В ясные солнечные дни, которых на блокаду пришлось не так много, со шпиля Петропавловского собора город и его окрестности казались крупномасштабной рельефной картой. Однако обстоятельства не позволяли четверым смельчакам воспользоваться исключительным положением и полюбоваться панорамой. Они были заняты делом – маскировали золотые купола и шпили, бывшие прекрасными ориентирами для врага. Фронтовые разведчики из-за линии фронта вынесли фотографию: пронумерованные архитектурные доминанты Ленинграда и расстояние до каждого из них от Кирхгофских высот, где стояла немецкая артиллерия.

Однажды в город прорвался-таки самолет-разведчик. Зенитчики, вероятно, приняли его за свой. Он сделал круг на большой высоте – облетел Исаакий, про­ревел над Невским. Обнаглев, пошел на второй – чуть ли не на уровне крыш. Зенитки на стрелке Васильевского острова встрепенулись, заговорили. Разведчик разрядил пулемет по одинокой фигуре под адмиралтейским корабликом. Пули пробили кровлю, маскировочный чехол. А ведь было достаточно перебить веревку, и доска-«душегубка» с сидящей на ней молодой женщиной рухнула бы вниз...

Ольга Фирсова:

– Не понимаю, как летчик мог не попасть в меня с такого близкого расстояния! Я же видела его. Моя память навсегда сфотографировала очки, закрывающие пол-лица!.. Если б вы знали, сколько раз, я, казалось, была обречена!..

ЖИЗНЕННЫЕ ЭЛИКСИРЫ

...Когда в малом зале консерватории хор студентки-старшекурсницы Ольги Фирсовой исполнил «Татар­скую песню» Аренского из «Бахчисарайского фонтана», от задней стенки партера к сцене направился мужчина. Им оказался народный артист Иван Ершов. Иван Васильевич рас­целовал дебютантку: «Вот это здорово! Вот это по-нашему, вот это по-русски!»

Выпускница с будущим мужем по собственной инициативе поехала в Киргизию – «поднимать культуру национальных окраин». Работа обещала быть интересной, должности внушали надежду: хормейстер в оперном
театре и дирижер и хормейстер в филармонии – одновременно. Но жизнь в сырой землянке со слюдяными окнами подорвала здоровье. Туберкулез вынудил вернуться в Ленинград.

Здесь Ольга Фирсова начала с хоровой самодеятельности. В учебных заведениях, воинских частях, на заводах и фабриках – где бы она ни появлялась, создавались хоровые коллективы.

Моталась в Понтонную. На писклявом паровозике. На станции ее встречал извозчик и на двуколке отвозил к неотапливаемому сараю, где уставшие работницы, прямо в спецовках, разучивали под баян русские народные песни. Через год хор удостоился целого ряда поощрений: денежной премии, концертных костюмов, рояля, помещения для репетиций и поездки в Москву. А хормейстер получила приглашение работать на радио.

В хоре радиокомитета Ольга Афанасьевна не прижилась и вернулась к самодеятельности. Университет, Дворец культуры имени Ленсовета, Травматологический институт... Студенты, инженеры, врачи, булочники, слесари, художники... Все , для кого хор – не просто отдушина – жизненный эликсир.

Кроме музыки в ее жизни были горы. Киргизия, Крым, где она, кстати, вылечилась от туберкулеза. В 1935-м Ольга Фирсова покорила свою первую вершину – Казбек. Два года спустя на Эльбрусе обморозила ноги, началась гангрена. Предстояла ампутация. Ольга находилась в бессознательном состоянии на пути в госпиталь, когда в Кутаиси в гостиничном коридоре ее носилки чуть не разминулись со Спасителем.

Ольга Фирсова:

...Он с полотенцем и зубной щеткой в руках шел умываться. Расспросив несших меня людей, бросился в номер – за документами. «Я хирург (к сожалению, не помню его фамилии) из института Скли­фосовского...». Рекомендации его были, я бы сказала, неожиданными: «Отвезите пострадавшую на пустынное побережье, запустите ее ноги в чистую морскую воду... Она оклемается». Так и произошло.

