Кофе с обезьяной
ЯРКИЙ МИР
«Секретные материалы 20 века» №8(316), 2011
Кофе с обезьяной
Галина Мазанова
журналист
Санкт-Петербург
940
Кофе с обезьяной
Голубые сойки прячут пищу, чтобы отыскать ее потом

Древние греки были всерьез озабочены вопросом, обладает ли душой раб. В Средневековье не менее глубокомысленно рассуждали над проблемой, есть ли душа у женщины. В наше время наука открывает все новые свидетельства того, насколько умны могут быть другие биологические виды. Нам же остается решить, как к этому относиться.

Словарь для приматов

«Не так давно я провел утро за кофе с Кэнзи. Идея была не моя – Кэнзи сам меня пригласил, хотя сделал это не вполне обычным образом. Кэнзи не очень-то многословен – в его словаре по формальному счету 384 слова, хотя, возможно, он знает на дюжину больше. Его голос отлично ему служит – очень ясный, выразительный и громкий. Но он не слишком пригоден для произнесения слов – что в порядке вещей, если ты всего лишь обезьяна бонобо, более мирный кузен шимпанзе.

Тем не менее, Кэнзи очень разговорчив: большую часть дня он держит в руке что-то вроде разговорника – три ламинированных плоских листа, заполненных сотнями цветных символов, представляющих все слова, которым его научили воспитатели или которые он подхватил сам. Он может строить фразы, иногда довольно сложные, и высказывать мысли, просто указывая на картинки. Эти листы содержат не только существительные и глаголы – например, «мяч» или «конфета», «бежать» или «щекотать», но и служебные слова – предлоги или наречия, а также грамматические элементы, например, окончания, определяющие время.

Кэнзи - мастер создавать дружескую атмосферу. Поэтому он находит картинку «кофе» в своем словаре и указывает на меня. Потом он показывает на Сью Сэвидж-Рамбо, приматолога Центра изучения больших обезьян в Де Мойне, штат Айова, где Кэнзи родился, и на лаборанта Ромейна. Ромейн приносит четыре чашки кофе – горячего, но не слишком. Одну подает Кэнзи через плексигласовое окно в загородке его патио и возвращается к нам. Кэнзи потягивает кофе, и поскольку наши голоса усиливаются микрофонами, прислушивается к беседе.

«Мы ему сказали, что пришел гость», – говорит мне Сью. – Он заволновался, но с утра что-то заупрямился, и мы не могли выманить его во двор. Пришлось заключить с ним сделку в обмен на мускатную дыню».

«Мускатной дыни» в словаре Кэнзи пока нет; поэтому он указывает на «зеленое», «желтое» и «арбуз». Когда он попробовал кормовую капусту, он назвал ее «медленный латук», потому что ее приходится жевать дольше, чем обычный салат-латук.

Некоммерческая организация «Трест изучения больших обезьян» – это дом для семи обезьян бонобо. В их числе и маленький сын Кэнзи Теко, родившийся в июне прошлого года. Кэнзи вовсе не единственная обезьяна, выучившая язык. До него были знаменитые Коко, Уошо и другие. Но Трест использует новый подход: здесь обезьянок растят в среде, где звучащая речь и картинки-символы окружают их с самого рождения. Так же, как человеческие матери, гуляя с детьми, рассказывают им обо всем, что видят, хотя малыши не всегда понимают, – так и ученые из Треста разговаривают со своими бонобо.

Однако сегодня Кэнзи не расположен много разговаривать, он предпочитает бегать и прыгать, демонстрируя свою физическую удаль. «Мяч», – показывает он на листе своего словаря, как только заканчивает с кофе. «Скажите ему, что дадите ему мяч», –инструктирует меня Сью и показывает, где на моей таблице находятся нужные символы. «Я-поймаю-мяч-для-тебя», – медленно выстукиваю я. «Поймать» Кэнзи часто употребляет вместо «получить».

