27 января — Международный день памяти жертв холокоста. В ознаменование этой трагической даты мы публикуем статью-расследование нашего специального корреспондента в Германии Виктора Фишмана.

В Верхней Баварии проживает 90-летний Мартин Бергаю — едва ли не последний живой свидетель трагедии, разыгравшейся в самом конце войны, 31 января 1945 года, в маленьком городке Пальмникен (сегодня — поселок Янтарный Калининградской области). Почти год назад небольшим тиражом вышел перевод на русский язык его книги «Мальчик с янтарного берега», который был приурочен к открытию на месте трагедии монументального памятника едва ли не последней трагедии холокоста в минувшей войне.

Автор этой статьи побывал на месте трагедии годом ранее, когда современного памятника не существовало, а на его месте стояла сложенная из валунов скромная пирамида. Автор прошел путем жертв, поговорил с местными жителями, получил доступные архивные данные, дополненные свидетельствами Мартина Бергау, и постарался представить себе, что же происходило тогда на самом деле.

Энергия Беккера

Надо же было такому случиться, чтобы известный до 1870 года лишь наличием крупного помещичьего имения поселок Пальмникен вдруг получил бурное развитие. Произошло это благодаря энергии иудейского предпринимателя Морица Беккера. В 1872 году он приобрел имение, и с 1875 года здесь начала работать первая в Европе фабрика с открытой добычей янтаря. Затем была заложена шахта «Анна» для подземной добычи желтого камня. К 1883 году это предприятие (фирма «Штанцин унд Беккер») с двумя тысячами сотрудников стало крупнейшим в Восточной Пруссии. Прусские короли Вильгельм I и Вильгельм II лично оказывали ему знаки внимания. И не в последнюю очередь потому, что этот предприниматель заботился о своих работниках. Так, в 1880 году он на свои средства построил народную больницу, а 21 мая 1881 года, как свидетельствуют хроники, его садовники заложили прекрасный парк.

В парк были завезены сохранившиеся до наших дней такие редкие деревья, как краснолистые буки, багряник, японская лиственница, ситхинская ель (лучшая древесина для акустической гитары), псевдотсуга Мензиса из западных областей Северной Америки, сосны Веймутова и североамериканское тюльпановое дерево, ставшее символом старинного парка.

В 1893 Мориц Беккер построил евангелическую церковь (сохранившуюся и ныне принадлежащую Русской православной церкви). Примерно к 1940 году весь янтарь в шахте «Анна» считался выработанным, и шахту законсервировали.

Не будь войны, этот поселок стал бы центром бальнеологического курорта. Но случилось то, что случилось. В 1945 году обнаружили, что шахта «Анна» затоплена. Считалось, что это было сделано для укрытия спрятанных там культурных ценностей, в том числе, возможно, и Янтарной комнаты.

Янтарную комнату не нашли. Но вскрылась ужасная трагедия, которая по-другому объясняет причины экстренного затопления шахты.

Марш смерти

В связи с успешным наступлением 32-й дивизии Советской армии в направлении Кенигсберга немецкие власти решили ликвидировать еврейских узников из находившихся в этом районе перевалочных лагерей. Здесь было около семи тысяч заключеннывх: женщины — в основном из Лодзинского гетто и из Венгрии и мужчины из Вильнюсского гетто.

Способ уничтожения этих людей гауляйтеру Восточной Пруссии Эриху Коху предложил директор кенигсбергских янтарных заводов Герхард Раш. Он сообщил, что на территории янтарного завода в Пальмникене существуют большие штольни, в которых можно уничтожить людей при помощи газа, взрыва динамита или засыпки входов землей. Предложение Раша было принято.

Отправление узников из перечисленных перевалочных лагерей началось 15 января 1945 года. Начальнику конвоя обершарфюреру Францу Веберу подчинялись 25 солдат СС, а также более 150 вооруженных литовских и эстонских националистов.

