В самом центре Петербурга пролегла Фурштатская улица – настоящий музей под открытым небом, сокровищница архитектурных шедевров, вереница особняков, дворцов и доходных домов. Среди этого великолепия затерялся небольшой каменный двухэтажный домик № 14. Особнячок скромной наружности был известен всем просвещенным петербуржцам как собственный дом Александра Семеновича Шишкова, адмирала, президента Российской академии, министра народного просвещения и члена Государственного совета.

Шишков всегда был в делах, в разъездах, за что и получил прозвище Неугомонный русопят. «Угомонился» Александр Семенович в глубокой старости, когда полностью ослеп. В любое время года можно было наблюдать умилительную картину: слуги усаживали старика с копной седых волос около окна и открывали специально вырезанную внизу рамы форточку. Голуби со всей округи прилетали на обед без приглашения, а маленькие птички спокойно клевали крошки белого хлеба с ладони старца.

ЗРИ В КОРЕНЬ!

В гардемарины Александр Шишков был произведен в 1769 году, когда ему исполнилось 15 лет. В тридцать лет лейтенант Шишков уже командовал 35-пушечным фрегатом. Венцом его военной карьеры стало участие в русско-шведской войне 1788–1790 годов. Императрица Екатерина II наградила капитана 2-го ранга Шишкова золотой саблей «За храбрость» и золотой табакеркой, осыпанной бриллиантами.

На гражданской службе Шишков тридцать три года прослужил царям и отечеству, но, говоря о заслугах адмирала, всегда вспоминают хрестоматийные пушкинские строки:

Сей старец дорог нам: он блещет средь народа
Священной памятью двенадцатого года...

Во время войны 1812 года Александр Семенович Шишков был личным секретарем императора Александра I. Если говорить современным языком, то он стал «рупором Кремля», пропагандистом, писавшим манифесты и прокламации, которые, по словам современника, «действовали электрически на целую Русь». Он призывал народ к «священной войне» против «безбожных варваров», продолжателей кровавых дел Французской революции 1789 года.

Шишков задолго до войны почувствовал опасность, по его мнению исходящую с Запада. Он считал, что в России необходимо избавиться от большей части всего иностранного. Если пофантазировать и представить, что адмирал Шишков каким-то чудесным образом оказался бы сегодня на одном из телевизионных ток-шоу, то его слова были бы встречены бурным одобрением. Александр Семенович называл засилье иностранцев в России тяжелой духовной болезнью, предпочтение заграничного русскому именовал «русской русофобией». В XIX веке среди иностранных специалистов преобладали французы: «Они учат нас всему: как одеваться, как ходить, как стоять, как петь, как говорить, как кланяться и даже как сморкать и кашлять. Мы без знания языка их почитаем себя невеждами и дураками. Пишем друг к другу по-французски. Благородные девицы наши стыдятся спеть русскую песню». Шишков не призывал переодеться в лапти и сарафаны. Он смотрел более реалистично: «Возвращаться к прародительским обычаям нет никакой нужды, однако ненавидеть их не должно».

Массовое засорение русского языка Шишков расценивал как подрывную акцию врагов России, которые «вломились к нам насильственно и наводняют язык наш, как потоп землю». Александр Семенович предлагал изгнать из русского языка иностранные заимствования и заменить их словами на традиционной церковнославянской основе. Для этого надо отыскать коренную основу русских слов. «Зри в корень!» – призывал Шишков в своей книге «Славянорусский корнеслов». Александр Семенович разыскивал корни слов по своей, одному ему понятной системе, часто основываясь на чисто внешнем и случайном сходстве в звучании слов: «Многие совсем не сходные между собой вещи могут коренное значение иметь одинаковым: имена свинец и синица превеликую имеют разность; но в коренном значении никакой, поскольку оба произведены из понятия о синем цвете («свинец» есть испорченное из «синец»)».

«МОРКОВЬ. Вероятно, от глагола «мараю» (вещь маркая) по причине, что овощ сей, имея в себе багряный сок, может, особливо на одежде белого цвета, делать красные пятна, марать».

«ЛОБЫЗАТЬ. Сокращенно «лобзать». Отдельно взятое «ызать» пустозвучно, напротив, сокращенное из слов «лоб лизать» точно выражает совершаемое действие. Отсюда глагол «лобзаются» в просторечии заменяем мы иногда глаголом «лижутся».

«ЖРУ. От слова «горло» произошло «жерло», а от него глагол «жрать».

Можно посчитать это безобидным развлечением филолога-любителя, но Шишков на государственном уровне ратовал за то, чтобы из языковой «грядки» были вырваны все чужеродные корни, а на их место посажены наши, исконные, из которых вырастут правильные слова: вместо тротуара – пешник, бильярд – шарокат, галоши – мокроступы, аллея – просад, бриллиант предлагалось называть сверкальцем, вместо «развитие» говорить «прозябение», индивидуальность именовать яйностью.

АНАЛОГОВ НЕТ!

Оппоненты Шишкова во главе с писателем Николаем Михайловичем Карамзиным считали такой подход к языку опасным, ведущим к бессмысленной изоляции и обеднению языка. Последователи Карамзина, карамзинисты, развлекались, выдумывая фразы на «шишковском языке»: «Хорошилище идет по гульбищу из позорища на ристалище в мокроступах», что означает «Франт идет по бульвару из театра в цирк в калошах».

