Об этом человеке, являвшемся организатором большевистского Иностранного легиона, вплоть до наших дней продолжают создавать легенды. Так, в 2013 году перед Государственной думой РФ выступил некий криминалист, который пытался доказать, что в мавзолее лежит не Ульянов-Ленин, а прибывший в 1917 году из США социал-демократ Борис Рейнштейн. В связи с этим «открытием» предлагалось гроб с телом покойного из мавзолея извлечь и отправить в США, так сказать, «по месту жительства покойного». Дума задумалась. А кем же был реальный Борис Рейнштейн?

НЕ ОЧЕНЬ РУССКАЯ КРАСНАЯ АРМИЯ

Уроженец юга Российской империи, он с 18 лет вступил на путь революционной борьбы. Юные народовольцы пытались сочетать терроризм с уже проникшим в Россию марксизмом. В 1886 году Борис эмигрировал в Европу (Мюнхен, затем Цюрих). Занимался изданием и распространением революционной литературы. Эта его деятельность сопровождалась неоднократными задержаниями на границах, арестами и побегами. Наконец, в 1890 году Ренйнштейн был осужден французским трибуналом и после двух с половиной лет, проведенных в одиночке, депортирован из Европы в США (ни одна иная страна не согласилась принять смутьянов). Здесь он пробыл почти четверть века.  

В начале июня 1917 года полулегально через Канаду, Швецию и Финляндию Рейнштейн вернулся на родину, где, хотя и не сразу, примкнул к большевикам. Однако положение последних после совершенного ими переворота оказалось весьма неустойчивым. Солдатские массы, вдоволь навоевавшиеся на фронтах Первой мировой, не стремились с оружием в руках встать на защиту новой власти, а контрреволюция тем временем множила ряды сторонников. И тогда большевистские лидеры вспомнили о так называемых интернационалистах, на помощь которых им уже доводилось опираться в октябре 1917-го. 

Так, в Петрограде среди участников революции отметились китайцы Лю Юн-сан и Ма Ю-дзин, а также болгарин Сотир Черкезов. В группе действующих в центре Петрограда красногвардейцев выделялся военнопленный немец Клингер. В Москве на Пресне красногвардейский отряд состоял в основном из поляков, а отряд, прибывший из Иваново-Вознесенска, – главным образом из австро-венгерских военнопленных, возглавляемых Ференцем Янчиком. 

Но в реалиях полномасштабной Гражданской войны помощи разрозненных групп иностранцев было недостаточно. В марте 1918 года Владимир Ленин поручил знающему основные европейские языки Борису Рейнштейну организовать и возглавить Красный иностранный легион. Сразу же возникло Бюро по делам пленных при Военном отделе ВЦИК, занявшееся вопросами пропаганды. И пропаганда сработала – начал действовать оперативно созданный большевиками Комитет военнопленных. Делами в нем заправлял венгр Бела Кун. Будучи в российском плену, он неплохо освоил русский язык и теперь выдавал одну за другой статьи (как правило, популярное изложение ленинских) с призывами к соотечественникам вступать в Красную гвардию. Около полумиллиона пленных венгров, находящиеся в сибирских лагерях, являли собой наиболее перспективную для большевиков группу интернационалистов.

В лагерях была проведена конференция военнопленных, на которой им сообщили, что состоящая из казаков охрана отказалась продолжать караульную службу. Теперь в распоряжение недавним пленникам передавались склады провианта и обмундирования, а затем и арсеналы. 

К концу 1918 года в Красную гвардию вступили 30 тысяч иностранцев. Не так и много, но это были опытные, обстрелянные на фронтах Первой мировой солдаты, а не свои рабочие и крестьяне, никогда не державшие в руках оружия. В общем, Иностранный легион на какое-то время стал главной ударной силой большевиков. В Иркутске Красная гвардия практически полностью состояла из венгров, в Оренбурге из 1600 красногвардейцев не менее 1000 являлись интернационалистами, примерно такой же расклад наблюдался в Костроме. Всего было создано порядка 160 отрядов численностью от сотни до нескольких тысяч бойцов.

ПЕСТРАЯ КОМПАНИЯ

Подписание большевиками позорного Брестского мира с немцами едва не поставило под угрозу их союз с интернационалистами. Дело в том, что по условиям договора все военнопленные должны были вернуться на родину. Советская власть делала все, чтобы саботировать это условие. В лагеря срочно выехали агитаторы, и одновременно под различными предлогами (дефицит вагонов, загруженность дорог и т. п.) затягивался выезд иностранных граждан. В итоге к концу 1918-го, почти через год после подписания Брестского мира, в России все еще находилось более миллиона бывших военнопленных.

Правительства Австро-Венгрии и Германии пытались оказывать давление на Россию, всеми силами препятствовали вербовке своих граждан, но большевики нашли простой выход из положения: теперь каждый новоявленный красногвардеец вместе с оружием автоматически получал паспорт гражданина РСФСР. Получалось, что в Красную гвардию вступают (причем добровольно) не иностранцы, а российские граждане.

Была организована Федерация иностранных групп при Российской компартии, поделенная на национальные секции: югославскую, венгерскую, чехословацкую, немецкую. Со временем эти секции стали основой будущих компартий. Деятельность федерации курировали Свердлов и Стасова. Возглавил ее Бела Кун, с активистами федерации не раз встречались Рейнштейн и лично Ленин. 