Некоторое время у меня уходит на поиски мяча в коридоре. Когда я возвращаюсь, Сью спрашивает Кэнзи – устно, без словаря: «Ты готов играть?» Кэнзи лукаво смотрит на нас. «Потом готов», – выстукивает он.

Так рассказывает о своем общении с чудо–обезьяной корреспондент Джеффри Клюгер в журнале «Тайм». Отношения людей с животными весьма разнообразны. Они наши компаньоны и собеседники, члены семьи и работники, домашние любимцы и домашний же кошмар. Мы любим их и сажаем в клетки, обожаем и обижаем. И, увы, едим. Не пора ли подумать о том, чтобы свой короткий путь от рождения до нашей тарелки животное проходило в достойных условиях?

Мы издавна привыкли оправдываться тем, что животные принадлежат нам. Мы можем делать с ними все, что хотим, просто потому, что они не страдают, как мы. Они не умеют думать, не знают забот, у них нет представления о будущем и о собственной смертности. Они спариваются, но не знают любви. В нашем представлении они даже лишены сознания. Еще Рене Декарт утверждал, что «причина, по которой животные не говорят, как мы – это не отсутствие органов речи, а отсутствие мыслей».

Для многих самый убедительный аргумент в пользу такого отношения к братьям нашим меньшим – Библия. Даровал Создатель человеку власть над всеми зверями полевыми? Даровал. И все, и никаких дискуссий.

Но мало-помалу стена, которую мы воздвигли между людьми и животными, осыпается. Мы привыкли говорить: люди – единственные живые существа, использующие орудия. Но что тогда сказать о птицах или больших обезьянах, которые делают то же самое? Люди – единственные, кто способен к состраданию и великодушию. Но что сказать о приматах, у которых наблюдается взаимопомощь и своеобразная благотворительность, или о слонах, которые оплакивают своих мертвых? Только люди, казалось бы, способны испытывать радость или иметь понятие о будущем… Но вот результат недавних английских исследований: свиньи, выросшие в благоприятных условиях, жизнерадостны и с любопытством идут на незнакомый звук вместо того, чтобы проявлять агрессию или бежать. А что до того, что люди – единственные, кто владеет речью, то Кэнзи лично может засвидетельствовать, что это неправда.

Все это заставляет нас взглянуть на животных по-другому. Питер Сингер, биоэтик из Принстонского Университета, в своей книге «Освобождение животных» (1975 год) впервые сформулировал то, на чем сегодня основывается движение за права братьев наших меньших: «Способность страдать, – утверждал он, – это великий межвидовой уравнитель, и мы не вправе причинять животным боль или страх, которых не хотели бы испытать сами».

Эта идея никогда не встречала всеобщего признания. Но новейшие исследования подтверждают ее обоснованность. Недостаточно изучать мозг животного. Настало время изучать его разум.

Эти сознательные существа

На пути к познанию разума животных есть много препятствий, и не последнее из них – то, что мы не можем согласиться, будто кто-то еще, кроме человека, обладает сознанием. Правда, мы допускаем, что им обладают шимпанзе и дельфины; нам приятно думать, что наши любимцы, собаки и кошки, тоже. А мыши? Или тритоны? Крошечного мозга простому существу достаточно для управления основными функциями тела. Зачем тратить лишние синапсы, если система может работать на автопилоте?

В этом вопросе больше «видового шовинизма», чем может показаться на первый взгляд. «Почти вероятно, что ниже определенного порога субъективное сознание отсутствует», – считает когнитивный психолог Дедре Гертнер из Северо-Западного университета США. «Не знаю, нужно ли видеть в поведении таракана что-либо, кроме системы локальных рефлексов, позволяющих ему убегать от плохого к хорошему».

На объективность нашего суждения сильно влияют наши чувства к данному виду. Если мы полагаем, что таракан не так умен, как бабочка, то скорее всего из-за подсознательной неприязни к этому виду. Многие ученые согласны, что сознание в животном мире управляется своеобразным мыслительным реостатом: ярче всего сознание светит в человеке и других высших животных и угасает вплоть до мерцания и, наконец, до полной темноты у самых низших видов.