Это был настоящий марш смерти. Продуктов заключенным не дали никаких. Стоял 25-градусный мороз. Охранники стреляли по дороге в каждого, кто шел медленно, кто хоть на минуту ослабевал и падал. Чудом спасшаяся Гелина Маленцевич свидетельствует: «Мы двигались в колонне по пятеро в направлении Балтийского моря, свыше девяти тысяч человек, большей частью женщины. Это было 31 января 1945 года… По пути примерно триста мужчин предприняли отчаянную попытку — с голыми руками они бросились на эсэсовцев, но, естественно, были сразу перебиты из автоматов…» Число убитых в пути от Кенигсберга до Пальмникена составляет около двух с половиной тысяч человек.

Оставшихся в живых разместили в пустующем слесарном цехе шахты «Анна». Здесь Франц Вебер столкнулся с несогласием управляющего местными имениями майора Ханса Файерабенда, начальника местного добровольного резерва, использовать для уничтожения евреев местные штольни.

— Мы не ведем войну против женщин и детей, — заявил смелый майор.

Он ругал Вебера за то, что тот опозорил немецкий мундир уничтожением узников по дороге из Кенигсберга в Пальмникен. А Вебер оправдывался, что в несчастных стреляли не немецкие солдаты, а литовские и эстонские наемники.

10 января Файерабенд получил приказ с группой фольксштурманцев выступить для укрепления линии фронта. К этому времени он получил письмо от командования СД в Кенигсберге, грозившее ему ответственностью за вмешательство в планы уничтожения узников. Ганс Файерабенд, понимая свою полную беспомощность, покончил жизнь самоубийством. Смерть управляющего местными имениями послужила сигналом для начала акции уничтожения.

Вот что вспоминает о приближении трагедии Мартин Бергау, живший тогда в родительском доме, стоящем у дороги к шахте «Анна»:

«Ночью 27 января (1945 года. — Ред.), приблизительно между тремя и четырьмя часами, выстрелы вывели меня из сна. Первой мыслью было: «Русские пришли, началось!»

…Как натренированный помощник ВВС (Мартин Бергау был военным планеристом. — Ред.), я молниеносно оделся, схватил автомат и вскочил из дома. Я же должен защищать свою Родину. Энергичный призыв отца: «Останься здесь!» — я еще успел услышать в то время, как за мной захлопнулась входная дверь.

Силуэт женщины в оборванной одежде быстро двигался от открытых ворот двора мне навстречу. Когда женщина увидела меня, она в паническом страхе выбежала снова на улицу. Раздались выстрелы, женщина упала. Я залег в укрытие за забором в сугроб. Сквозь щель я увидел в снежном свете бесконечную колонну оборванных людей, которую гнали вперед выстрелы, удары прикладами и иностранная ругань… Когда колонна страдания прошла мимо, я был не в состоянии сказать, как долго продолжалось это шествие… Виновен ли я был теперь в смерти той женщины, которая лежала перед нашими воротами?»

Утром Мартин Бергау пошел в центр городка. Он увидел, что «у церкви та же самая страшная картина. На церковной тропинке в луже крови выделялась вытекшая из пробитого черепа и застывшая на морозе мозговая масса. Следы ужаса, как зловещее предзнаменование, тянулись до самых ворот янтарной мануфактуры».

Порядок должен быть во всем!

Немецкая поговорка «Ordnung muss sein!» проявилась и в этой ужасной ситуации. Эсэсовцы определили нечастных женщин на ночь в пустое здание цеха. А утром их построили в колонну и повели на расстрел. Выводили из колонны по двое за угол здания и убивали выстрелами в затылок. В расстрельной команде оказался и Мартин Бергау, рассказывавший:

«Мой пост оказался почти в самом конце колонны. Напротив меня стоял мой одноклассник Лотар с винтовкой. И тут это произошло. Одна еврейка обратилась ко мне на хорошем немецком языке и попросила разрешения перейти на два ряда вперед. При этом она протягивала мне маленький предмет, кольцо или амулет.

–Я хотела бы быть расстрелянной вместе с моей дочерью.

Я сглотнул.

–Я ничего не могу принять от вас, но вы идите… — с комом в горле ответил я на просьбу этой храброй женщины.