В следующем же сезоне опять поехала в горы. В Домбае я стажировалась на инструктора, так что нагрузка там была не стопроцентная. А вообще-то альпинизм – тяжелая работа, где непрофессионализм недопустим. Но горы притягивают к себе – многим. Когда ты на вершине – грудь распирает до физической боли. Ощущения властелина природы нет – есть ощущение восторга: как прекрасен мир! Невероятные краски, тона, свет, полусвет. Все в движении. Я даже у Рериха такого не видела, – наверное, это невозможно поймать, запечатлеть. Свое последнее восхождение я совершила в 49-м, за год до рождения дочери. В 14-й раз поднялась на Эльбрус – попрощаться. Я сказала ему: «Будь здоров! Не дури. Извини, я больше к тебе не приду...»

Но в «верхолазной биографии» Ольги Афанасьевны имели место и многочисленные восхождения на золотые вершины Ленинграда во время блокады. Вместе с Александ­рой Пригожевой, Алоизием Зембой, Михаилом Бобровым.

НА ПОКОРЕННЫХ ВЕРШИНАХ НЕПОКОРЕННОГО ГОРОДА

Ольга Фирсова:

– Мы познакомились еще студентами. На холмах Кавголово, куда выезжали на лыжах кататься. Позже нас объединила альпинистская секция спортивного общества «Искусство», поездки в альплагеря на Кавказ. К началу маскировочных работ мы уже хорошо знали друг друга. Можно сказать, великолепно. Алечка Пригожева была моей очень близкой подругой. Миша дружил с Люсей, как мы ласково называли Алоизия Зембу, они в одной связке ходили в горах.

«Спрятать» золотые вершины города, когда враг вплотную подошел к Ленинграду, стало жизненной необходимостью. Маскировкой поручили заниматься Инспекции по охране памятников. Первый вопрос, который встал перед Инспекцией: как, каким образом? Строить леса? Это ж сколько времени понадобится? Да и деревянные леса – пожаро­опасны. Стали искать верхолазов – они все на фронте...

Ольга Фирсова:

...Тогда Наталья Уствольская, архитектор, член нашей альпинистской секции предложила: а почему бы не обратиться к альпинистам. Первым делом она вышла на меня – у меня был телефон. Я связалась с Пригожевой – Александра работала секретарем в спортобществе «Искусство», и, значит, должна была знать, кто на фронте, кто эвакуировался. Алечка говорит: «Насколько мне известно, в городе Земба, Бобров, Шестаков». Шестаков, как оказалось, ушел добровольцем в народное ополчение. Земба работал на «Ленфильме», найти его труда не составило. Нашли и Боброва.

Специалисты определились что и как маскировать. Петропавловку и Исаакий красить эмалевой краской – она сольется с мглистым небом; позолота на кровлю нанесена горячим способом – гальванопластика при снятии краски химическим путем пострадать не должна. Адмиралтейство покрыто легкой накладной пластиной – потребуется чехол.

Чехол шили непосредственно в здании Адмиралтейства, шили женщины, которые прежде занимались шитьем парусов.

При зачехлении не следовало забывать о парусности. В Ленинграде на высоте сильные ветры – всегда. Ветер мог, если и не сломать, так повредить ту же адмиралтейскую иглу. Поэтому чехол поднимался свернутым в рулон, после крепежа наверху начиналось его постепенное раскручивание. Буквально по нескольку сантиметров. Делался вертикальный шов и раскручивали еще по чуть-чуть. Полотнища сшивались парусными нитками. Они оказались настолько крепкими, что ко времени демаскировки мешковина истлела, а с нитками ничего не сделалось. «Цыганская» игла отличалась от обыкновенной не только размерами, но и загнутым концом, – это чтобы материал не соскальзывал с иглы. Следующая процедура – утяжка чехла, тоже вручную, веревкой, – тогда он не провисал и не парусил.

Но прежде надо сказать, что маскировка Адмиралтейства началась с того, что только на пятнадцатый день лейтенант Судаков с воздушного шара укрепил блок и пропустил через него канат. Точно также он закрепил блоки на шпиле Инженерного замка.

