Знать не хотим?!
ВОЙНА
«Секретные материалы 20 века» №24(384), 2013
Знать не хотим?!
Дмитрий Митюрин
журналист
Санкт-Петербург
1144
Знать не хотим?!
Фашистский лагерь для военнопленных. 1942–1944 годы

У русского народа есть своя общая и цельная правда о Второй мировой войне. Она заключается в том, что это была война великая, жертвенная и справедливая. Однако, как большая мозаичная картина складывается из множества мелких кусочков, каждый из которых имеет свои цветовые оттенки и очертания, так и общая правда складывается из частных представлений о том времени, уровня и качества информированности каждого отдельного человека и, конечно же, памяти ее участников и свидетелей, которая тоже сугубо индивидуальна.

Много ли, например, общего в воспоминаниях о войне у заведующего тыловым складом и пехотинца, проведшего ее то в атаках, то в окопах, то в госпиталях? У особиста и танкиста? У летчика и подпольщика? У узника немецких концлагерей, а потом еще и советских, и у другого пленного, сбежавшего из этого же лагеря, подавшегося в маки и женившегося на француженке? Субъективный опыт величайшей в мировой истории бойни у двух ее участников неодинаков и может быть глубоко антагонистичным, даже если сражались они на одной стороне. А если на разных?

…В газете «Православный Петербург» были опубликованы два письма. В одном русская женщина рассказывала как ее, умирающую зимой от голода и холода в нетопленом помещении вокзала, отпоил горячим супом очкарик-немец-оккупант, а потом дал на дорогу буханку хлеба, кусок сала. Второе письмо от этого самого немца, который честно признавался, что сам не понимает, какая муха его в тот зимний день укусила, сподвигнув на добрый, хлопотный и сопряженный с продуктовыми жертвами поступок. Но получив от спасенной им женщины икону, он потом, задним числом, пришел к выводу, что, может быть, именно этот подарок спас его от советской пули или снаряда.

Случай, конечно, не относится к разряду типичных и никак не перевешивает то зло, что причинили нам оккупанты, однако он достоин упоминания хотя бы для того, чтобы уберечь нас от ошибки причислять всех служивших в вермахте немцев к разряду маньяков-садистов. Ни одно даже самое мощное тоталитарное государство не способно полностью взять под контроль работу и личную жизнь конкретного индивида, перекрыв все лазейки для проявлений человечности. Война же, с одной стороны, может пробудить в человеке звериные инстинкты, а с другой, напротив, сделать его мудрее и добрее. Тут многое зависит от личности.

Столь длинное вступление призвано разъяснить смысл публикуемого ниже рассказа о буднях немецкого военного госпиталя, находившегося в 1941–1944 годах в оккупированном поселке Тосно Ленинградской области. Рассказ этот основан на вполне субъективном источнике – письмах хирурга Иохана Хоппе к своей невесте Инге.

…Двадцатидевятилетнего Йохана Хоппе призвали в армию в феврале 1940 года. Тосненский госпиталь, куда он прибыл в сентябре 1942-го, располагался в бывшей школе подготовительного летного состава. В поселке в то время находились еще три лазарета, но этот считался одним из лучших среди полевых госпиталей осаждавшей Ленинград группы армий «Север».

В 1942 году в Тосно проживали примерно 17 тысяч человек – старики, дети и женщины. Все население работоспособного возраста, чтобы как-то прокормиться, вынужденно работало на немцев в качестве обслуживающего персонала в госпиталях, на строительстве дорог, на подсобке… Йохан Хоппе был врачом, солдатом, но человеком, который здраво оценивал ситуацию. В одном из писем он говорил: «Нельзя верить в чудеса, война продлится еще долго. В этом я был убежден с конца зимы 1941 года. Здесь на фронте все выглядит по-другому, здесь знаешь лучше действительную силу противника…» И дальше: « Все это печально, но правдиво, и мы не можем изменить это жестокое время».

Ему и второму хирургу выделили комнату прямо при лазарете. Начальник, обер-лейтенант доктор Штаудте, был хорошим администратором и во вверенном ему учреждении поддерживал строгую дисциплину. В здание провели электричество, весной 1943-го заложили парники, начали строительство прачечной, новой столярни, помещения для санобработки, водопроводной башни.

Обслуживающий персонал госпиталя состоял из двух хирургов, окулиста, лора, зубного врача, ответственного за транспорт, аптекаря и двух казначеев. Ухаживали за ранеными прошедшие предварительную подготовку местные девушки и женщины, а также ленинградки, привлеченные в порядке трудовой повинности. Санитарами служили и немецкие солдаты.

