город стремился увидеть неподражаемую исполнительницу русского канкана Веру Александровну Лядову. Однако попасть в театр было задачей почти невыполнимой: билеты выдавались только по предварительной записи, около театральных касс случались обмороки и потасовки. У петербургских журналистов появилась неисчерпаемая тема для очерков: «Русскую «Прекрасную Елену» спешат видеть все. Театр постоянно полон, билеты достаются с величайшим трудом, за них платят вдвое, втрое, впятеро противу настоящей цены (один барышник уверял меня, что если бы у него был пятирублевый билет в бельэтаж, то он сейчас же продал бы его за пятьдесят рублей!)».

Цены на билеты были необычайно высоки: билет в ложу бельэтажа стоил двадцать рублей, за билеты в последних рядах платили по десять рублей. Если мужчина был равнодушен к оперетте, он мог отправиться в магазин «Пассаж» и приобрети за двадцать рублей парадные офицерские сапоги, а за десять рублей — хороший деловой костюм. Но настоящих любителей оперетты ничто не могло остановить, даже смерть. Хроникер сатирического журнала «Будильник» утверждал, что один молодой человек застрелился из-за отчаяния, что не попал на спектакль. Ажиотаж вокруг премьеры «Прекрасной Елены», подогреваемый прессой, принял болезненные формы. По городу, как пожар, распространился слух, что Лядова накануне премьеры удалила все собственные зубы и поставила искусственные из настоящего жемчуга: она хотела, чтобы улыбка Прекрасной Елены были идеальной. Эту немыслимую операцию даже при нынешнем уровне стоматологии представить себе невозможно, а тогда не только безоговорочно поверили, но и восхищались подвигом Лядовой, которая смогла «вырвать 32 зуба, то есть испытала 32 пытки из любви к искусству. Не у всякой артистки хватило бы на это мужества!». Борьба между французской и русской актрисами оперетты развернулась даже на кулинарном фронте: в одном из ресторанов подавали пунш «Девериа», а русская булочная предлагала своим покупателям горячие пироги «Прекрасная Елена» и «Все мы жаждем любви» — так называлась одна из оперетт с Верой Лядовой в главной роли.

18 октября 1868 года на премьеру «Прекрасной Елены» в Александринский театр явилась вся французская труппа во главе с Огюстиной Девериа. Она хотела насладиться провалом своей театральной соперницы и убедиться, что роль той не по зубам, но наутро все петербургские газеты рапортовали о полном разгроме французов. Солидная газета «Биржевые ведомости» писала: «Госпожа Девериа играет Елену среднего сорта парижской кокоткою, госпожа Лядова представляет ту же Елену сдержанно-страстною женщиною. То, что у Девериа резко, цинично и тривиально, у Лядовой грациозно, сдержанно и артистично мило. Госпожа Девериа играет, «вовсю», такою игрою, от которой у старичков поджилки трясутся и слюнки текут».

Русская Прекрасная Елена победила скромностью, привычной для русской публики: ноги актрисы были только чуть видны, а канкан более походил на кадриль. Конечно, не обошлось без замечаний. Горячие споры вызвал тот факт, что в сцене свидания с Парисом актриса прилегла на диван. «Сцена получилась скабрезной! Почему она не может разговаривать с Парисом стоя?» — возмущались ревнители морали. Никому и в голову не пришло, что исполнители роли Отелло обычно душат Дездемон в постели, или маврам это позволено, потому что персонажи состоят в законном браке?

Несъедобное блюдо

Огюстина Девериа проиграла русской актрисе на театральной сцене, но француженка жаждала славы, пусть и скандальной. Примером для нее была Виргиния Ольдоини, графиня Кастильоне. Эта дама не танцевала канкан, она была блистательнейшей красавицей своего времени и фавориткой императора Франции Наполеона III. Ее называли «богиней, спустившейся с Олимпа», и даже женщины признавали, что «никогда не видели и вряд ли когда-нибудь еще смогут созерцать подобную прелесть». Графиня Кастильоне хотела запечатлеть себя во всех ракурсах и стала первой в мире фотомоделью. Ее постоянный фотограф Пьер-Луи Пьерсон сделал больше 400 фотоснимков. В отдельном альбоме были собраны десятки фотографий ног графини, которые считались непревзойденным произведением природы. Графиня Кастильоне так обожала свое тело, что появилась на одном из придворных парижских маскарадов, надев на себя только червонный туз. Какую из прелестей графини он скрывал, остается только догадываться.