Карамзин призывал «говорить, как пишем, писать, как говорим». Он понимал, что новое время принесло новые понятия, для обозначения которым нет аналогов в русском языке. «Промышленность», «человечность», «общественность», «меланхолия» и много других слов и понятий Карамзин привнес в литературу и нашу повседневную речь. Карамзин никогда не вступал в личную полемику с Шишковым, но журналисты изгалялись над адмиралом, как могли. На страницах газеты «Северный вестник» Шишкова представили как почитателя «российской отсталости»: «Как можно заставлять нас идти по стопам предков наших с бородами и хотеть, чтобы просвещенные нации не имели никакого над нами влияния? Вы этак захотите обуть нас в онучи и одеть в зипуны?»

Шишков в долгу не оставался, он стыдил карамзинистов, поддавшихся соблазну европейской культуры и забывших родные корни. Адмирал считал, что сторонники Карамзина «безобразят язык свой введением в него иностранных слов, таковых, например, как: моральный, эстетический, эпоха, сцена, гармония, акция, энтузиязм, катастрофа и тому подобные». Адмирал находил абсолютно нелепыми слова «переворот», «развитие» «утонченный», «сосредоточиться», «трогательно», «занимательно», но более всего он ненавидел и боялся слова «революция». Революция представлялась Шишкову в образе «лютого, стоглавого, ядовитого змея», «сосавшего кровь» «несчастных граждан».

ИСКУССТВО СПОРИТЬ

Шишков и Карамзин были сильными и благородными соперниками, они в совершенстве владели искусством спора, то есть уважали заслуги и мнения соперника. Первая личная встреча Шишкова и Карамзина в 1816 году увенчалась «полным наслаждением». «Я не враг ваш, а ученик, – сказал Карамзин адмиралу. – Многое высказанное вами было мне полезно».

В 1818 году Карамзин был избран почетным членом Академии наук, возглавляемой Шишковым. Избрание в почетные члены академии было высочайшей оценкой заслуг избранного перед мировой наукой. Пушкин превзошел Карамзина. В декабре 1832 года президент Российской академии адмирал Александр Семенович Шишков обратился к собравшимся: «Не благоугодно ли будет господам членам академии избрать в действительные члены академии нижеследующих особ…» Первым из пяти претендентов был назван титулярный советник Пушкин. Александр Сергеевич был рьяным сторонником карамзинских идей, он называл шишковистов «староверами от литературы». Шишков не мог этого не знать, но за Пушкиным он признавал «истинный талант… особенную чистоту языка и всегдашнюю ясность». Президент Академии наук лично занимался устранением бюрократических проволочек, возникших при подсчете голосов за избрание Пушкина. Диплом на звание члена академии выдан был Пушкину 13 января 1833 года за подписью Шишкова.

Можно пересмотреть сотни биографий Пушкина, но вы едва ли найдете упоминание, что Пушкин был академиком Академии наук. Факт. Понять логику литературоведов можно: Шишков был признан ретроградом, консерватором, сусальным патриотом и символом языковой утопии, и негоже первейшему русскому поэту быть академиком шишковской Академии наук.

ТРУДНО БЫТЬ РЕФОРМАТОРОМ

Желание расставить людей по ранжиру и каждому дать единственно правильное определение высушивает живую человеческую сущность. Вот и Шишков был не так однозначен и прямолинеен, каким его представляют. Адмирал не раз удивлял современников. Православный Шишков был женам на урожденной госпоже Шельтинг, голландке лютеранского вероисповедания. Дарья Алексеева крепко взялась за штурвал домашнего хозяйства, а адмирал командовал только в своем кабинете, не входя в бытовые заботы.

В декабре 1797 года Шишков был послан с особым поручением в Вену. Служебная «командировка» растянулось на девять месяцев. Дарья Алексеевна писала мужу, рассказывала о семейных делах и просила купить модные французские обновки. Адмирал, «открытый враг слепого подражанья иностранному», покорно исполнял поручения, приобретал кружева, цепочки, колечки, сам паковал их в коробочки и надписывал цены, чтобы знать, выгодно ли покупать заграницей. Шишков посещал балы, театры, маскарады, светские рауты и общался по-французски, на языке всех образованных людей Европы. В этом нет ничего удивительного, странно, что дома Александр Семенович по-русски говорил только со своими гостями. У супругов Шишковых своих детей не было, они взяли на воспитание племянников Александра и Дмитрия. «Дети знатнейших бояр и дворян наших от самых юных ногтей своих находятся на руках у французов, научаются презирать свои обычаи, говорят языком их свободнее, нежели своим», – восклицал адмирал. Дарья Алексеевна считала убеждения супруга «патриотическими бреднями» и наняла для мальчиков француза-гувернера. Шишкову пришлось смириться с тем, что Дарья Алексеевна и племянники говорили при нем по-французски.

С Дарьей Алексеевной Шишков прожил тридцать счастливых лет. Она умерла от рака в 1825 году. Александр Семенович снова женился. Его избранницей стала католичка полька Юлия Осиповна Нарбут. Дом наполнился поляками разного звания, свободолюбивые взгляды которых ничего общего не имели с воззрениями Шишков.

Молодая жена преданно ухаживала за мужем, который временами стал впадать в летаргический сон. Умер Шишков как истинный монархист: «Один раз, во время подобного летаргического сна, когда уже никто не церемонился около него, говорили громко, шумели и ходили, как около покойника, к которому все равнодушны, вдруг вбежал камердинер и сказал довольно тихо, что государь (император Николай I) остановился у ворот и прислал спросить о здоровье Александра Семеныча. К общему изумлению, почти испугу, в ту же минуту Шишков открыл глаза и довольно твердым голосом сказал: «Благодарю государя! Скажи ему, что мне лучше», – и впал в прежнее бесчувствие, продолжавшееся еще две недели до его смерти».

В споре Шишкова и Карамзина победил русский язык. Академик Пушкин пошел срединным путем, объединив все лучшие, что предлагали реформаторы.