Раненых привозили на машинах, в среднем тридцать человек в сутки, а во время больших боев – вдвое больше. Сначала они проходили дезинфекцию, потом их отправляли на рентген, и только после этого делались хирургические операции и другие необходимые процедуры. После операции больные находились под наблюдением врачей еще три недели. Потом, если не было осложнений, их отправляли на санитарном поезде или самолетом в Германию.

Умерших хоронили на кладбищах в Тосно. Отпевал их пастор из армейского корпуса. Могилы аккуратно обустраивали и фотографировали с разных ракурсов. Затем извещение о смерти, пять фотографий, документы и личные вещи умершего отправляли родственникам. Захоронения назывались «кладбища чести». В центре стоял большой крест, на каждой могиле – кресты поменьше. К моменту приезда Хоппе на кладбище этого госпиталя имелось уже около 800 могил, в среднем за месяц добавлялось порядка двух сотен.

В октябре 1942 года Йохэна Хоппе назначили начальником отделения нейрохирургии на 100 кроватей. За больными ухаживали девушки из Ленинграда. Одновременно в этом отделении находилось около 75 тяжелораненых немцев. Неподалеку располагалось «казино» – столовая-чайная, а также своеобразный клуб общения, где военнослужащие коротали время за картами, шахматами, газетами, просто встречались побеседовать, обменяться новостями. Вечерами включали радио, слушали новости с фронта и из Германии.

В «казино» приходил из поселка один мальчик по прозвищу «Суп». Появлялся пацан к обеду и просил, чтобы ему налили в консервную банку супа, который он потом нес домой и делил между своими братьями и сестрами. Узнав об этом, его сначала кормили на месте, а потом уже наливали суп для родственников.

В поселке был страшный голод, от которого особенно страдали дети. Тосненские девочки-подростки, чтоб хоть как-то заработать на еду, делали из разных бумажных и матерчатых обрезков букетики искусственных цветов, которые очень нравились раненым. Купив один такой букет в корзиночке, Йохэн отправил его в посылке своей любимой Инге, со словами: «Эти цветы никогда не завянут». Корзиночка эта долго хранилась в доме как семейная реликвия.

В свободное время некоторые врачи и медперсонал занимались русским языком. Окулист Янус общался на нем довольно свободно и лечил тосненцев, которые обращались к нему за помощью. В свободное время он брал уроки у одной девушки из поселка.

12 января 1943 года советские войска 67-й и 2-й Ударной армии перешли в наступление, началась операция «Искра». В результате в лазарет поступило 50 раненных только в голову. Йохэн оперировал сутки с небольшим перерывом на 2 часа. 14 марта началось новое крупное наступление советских войск, и опять у врача было много работы.

Довольно часто Хоппе оказывал медицинскую помощь местным жителям, в том числе пострадавшим при авианалетах. 14 июля 1943 года во время очередной бомбежки снаряд попал в дом, в результате погибло восемь человек. Выжила одна женщина, но она была тяжело ранена в обе ноги. Ее привезли в лазарет, где Йохэн сделал операцию. Несколько дней раненая находилась в госпитале под наблюдением врача, а позже ее перевели в тосненскую поселковую больницу. Еще раньше, 14 февраля 1943-го, советские бомбардировщики осуществили налет, и на операционный стол Йохэна попали как немцы, так и местные жители, так что за операционным столом ему пришлось провести 16 часов без перерыва. В особенно тяжелых случаях местные жители оставались в лазарете до улучшения состояния. Если в это время были какие-то праздники, подарки получали все пациенты лазарета, как немцы, так и русские, это был хлеб и другие продукты.

14 августа 1943 года Йохэн Хоппе отбыл в Германию.

Вот, собственно, и все, что можно узнать о буднях немецкого госпиталя из его писем.

…Фашисты заняли Тосно за год до приезда Хоппе – 28 августа 1941 года. Через станцию шел один из путей снабжения осаждавшей Ленинград 18-й немецкой армии. Вокруг поселка гитлеровцы создали мощный укрепрайон – дзоты, проволочные заграждения, минные поля, противотанковые рвы. В поселке установился режим террора. Тосненцы ушли в землянки, сараи, бани, а в их домах селились оккупанты. Когда в октябре 1941 года партизаны подожгли лесопильный завод, тринадцать человек, взятых заложниками, были расстреляны.

Осенью 1941 года гитлеровцы начали создавать аппарат оккупационной власти на местах: военные и хозяйственные комендатуры, которые контролировали все опорные пункты и узлы дорог. В Тосно вывешивались объявления о том, что за выдачу или убийство партизан жители будут освобождаться от работ и налогов. Велся строжайший учет населения. О вновь прибывших следовало сразу докладывать в комендатуру.