Уровень интеллекта часто ставят в зависимость от размера мозга. Тут мы, люди, короли: человеческий мозг велик и весит 1400 граммов. Но у дельфина мозг еще больше – 1700 граммов, а у кита-убийцы и вовсе огромен – 5600 граммов. Но мы меньше дельфина и много меньше касатки, так что по отношению к весу тела мы снова впереди, верно? Ничего подобного. Мозг этрусской креветки весит всего 0,1 грамма, то есть по отношению к крошечному телу ее мозг больше нашего.

Помимо размера мозга имеет значение и его структура. Высшие мыслительные процессы протекают в коре головного мозга – наиболее развитом участке мозга, который у многих животных отсутствует. Млекопитающие – члены привилегированного «клуба обладателей коры» и, как правило, чем больше и сложнее эта область мозга, тем умнее животное. Люди творят чудеса, используя орудия, обезьяны от них не отстают, выдры разбивают моллюсков о камни, чтобы добыть их мясо – это действие хотя и примитивно, но тоже считается. Но если креативность обитает в коре, почему врановые (класс птиц, включающий ворон и соек) лучше использует орудия, чем почти все виды, кроме человека? Вороны, например, мастерски сгибают из проволоки крючки, чтобы выудить корзинку с едой со дна пластиковой трубы. Еще более замечательно то, что обнаружил зоолог из Кембриджа Кристофер Бэрд: грачи, тоже из семейства врановых, отлично соображают, в каком порядке бросать камни в кувшин, не доверху полный водой, чтобы из него напиться. Сперва они выбирают крупные камни, очевидно рассудив, что так уровень воды быстрее поднимется. Эзоп сочинил басню о птице, которая именно так справилась с задачей, две с половиной тысячи лет назад, но потребовалось более двадцати столетий, чтобы ученые доказали, что этот подвиг – не басня.

Как птицы выполняют такие трюки без коры головного мозга? В этом им помогает структура, общая с млекопитающими – базальные ганглии. Она хотя и проще, но с обработкой информации справляется вполне спешно.

Уровень интеллекта у врановых и других животных повышается за счет структуры не столько их мозга, сколько их сообщества. Быть одиноким животным проще, чем социальным. «Нельзя отнять у полярного медведя силу в битве или выносливость в погоне. Но животные, живущие стаей, делают это умнее», – рассказывает зоолог Кристин Дри из университета Дьюка, изучавшая поведение гиен. Это пользующееся дурной славой животное действует исключительно умно: «Гиена и одна может загнать жертву, но чтобы одолеть, например, зебру, требуется несколько животных. И они планируют операцию заранее. Они как бы говорят друг другу: «Давайте завалим зебру», и только после этого начинают охоту. Одна гиена располагается в засаде, остальные гонят добычу в ее сторону. Они могут даже пропустить другое животное, попавшееся им на пути».

Дри исследовала кооперацию гиен, помещая пару из них в загон, где с платформы наверху свисали две веревки. Платформа наклонялась и сбрасывала вниз еду, только если гиены тянули за веревки вместе. Первая же пара, войдя в загон, в течение двух минут сообразила, в чем дело. «У меня просто челюсть отвалилась», – удивилась Кристин.

Львы на охоте тоже взаимодействуют по определенной системе. Науке еще неясно – то ли взаимодействие стимулирует ум, то ли врожденный ум заставляет животных кооперироваться, чтобы легче выживать.

Известно, что врановые – самые «социальные» из птиц. Их группы стабильны, они долговечны и отличаются сообразительностью. А вот стадные животные, коровы или буйволы, не блещут интеллектом. Хотя они живут коллективно, их сообщество почти не организованно. В стаде буйволов, как говорит Дри, «Бобу нет дела до Бетти». Но среди приматов, хищников, китов или дельфинов каждый занимает в группе определенное место.