Когда она выходила из ряда, одноклассник сильно ударил ее прикладом винтовки. Он, похоже, дожидался этого момента. Вне себя от такой низости, я толкнул его дулом винтовки в бок и закричал на него:

— Ты — дерьмовая скотина, я ведь женщине разрешил!

В ярости Лотар снял винтовку с предохранителя. Несколько секунд мы стояли друг против друга с готовым к применению оружием.

Я провел еврейку к ее дочери. Выстрелы, которые последовали после этого, запали в мою душу…»

Думается, комментировать эти воспоминания не имеет смысла…

Когда смерть — приемлемый выход

Эсэсовцы решили усовершенствовать расстрел. Они вывели остаток заключенных на край обрыва, заканчивавшегося у самой кромки замерзшей воды, и открыли по ним огонь.

Вот что рассказала советской комиссии Анна Клиновска, одна из четырнадцати спасшихся женщин: «Это было 31 января 1945 года. Нас разделили на группы… Наша группа была последней, в ней было не более тридцати женщин. Мужчин уже не было видно — их потопили первыми… Я лежала на льдине, на меня бросили убитую, они думали, что я мертва… Сознание мое работало, я решила не поддаваться смерти, хотя в первые минуты хотела утопиться, чтобы больше не мучиться…»

Анна Клиновска поднялась и начала переползать через трупы и нагромождение льда. Вместе с ней пыталась спастись Регина Цельникер и еще одна женщина. Они с трудом забрались на высокий берег и руками засыпали снегом свои следы, чтобы их не обнаружили.

Беглянки подались в сторону деревни. В ближайшем из домов, куда они постучали, хозяин поднял крик: «Уходите вон, я непременно заявлю, что здесь евреи!» У другого дома стояли старик и старушка. Они тоже сразу же узнали, кто такие эти оборванные женщины, но открыли двери. Там стояли дети, они стали кричать: «Это евреи!» — «Евреи тоже люди», –сказал старик и прогнал детей.

Старик был садовником. «Я должен спросить госпожу баронессу, как мне быть». Старик вернулся и сообщил, что хозяйка разрешила остаться на одну ночь. На следующий день советские войска отступили от города, и старик хотел выгнать беглянок. Он даже дал им носки и чулки, только бы ушли. Регина Цельникер покинула убежище. По дороге она выдала себя за польку, которую забрали в лагерь. А Анна Клиновска стала упрашивать старика, что будет делать все по хозяйству, только бы не выгонял. Тот посоветовался с женой, и они решили оставить несчастную.

Сходную историю рассказывает Гелина Маленцевич: «Мы были так голодны, слабы и деморализованы, что смерть казалась нам приемлемым выходом. Наконец поздно ночью мы пришли к берегу моря. По обе стороны колонны стояли автоматчики, которые стреляли в подходящих людей. Те, в кого попадали, теряли равновесие и падали вниз».

Придя в себя после падения с обрыва, Гелина и еще несколько женщин с большими усилиями начали карабкаться вверх по склону горы. Наконец взобрались на возвышенность. Их одежда была покрыта ледяной коркой, и они еле двигались. Было ранее утро, стояла полная тишина. Постучали в дверь первого дома. Дверь открыла женщина. Увидев их, насмерть перепугалась, бросилась обратно в дом и вернулась со своим мужем. Он спросил: «Что вам здесь нужно?»

Женщины попросили, чтобы их спрятали. «Об этом не может быть и речи», — сказал мужчина. Потом он заколебался и велел подождать снаружи. Через какое-то время он вернулся и сказал, что согласен спрятать на чердаке. Там они оставались восемь суток, после чего крестьянин позвал вниз. Беглянки стояли перед ним без обуви, в совершенно разодранных платьях. «Я верю в победу немецкого вермахта, — сказал он. — Когда восемь дней назад я дал вам убежище, я сделал это, поскольку было похоже, что русские займут наше село Зоргенау. Между тем немецкие войска отбросили захватчиков, и я рискую своей жизнью, если вы останетесь здесь».