В оперетте «Прекрасная Елена» есть куплеты с задорным припевом «Дзынь-ля-ля». Так вот, Девериа решила устроить в Петербурге такое дзынь-ля-ля, чтобы было слышно даже в Париже. В 1868 году в честь Огюстины Девериа один известный петербургский адвокат устроил ужин в своем особняке на Литейном проспекте. Гости собрались и ждали появления актрисы. И что же! Шесть ливрейных лакеев внесли в зал огромное серебряное блюдо, на котором возлежала Огюстина, «одетая» в бриллиантовое колье и прикрытая виноградным листочком. Необычное блюдо поставили на стол, и началась настоящая вакханалия. После этой скандальной выходки контракт с Девериа был расторгнут. В Париже Огюстина сценического успеха не имела, а ее соперница по вульгарным проделкам графиня Кастильоне, состарившись, завесила в своем доме все зеркала, затянула стены черным и выходила на улицу только по ночам, чтобы никто не видел следов времени на ее некогда прекрасном лице...\

«Все мы жаждем любви»

Я танцовщицей была,
Но во мне талантов много.
Грациозна и мила.
И светла моя дорога.
Так как голос мой силен,
Много страсти в нем и чувства.
А «Елена» — камертон
Современного искусства.

Эти бесхитростные куплеты из оперетты «Все мы жаждем любви» были специально написаны для Веры Лядовой и вместили всю ее короткую и не очень счастливую жизнь. Вера родилась в артистической семье, ее отец Александр Николаевич Лядов был известным дирижером, мать — балериной. В 1849 году, когда Верочке исполнилось десять лет, она поступила в Санкт-Петербургское Императорское театральное училище. Вера была не очень здоровым ребенком, но самозабвенно, забывая об усталости, с утра до вечера повторяла одни и те же балетные движения, чтобы достичь совершенства. Ее талант и упорство были замечены, и юная воспитанница балетного училища стала появляться на императорской сцене в небольших танцевальных номерах, а осенью 1851 года ей пришлось запеть. На сцене императорского театра была поставлена опера композитора Степана Давыдова «Леста, днепровская русалка». Публике нравились великолепные декорации, легкая запоминающаяся музыка и куплеты «Мужчины, как мухи, к нам льнут, имея в предмете лишь нас обмануть...». Их исполняла двенадцатилетняя Верочка Лядова, у которой был милый голосок и природный комизм.

В 1858 года Вера Лядова в 19 лет окончила Театральное училище и стала актрисой императорских театров с жалованием 600 рублей серебром в год. Поскольку Верочка Лядова начала очень рано выступать на сцене, для нее было сделано исключение из правил: срок ее службы в театре исчислялся с шестнадцатилетнего возраста, а это, как и в наше время, имело значение при назначении пенсии.

Лядова нравилась публике: бойкая, ловкая, талантливая, грациозная танцовщица, к тому же красавица с прекрасной фигурой. Любовь, изображаемая балериной в дуэте с партнером, очень часто перерастает в настоящее чувство. Так случилось и с Верочкой, она вышла замуж за танцовщика Льва Иванова, человека очень скромного, не стремившегося к славе. Лев Иванов как танцовщик и как талантливый хореограф навсегда остался в тени великого балетмейстера Мариуса Петипа. Брак с Верой, начавшийся как балетная сказка, очень скоро превратился в страшную быль. Лев Иванов писал: «Было у нас трое сыновей, первенец умер во младенчестве, а двое остались; младший из них был глухонемой. Между мной и женой постоянно была моя теща, ведьма, дурная мать. Она постоянно напевала моей жене, чтоб она не обращала на меня много внимания, пользовалась жизнью, пока молода, и веселилась». Лев Иванов получал очень скромное жалование, большую часть которого пропивал. После оглушительного успеха «Прекрасной Елены» супруги расстались окончательно. Все заботы о содержании семьи легли на плечи Веры Александровны. Конечно, не обошлось без сплетен о легкомыслии опереточных актрис, но самый страшный, позорный для Лядовой скандал был впереди. А всему виной стала длина разреза на тунике Прекрасной Елены.

Фотограф Карл Бергамаско сделал постановочную фотографию Веры Лядовой и ее партнера артиста Сазонова в сцене из «Прекрасной Елены». Фотографии раскупались мгновенно, два работника фотоателье с трудом справлялись с огромным наплывом заказов. Одну фотографию Бергамаско для рекламы разместил в витрине на Невском проспекте, и вот журналист Алексей Суворин, гуляя по центральной магистрали столицы, увидел этот ужас! В газете «Санкт-Петербургские ведомости» Суворин вел еженедельную рубрику фельетонов и разразился открытым письмом к актрисе: «Вы действительно прекрасны, Вера Александровна, и вам к лицу любой костюм, но на фотографии вы изображены с обнаженной выше колена ногой, причем весьма далекой от грациозности, а рядом с вами на коленях стоит господин Сазонов, и выражение его лица столь же непристойно, как и ваша поза. Нет сомнений, что эти фотографии — настоящий плевок в лицо обществу и во все устои, как семейные, так и моральные. Смею заявить вам, Вера Александровна, что на голых ногах и, тем более, иных частях тела в историю искусства войти нельзя!»