«Я» и «Другой»

Изучать мозг и поведение животного достаточно просто. Сложнее представить себе более тонкие познавательные процессы. Одна из важнейших способностей, которой должен овладеть человеческий ребенок, относится к теории познания: не всякое знание универсально. Малыш, который наблюдает, как няня прячет в комнате игрушку, делает вывод, что каждый, кто входит в комнату, знает, где лежит игрушка. И не раньше трехлетнего возраста ребенок начинает понимать, что если он что-то знает, то это не значит, что кто-то другой знает то же самое.

Теория познания – главное в общении и в познании себя. Немногие из животных обладают этим даром, но собаки – точно. Они с рождения понимают, что указывающий жест означает: кто-то хочет поделиться информацией, обрати на это внимание, если хочешь узнать то же. Это вроде бы просто, но только если ты родился с этой способностью – и если, кстати, у тебя есть пальцы, чтобы показывать.

Не похоже, чтобы большие обезьяны, несмотря на их впечатляющий интеллект и пятипалые руки, с рождения обладали способностью указывать… Но они могут научиться. Малыши редко расстаются с матерью, цепляясь за ее живот, когда она ковыляет с места на место. Но Кэнзи, выросшего в неволе, его воспитательницы часто носили на руках, освободив ему конечности для общения. Когда Кэнзи было 9 месяцев, он уже часто указывал на предметы. А принимая Джефри Клюгера, он указывал не только на кофе, но и на гостя, и на коридор, где лежит нужный ему мячик. Противопоставление «я – другой» освоено им вполне четко.

Голубые сойки – тоже из семейства врановых – прячут пищу, чтобы отыскать ее потом, и очень зорко следят, не видят ли другие животные, где спрятана их «заначка». Если за сойками и вправду наблюдают, они выжидают, пока чужаки уйдут, и лишь потом прячут еду. Они не только понимают, что другие существа обладают умом, но и манипулируют тем, что в этом уме происходит.

Классический тест на понимание отличия «я – другой» проводят при помощи зеркала – в идеале животное, видя отражение, должно осознать, что это оно само. Можно умиляться, глядя, как котенок, увидев свое отражение, бежит на другую сторону зеркала в поисках товарища для игр, но это не верх сообразительности. К тем немногим видам, которые проходят испытание зеркалом, относятся слоны, обезьяны и дельфины. Все три реагируют совершенно правильно на пятно краски у себя на лбу. Обезьяны и слоны хотят потрогать пятно не на отражении, а на собственной голове. Дельфины поворачиваются так, чтобы лучше разглядеть пятно. Если надеть орангутангу браслет, он не станет просто смотреть на него. Он поднесет его к лицу и потрясет, как бы общаясь с отражением – «вот что у меня есть».

Но и с зеркальным тестом, и без него некоторые животные на удивление легко улавливают абстракции, например, идею подобия и различия. Маленькие дети знают, что картинка с двумя яблоками «не такая», как та, где изображены груша и банан – в первом случае объекты одинаковы, во втором различны. Гораздо трудней ребенку сделать следующий шаг: правильно объединить картинку с двумя яблоками с изображением двух бананов, а не апельсином и сливой. Это называется «отношением отношений», и такой тест успешно проходят бабуины и – на удивление – голуби, правильно выбирая пары, указывая клювом или джойстиком на мелькающие на экране картинки.

Люди лучше понимают идею, если у них есть термин для ее описания. Попробуйте объяснить, скажем, удовлетворение, если этого слова не существует! Животные пользуются этими «ярлычками». Так шимпанзе, когда им показали символы «одинаковый», «разный», «такой же» и «другой», стали лучше проходить аналоговые тесты.