Ведение подпольной и партизанской борьбы в таких условиях было сопряжено с серьезными трудностями. Район охранялся с особой тщательностью. Зачастую партизаны не могли находиться на одном месте 2–3 суток. Боевая деятельность в основном сводилась к диверсиям на шоссейных и железных дорогах. Тем не менее с августа по ноябрь 1941 года партизаны вывели из окружения свыше 3500 советских воинов, взорвали 12 мостов, уничтожили 17 автомашин с припасами, сбили несколько самолетов, уничтожили склад боеприпасов, пустили под откос несколько эшелонов. В населенных пунктах Тосненского района за помощь партизанам немцы повесили и расстреляли более 400 человек.

В 1942 году оккупанты закончили создание местного гражданского управления и полицейских отрядов. Каждого взрослого превратили в «работообязанного», выдав рабочий паспорт. Трудовую повинность жители оккупированного района отбывали на строительстве различных сооружений, дорог, заготовках леса, добыче торфа. Уклонение каралось плетьми, тюремным заключением или расстрелом. Рабочий день длился по 14–16 часов. Еды не было никакой, за работу выдавали 200 граммов выпекаемого из отходов эрзац-хлеба.

В 1942 году фашисты расстреляли четырнадцать мальчишек, которые таскали посылки, предназначенные офицерам и солдатам вермахта, в надежде найти в них что-нибудь съестное.

В поселке Тосно находились более десяти тысяч пленных военнослужащих Красной армии. Здесь же зверски было загублено 470 мирных жителей. Некоторые лагеря, создававшиеся поначалу исключительно для военнопленных, со временем стали использоваться и для содержания в них гражданского населения. Были и настоящие «лагеря смерти», где людей уже не использовали на работах, а попросту убивали голодом. Из воспоминаний очевидцев: «…один лагерь считался «лагерь рабочих» – туда помещали тех, кто мог работать. Но был и «лагерь смерти», где находились старики и женщины с детьми. Он располагался в бывшем свиноводческом совхозе в Ушаках, за поселком. Совхоз состоял из трех бараков и небольшого дома. Бараки были тесовые, холодные, окна забиты редкими досками. Земляной пол в бараках был покрыт свиным навозом, который не разрешали выбрасывать. Навоз гнил под телами людей. Бараки были обнесены колючей проволокой. У ворот стоял часовой. Людей не кормили, они ели траву, листья деревьев, которые можно было достать. Смертность была большая» (Е. М. Громова).

В 1943 году осенью почти всех жителей Тосненского района и поселка Тосно – стариков, женщин и детей вывезли в Германию, Латвию, Эстонию. На чужбине люди были вынуждены выполнять самую разную работу на заводах, фабриках, хуторах. Некоторые попали в концентрационные лагеря, лагеря смерти. Когда 21 января 1944 года части 364-й дивизии под командованием Вержбицкого освободили Тосно, в поселке оказалось всего около 20 жителей…

А теперь вернемся к Йохану Хоппе.

Вернувшись в Германию, он женился на своей невесте, а в 2004 году его сын Роланд издал письма отца к матери, использовав в качестве заглавия цитату из одного из них: «Счастье быть с тобою рядом». В 2007 году Роланд Хоппе побывал в Тосно, подарил книгу местному краеведческому музею, а отдельные фрагменты из нее были использованы в издании, приуроченном к юбилею этого города под названием «Под Петербургом Тосно».

А затем в местной газете появилась статья с письмами четырех возмущенных читателей под характерным названием «Чтение до сердечного приступа». Первая возмущенная почерпнутой из книги информацией читательница заявляет: «Знать не хотим, что какой-то аптекарь по заданию правительства Гитлера (будем называть вещи своими именами) изучал наши родные травы, а какой-то эсесовец (опять же не будем скрывать правду) читал лекции о превосходстве арийской расы над всеми другими расами мира». Странно, неужели совсем никому не интересно, что, составляя свои планы выкачивания ресурсов из оккупированной России, фашисты обращали внимание даже на лекарственные травы? Неужели не стоит упоминать о том, какие лекции они читали: ведь как раз такие факты и работают на разоблачение фашизма? Однако возмущенная читательница видит пропаганду фашизма даже там, где обычный читатель увидит нечто противоположное. «Или все-таки нам залиться слезами умиления от того, что немецкие оккупанты лечили тосненцев от глазных болезней? Спасибо, конечно, что лечили, да только в России и свои врачи были не хуже. И потому возникает резонный вопрос: а кто их звал на нашу землю?! И почему этот чистенький немецкий доктор Хоппе не пишет своей далекой невесте о том, как оккупационные власти хозяйничали на нашей земле?»