Написать женщине в то время письмо в таком презрительном тоне было больше, чем оскорбление, за это еще вызывали на дуэль! Но для Суворина актриса оперетты была не лучше публичной девки, которую можно на глазах всего города отхлестать по щекам. А теперь взгляните на эту фотографию, где нога актрисы обнажена чуть выше колена. Да это сама невинность! Если журналист Суворин хоть раз в жизни смотрел балетный спектакль, то он мог заметить, что у женщин есть ноги и колени и они их постоянно демонстрируют публике! Конечно, дело было не в длине разреза. Опереточная лихорадка заставила серьезно задуматься русских писателей и драматургов. Может быть, они перекормили русскую публику однообразными сюжетами: купцами-самодурами, спившимися мужиками, студентами с малопонятными идеями и восторженными барышнями? Как заметил один из критиков, «наша публика, отерев гражданскую слезу, решилась и, наконец, улыбнулась». Да и сам успех оперетты не был напрямую связан с высотой поднятия ноги в канкане. Обсуждать надо было преимущества и недостатки нового жанра, но легче всего было обидеть актрису.

В ответ на оскорбление Суворина поклонники Лядовой собрали полторы тысячи рублей по подписке, чтобы на эти деньги изготовить и вручить Прекрасной Елене золотую диадему с бриллиантовой звездой. У любителей оперетты началась настоящая «подаркомания». Лядова получила множество дорогих подношений, а для букетов в ее квартире на Большой Миллионной улице не хватало места.

Скандалы всегда хорошо продаются, и пока имя Лядовой было у всех на устах, в репертуаре каждый день был спектакль с ее участием. Вера Александровна из последних сил скрывала свою смертельную болезнь, пела, танцевала, а в антракте задыхалась от кашля. В конце концов на одном из спектаклей она упала в обморок. Королева русского канкана умерла в марте 1870 году, через два года после премьеры «Прекрасной Елены». Ей был всего 31 год. От квартиры на Большой Морской и до Смоленского кладбища гроб с телом актрисы несли на руках, в траурной процессии были тысячи благодарных зрителей. На могиле Веры Александровны Лядовой установили белоснежный памятник, где она изображена в костюме Прекрасной Елены, но каждую ночь вандалы писали на белом надгробии черной краской ругательства. Днем их стирали, а ночью они появлялись снова...

Панталоны в суде

Книга Салтыкова-Щедрина «История одного города» вышла в свет в 1870 году, но, когда ее перечитываешь, создается впечатление, что автор каким-то фантастическим образом, преодолев 140 лет, заглянул в наше время и ужаснулся: «Развращение нравов развивалось не по дням, а по часам. Появились кокотки и кокодессы... Образовался новый язык, получеловечий, полуобезьяний, но, во всяком случае, вполне негодный для выражения каких бы то ни было отвлеченных мыслей. Знатные особы ходили по улицам и пели: «Ко мне, мой помпончик!» или «Венера с морковками», а смерды слонялись по кабакам и горланили камаринскую. Мнили, что во время этой гульбы хлеб вырастет сам собой, и потому перестали возделывать поля. В довершение всего, очистили какой-то манеж и поставили в нем «Прекрасную Елену», пригласив, в качестве исполнительницы, девицу Бланш Гандон. И за всем тем продолжали считать себя самым мудрым народом в мире».

Салтыков-Щедрин был среди ярых противников канканной лихорадки, а тут еще явилась из Парижа упоминаемая им девица Бланш Гандон, чтобы своими скандальными выходками нанести молодому искусству оперетты огромный вред. В 1866 году на самом пике опереточной моды в Петербурге открылся частный театр Вильгельма Берга. Француженка Бланш Гандон была так юна, что даже не имела права подписать ангажемент. Вместо нее контракт с Бергом заключил отец молодой актрисы. В театре Берга зрителям предлагались шансонетки, канкан и фривольные интермедии. Мадемуазель Гандон в этом репертуаре была мастерицей на все руки, вот только ноги ее однажды подвели: во время танцев она, запутавшись в юбках, упала спиной к публике, обнажив нижнее белье. Полицейский, который постоянно присутствовал в зале, немедленно остановил представление и составил протокол о «бесстыдных действиях на сцене». Дело разбиралось в мировом суде. Были поставлены два вопроса. Первый: «Было ли падение актрисы случайностью или его запланировали для «падения» нравственности публики?» Второй вопрос был еще более сложным: «Было ли на мадемуазель Бланш Гандон надето нижнее белье в то время, когда она, лежа на спине, размахивала ногами, обращенными в сторону зрителей?» Адвокат Тургенев утверждал, что белье на актрисе было, и даже принес в суд панталоны, требуя приобщить их к делу в качестве вещественного доказательства. Однако мировой судья назначил штраф в 150 рублей. Сумма немалая, но она не остановила малютку Бланш. Весной 1872 года мадемуазель Гандон, исполняя роль Зимы, надела прозрачную коротенькую шубку на белье телесного цвета и выдала такой огненный канкан, что ей снова присудили штраф за бесстыдство.

Большинство нынешних поп-исполнителей до такой степени «огандонились», что, по-моему, следует задуматься об учреждении премии имени Бланш Гандон за бесстыдные действия на сцене. Конечно, сегодня этот приз будет считаться почетной наградой. Ведь собирают же полные залы девицы, поющие трусами, и при этом мы продолжаем «считать себя самым мудрым народом в мире».