Помимо сообразительности

Если животные могут мыслить – хотя, с нашей точки зрения, примитивно – то неизбежно возникает вопрос, могут ли они чувствовать? Могут ли они сопереживать, сострадать, могут ли они любить, заботиться, надеяться, горевать? И как это сказывается на нашем отношении к ним? Для науки удобней просто держаться подальше от этих проблем, чреватых ловушками и неожиданностями. Однако отдельные ученые исследуют эти вопросы.

Мы знаем, что слоны медленно кружат вокруг тела своего товарища по стаду, явно выражая признаки скорби. Подобные чувства они выказывают, когда находят кости другого слона, осторожно исследуют их, обращая особое внимание на череп и бивни. Обезьяны тоже остаются рядом с мертвым членом своей группы в течение нескольких дней.

Сочувствие к живым представителям своего вида не чуждо и другим животным. «Когда крысам больно и они извиваются и пищат, другие крысы, видя это, тоже начинают извиваться», –делится наблюдением психолог и антропобиолог из Гарварда Марк Хаузер. Приматолог из Атланты Франс де Вааль обнаружил, что когда обезьяне-капуцину предлагают на выбор два жетона, один из которых дает ему право на два ломтика яблока, а на другой он может «купить» по одному ломтику для себя и для друга, то он проявляет щедрость и выбирает второй. Эта деталь поведения капуцинов объясняется лишь чистым удовольствием дарить. Точно так же у человека, совершающего жест милосердия, активизируется в мозгу зона удовольствия. Сингер считает, что такое свидетельство благородных импульсов у животных – великолепный аргумент в пользу их права на достойную жизнь. А главное – интенсивность переживания своего мира у людей и животных равна. Боль одинаково чувствуют все живые существа. «Если когда-нибудь, – говорит он, – будет доказано, что устрицы обладают сознанием, то их нельзя есть».

Конечно, разрыв между человеком и его меньшими братьями велик, и та способность к сопоставлению информации, к догадке, которой обладает любой двухлетний человеческий детеныш, их «близорукому» уму недоступна. Но то, как мы обращаемся с животными, прежде всего домашними, невозможно оправдать. Тысячи голов свиней и рогатого скота, стесненных до невозможности на фермах-фабриках США, куры, зажатые в своих клетках до того, что едва могут стоять… Лишь недавно полиция ЕС по защите животных официально признала, что животные – чувствующие создания, и это требует лучшей организации условий на фермах, в машинах для перевозки и при забое.

Вряд ли в один прекрасный день мы все проснемся вегетарианцами. Даже энтузиаст Сингер не верит в это. В США не ест мяса из моральных соображений всего три процента населения, и эта цифра со времени опубликования его манифеста не изменилась.

Есть мясо, чтобы не умереть от голода – в порядке вещей (и другие виды при этом играют более честно), но можно есть его меньше. Мы не в состоянии прекратить использовать животных в других целях – например, испытывать лекарства. Но можно перестать тестировать на них косметику, а также переосмыслить устройство цирков, зоопарков и других форм содержания животных в неволе в целях развлечения.

В конце концов, в нашем мире Кэнзи – всего лишь обезьяна, но среди обезьян он крупный ученый: в его словаре наряду с такими словами, как «лапша», «сахар», «конфета» или «ночь», присутствуют слова «хорошо», «счастье», «быть», «завтра». И они для него полны значения. Его жизнь, как и жизнь других животных, может быть, вне сомнения, богатой и полноценной.


14 апреля 2011


Последние публикации

Выбор читателей

Владислав Фирсов
8257991
Александр Егоров
929688
Татьяна Алексеева
763275
Татьяна Минасян
317639
Яна Титова
242539
Сергей Леонов
215369
Татьяна Алексеева
178387
Наталья Матвеева
174987
Валерий Колодяжный
169528
Светлана Белоусова
156979
Борис Ходоровский
154992
Павел Ганипровский
130451
Сергей Леонов
111883
Виктор Фишман
95531
Павел Виноградов
91978
Наталья Дементьева
91521
Редакция
84673
Борис Ходоровский
83116
Станислав Бернев
75659