Конечно, заливаться слезами никто не призывает, но от того, что при случае они оказывали помощь и местным жителям, никому хуже не стало. Тем более что наших врачей в Тосно почти не осталось.

Теперь относительно того, почему «чистенький доктор» Хоппе не пишет, «как оккупанты хозяйничали на нашей земле». Он ведь, как следует из писем к невесте, без особых иллюзий оценивал перспективы гитлеровской армии. Работал чуть ли не круглыми сутками, оказывая помощь немецким солдатам (да, оккупантам), выполняя свой долг военного врача и следуя клятве Гиппократа. И вряд ли он отказался бы перевязать раненого русского военнопленного, каковых, впрочем, в немецкие госпитали не доставляли. Но здесь мы уже вступаем в область предположений, а фактом остается то, что мы не имеем никаких оснований заклеймить Хоппе как преступника, подобного доктору Менгеле.

И еще, анализируя его письма, следует учитывать, что все они читались военной цензурой, и, в случае наличия какой-либо критики в адрес «оккупационного режима», наказание автора могло ждать самое суровое – вплоть до повешения или расстрела…

Непримиримо обличительский дух господствует и в других письмах, критикующих книгу. Вот, например, член Национального союза библиофилов задается вопросом: «Лазарет, в котором работал Хоппе, назван лучшим на Северо-Западе. Во имя чего? Безбрежной толерантности!» Помилуйте, при чем тут толерантность? По отношению к кому? Лазарет, действительно, считался лучшим. Но, подчеркиваю, именно среди немецких военных госпиталей группы армий «Север».

Другая читательница, еще более темпераментна в своих суждениях: «…бессильную ярость я испытала, открыв юбилейную книгу «Под Петербургом Тосно»… А там описание лазаретов с идеальным немецким порядком, где оказывалась помощь и тосненцам. Да современный житель города Тосно может только мечтать о таком, если у нас сегодня даже в кардиологическом отделении к тебе подойдут один раз за день».

Ну, фашисты-то, сколько бы зверств они ни совершили, разве виноваты в том, что обслуживание в современных тосненских медицинских учреждениях оставляет желать лучшего?

Удивительно, что не слишком объемный, но выразительный текст, представляющий частную правду немецкого военного врача и, в сущности, ничем не противоречащий нашей большой правде о войне, вызвал такую бурю. Или эти две правды – наша большая и его маленькая, частная – глубоко антагонистичны?

Вспомним, кто оставался в Тосно в период оккупации? Почти исключительно женщины, старики, дети. По очевидным причинам, у них не было возможностей для развертывания масштабной подпольной борьбы. Реальность была такова, что им в большинстве случаев приходилось, прежде всего, думать о том, как выжить самим, сохранить жизнь своих детей, и лишь во вторую – о том, как навредить фашистам. Говорю об этом как сын человека, который в семилетнем возрасте оказался в оккупации на территории Тосненского района и даже нанес фашистам определенный ущерб, утащив со склада банку консервов. А потом убегал по снежному полю от овчарки… Было и еще немало сходных по драматичности эпизодов, но ненависти к немцам у него не осталось. И выжить ему, двум его братьям и двум сестрам (мать умерла) удалось в том числе и потому, что квартировавшие в деревне немецкие солдаты при случае подкармливали их продуктами с полевой кухни. Кто упрекнет, что он, семилетний, не швырнул миску похлебки в физиономию оккупанту?

В определенной степени жителям Тосно повезло, что градообразующими объектами оккупационного режима стали именно госпитали, а не, допустим, гестапо, как в Гатчине. Тем более что и работающие в госпитале врачи, надо полагать, отличались от гестаповцев. Или не отличались? Почему бы не попытаться разобраться? Или всех, кто пришел на нашу землю в составе гитлеровской армии, будем скопом записывать в военные преступники? Можно, конечно, и так. Так проще.


20 ноября 2013


Последние публикации

Выбор читателей

Владислав Фирсов
8370545
Александр Егоров
940827
Татьяна Алексеева
775904
Татьяна Минасян
319186
Яна Титова
243109
Сергей Леонов
215717
Татьяна Алексеева
179142
Наталья Матвеева
176557
Валерий Колодяжный
171204
Светлана Белоусова
157271
Борис Ходоровский
155356
Павел Ганипровский
131006
Сергей Леонов
112002
Виктор Фишман
95617
Павел Виноградов
92450
Наталья Дементьева
91736
Редакция
85313
Борис Ходоровский
83213
Станислав Бернев
76847