«Уж лучше застрели нас», — сказали женщины. «Это должны сделать другие», — ответил крестьянин и пошел в сторону жандармерии. Одна из беглянок осмотрелась и увидела угольный погреб. Там они зарылись в кучу угля так глубоко, что трудно было дышать.

Все происходившее видела соседка крестьянина, фрау Гардер. Эта милая женщина, как оказалось впоследствии, пользовалась авторитетом в селе. Она встала на дороге, ведущей к угольному погребу. Через несколько минут пришли гестаповцы с собакой на поводке. Собака тотчас потянулась в направлении укрытия.

«Может быть, вы видели здесь трех евреек?» — спросил фрау Гардер полицейский. Женщина ударила собаку так, что та заскулила. «Да, я видела здесь трех оборванных женщин, но куда они ушли, сказать не могу. Мне кажется, что в сторону леса». Полицейские ушли.

Вечером в погреб пришел мужчина и прошептал: «Меня зовут Альберт Гардер, я — муж женщины, которая спасла вам жизнь. Выходите». Он убрал верхний слой угля, вытащил их, полумертвых, наружу и отнес в недостроенный туалет во дворе. Там беглянки оставались сутки. Затем прятались в свинарнике.

Лишь через восемь дней их перевели на кухню. Там уже стояли три деревянных корыта с горячей водой, полотенца и мыло. Фрау Гардер купала женщин, как маленьких детей, а ее муж понемногу, чтобы дым не привлек внимание, сжигал лохмотья. На ночь девушек разместили на двуспальной кровати. Под одеялом лежали три бутылки с горячей водой. Можно представить себе, как спали они в эту ночь! Утром фрау Гардер принесла на подносе завтрак в постель. И опять они спали круглые сутки. Потом фрау Гардер говорила: «Боже мой, вы совсем юные девушки. А я принимала вас за старух!»

Памятник на пляже

После того как советские войска заняли это село, девушки заявили, что они еврейки. Но им не хотели верить: «Все евреи погибли в море». Рассказывает Гелина Маленцевич: «Через некоторое время прибыла русская следственная комиссия, которая нас допросила. К счастью, нашлись еще десять выживших в той бойне, и они подтвердили наши показания во всех деталях».

Эти рассказы очевидцев говорят о том, что одних узников привели к шахте «Анна», где они переночевали, других повели прямо с марша к месту казни. Возможно, были и такие, которые нашли свою смерть в штольнях, которые потом засыпали взрывом и затопили.

Семья Маленцевич почти два года искала своих спасителей. Им удалось забрать фрау Гардер из лагеря военнопленных в лагерь для перемещенных лиц, где они сами находились. А Альберта Гарднера не отпустили, его последние слова, обращенные к жене, были: «Ты что-нибудь слышала о девочках?»

Госпожа Гардер до недавнего времени жила в Верхней Баварии. Она переписывалась с семьей Маленцевич. Гелина называла ее мамой, а фрау Гардер отвечала: «Мое дорогое дитя»…

Автор этой статьи побывал на месте тех трагических событий. Дорога, по которой вели несчастных узников к шахте «Анна», на большом своем протяжении почти не изменилась, сохранились старые немецкие дома вдоль нее и даже участки со старой брусчаткой. От старой шахты остались выпирающие наружу консоли. У подножия обрыва, с которого когда-то скатывались в море расстрелянные узники, стоял скромный памятник жертвам той трагедии. Чтобы подъехать к нему, нужно было заплатить деньги: в полусотне метров от памятника раскинулся прекрасный пляж с киосками, где продают пиво и мороженое. И там гремела современная музыка, звуки которой разносились далеко над волнами Балтийского моря.

На месте старого памятника 31 января 2011 года установили монумент, созданный по проекту израильского скульптора польского происхождения Фрэнка Майслера: воздетые к небу бетонные руки, на которых выбиты номерные знаки заключенных из польских концентрационных лагерей. Родители скульптора погибли в концентрационном лагере Освенцим, так что этот памятник был посвящен также и им.

А Янтарную комнату здесь уже не ищут. Никому не хочется вспоминать о событиях прошлой войны и задаваться вопросами о других тайнах шахты «Анна»…