Интернационалистов использовали и для подавления контрреволюционных выступлений, т. е. практически в роли карателей. Ведь местное население они не знали и не щадили его, русский понимали плохо и потому были не восприимчивы к враждебной пропаганде. Когда появились так называемые продотряды, охранять их от населения зачастую посылали интернационалистов. Так, немец Роланд Фрайслер, ставший на родине при нацистах главой Народной судебной палаты и судивший коммунистов, начинал карьеру в качестве комиссара советского продотряда.

СКОЛЬКО ИХ БЫЛО?

В 1919 году Бела Кун оценивал численность венгерских бойцов в России в 100 тысяч. Но не только венгры спасали советскую власть. К 1918 году в России пребывало порядка 150 тысяч китайских гастарбайтеров, которые после октября 1917-го остались без работы и охотно шли в красногвардейцы за еду и скромное жалованье. Наряду с венграми и латышами они являлись наиболее существенным источником пополнения Красной армии. Отряды китайцев в дальнейшем действовали во многих регионах, но особено на юге России и на Урале. 

Китайский отряд Терской ЧК (этакая гремучая смесь из китайцев, чеченцев и чекистов) возглавлял Пау Тисан. Один из ветеранов Гражданской войны позже вспоминал: «Увлекаемый потоком отступавших красногвардейцев, я стал очевидцем изумительного хладнокровия китайцев. Китаец – образец бесстрашия и воинской деловитости. Мы, преследуемые по пятам белогвардейцами, погибли бы все, если бы не китайцы. Они отвлекли белых на себя, жертвуя собой. Я не мог не изумиться сверхчеловеческой выдержке этих людей». Но в конце 1918 года китайцы оказались на острие удара армии Колчака. Под станцией Выя их окружили и перебили практически поголовно. 

К февралю 1919 года китайских интернационалистов на Урале больше не осталось. Вопросы интернационализма волновали китайцев меньше всего, они честно воевали за деньги и еду, как обычные наемники, не считаясь с потерями, никогда не дезертируя. Все, кто видел их в деле, говорят о них как об отличных солдатах.

Точное количество иностранцев, пополнивших Красную армию, неизвестно – ведь помимо полностью интернациональных отрядов множество венгров, чехов, китайцев и прочих иностранцев служило в обычных смешанных частях. Приблизительная итоговая цифра, названная еще в советское время, – 250 тысяч человек. Много ли это? Если говорить о Красной армии образца 1918 года или сравнивать с численностью белых армий, то очень даже много. К концу 1918 года во всей Красной армии насчитывалось всего полмиллиона человек. Колчак мог выставить не более 150 тысяч бойцов, а белая Добровольческая армия только к середине 1919 года доросла до 60 тысяч. Получается, что в те годы интернационалистов в Красной армии было больше, чем белогвардейцев в совокупности на всех фронтах. Без сомнения, в этот период именно интернационалисты спасли советскую власть.

После окончания Гражданской войны многие интернационалисты не захотели покинуть СССР. Многие служили в ЧК, где иностранцев очень ценили, другие пополнили карательные части особого назначения (ЧОН). Ференц Патаки стал начальником управления войск ГПУ. Лайош Гавро не только дослужился до комбрига, но и женился на вдове комиссара Чапаевской дивизии – писателя Дмитрия Фурманова, а их дочь Кира со временем, стала женой писателя Василия Аксенова. Мате Залка пробовал себя на литературном поприще, оставаясь при этом в аппарате ЦК ВКП(б). В 1936 году он отправился воевать в Испанию, где и погиб.   

ЖИЗНЬ ПОСЛЕ БИТВЫ

Главный организатор легиона Борис Рейнштейн в 1919 году стал делегатом Первого конгресса Коминтерна, на котором представлял пока еще Социалистическую партию США. В 1921 году посетил Москву и был принят Лениным сенатор из США, недавний кандидат в президенты от фермерской трудовой партии на выборах 1920 года Парлей Кристенсен. Во встрече участвовал Борис Рейнштейн, хорошо знавший гостя со времен своего пребывания в Америке. 

Когда отгремела Гражданская, Рейнштейн стал членом исполкома Коминтерна, а в последние годы жизни редактировал журнал «Советланд», выходящий в Москве на английском. На какое-то время о нем забыли, хотя его и упоминал в своей знаменитой книге «10 дней, которые потрясли мир» близко знавший Бориса Джон Рид. 

Много позже вспомнил о Рейнштейне и Александр Солженицын в своей книге «200 лет вместе». Годы сталинских репрессий ветеран партии пережил относительно благополучно. Правда, пострадал его родившийся в 1922 году в России (во втором браке Бориса) сын Лев, который 15 лет сидел в ГУЛАГе и отбывал ссылку в Воркуте. Умер Борис Рейнштейн в 1947 году в Москве. На место в мавзолее, уже занятое его старшим товарищем, он не претендовал. Урна с его прахом покоится в колумбарии главного советского пантеона – Новодевичьего кладбища Москвы. 

Прямых родственников Рейнштейна в России сегодня не осталось. Зато в разных концах США по сей день живет целый клан его потомков, оставшихся в 1917 году в Америке. Они не знают русский язык, но помнят своего знаменитого предка, живо интересуются всем, что происходит сегодня в России. Некоторые из них посещали СССР, а затем новую Россию в поисках следов предка и своих российских дальних родственников. Именно в таком качестве познакомился с ними в 1990 году автор настоящей статьи.