Ольга Фирсова:

–...В остальном все от начала до конца делали мы сами. Самое трудное в верхолазной работе – первые, бесстраховочные восхождения, когда, как минеру, нельзя ошибиться, – конечно же, доставалось мужчинам – Михаилу Боброву и Алоизию Зембе. Тут помимо силы духа и умения управлять своим телом, нужна физическая сила, в первую очередь крепкие руки. Как подняться к ангелу Петропавловского собора? По внутренним лестницам колокольни до «Телушкина окна» – люка на стометровой высоте, дальше по наружным кронштейнам до шара, обогнуть шар – под­тянуться, ухватиться
за основание креста, встать в полный рост на шар и маскировать ангела с крестом.

23 ноября со мной случился первый голодный обморок. На шпиле Инженерного замка. Алечка мне сказала: «Если ты не будешь курить, так в подвешенном состоянии и помрешь!» Табак перебивает чувство голода. А мама посоветовала: «Когда почувствуешь сонливость, знай, – это голод. Нужно хоть сухарик положить под язык. Моментально появится слюна, а слюна – это жизнь! Обморочное состояние пройдет». Я всю войну пользовалась ее советом. Скудный наш хлебный паек мы резали на крошечные кусочки, сушили на буржуйке. Я заворачивала сухарики в тряпочку и подвешивала на шею.

К концу декабря я уже не в силах была подниматься наверх. Ходила в крепость и занималась подготовительными работами – готовила снаряжение для будущих подъемов. Мишу Боброва в конце 1941-го отозвали в армию. В январе слегли Люся и Алечка. Так что первым составом мы работали только до января 42-го года. Последующие три года я одна. С помощниками.

Верхолазные работы Ольга Афанасьевна смогла возобновить только в начале марта 1942 года. Покраску Петропавловского шпиля пришлось дублировать – дождь, снег, ветер сделали свое пагубное дело, и докрашивать, что не успели осенью. Фирсову страховала Татьяна Визель, тоже в прошлом альпинистка. Она уже совсем исхудала и не могла работать на высоте.

Ольга Фирсова:

– ...Но страховала Танечка надежно – на своей доске-«душегубке» я чувствовала себя, как в партере Мариинского театра. Не то что при случайных подсобниках. А были и такие. И ЧП случались. В апреле 1942-го работала я на колокольне церкви Иоанна Предтечи, на Лиговке. Шпилек там коротенький, но яркий. Район от обстрелов страдал страшно. Скоро стало ясно, что немцы меня видят. Утром ли, вечером ли – в какое бы время я не поднялась на шпиль – обстрел! Это поняли и жители ближайших домов. У колокольни собралась толпа: «Из-за вас люди гибнут, не позволим подниматься наверх!» Что делать? Благо, уже подступали белые ночи.

На Предтеченской церкви в подсобницах у меня были две здоровенные девицы – сестры. На работу они подались ради хлебных карточек. В суть дела вникать не собирались, жили по принципу: рабочий день прошел – и ладно.

Подняли они меня, работаю – надела чехол на шарик, начинаю зашивать вертикальным швом. Обстрел! Мои помощницы испугались, отпустили веревку. Я бы приземлилась на панель, если бы не ухватилась за веревку. При трении прожгла руки до сухожилий.

Еще было падение с Никольского собора. Там по своей вине – доверилась старой веревке...

Объемы выполненных нами работ, вручную обшитые площади, километры материала... Сейчас я и сама удивляюсь, просто не понимаю, как мы смогли справиться.

Бригада занималась не только маскировкой. Были и аварийные спасательные работы – Лавра, Гатчинский дворец... И обмеры – архитектурно ценных строений. Профиль каждой стены следовало обмерять на двух уровнях. Смольный, Александринка, опять же Лавра, ряд зданий на Моховой, улице Белинского... Спустя годы после войны Ольгу Фирсову и Татьяну Визель в Инспекции по охране памятников попросили составить список...

Ольга Фирсова:

– ...Мы долго вспоминали, сбились со счета и пришли к выводу: проще назвать не обмеренные нами.

Какова судьба героической четверки?

Ольга Фирсова:

– Мы с Мишей Бобровым живы. Таня Визель умерла. Если говорить о нашей бригаде, прежде всего надо говорить о Пригожевой и Зембе. Люся и Алечка!.. Потрясающие благородные люди! Про таких говорят: последнее отдаст! Они и жизни свои отдали сознательно – замерзая и голодая, больные, в язвах и опухолях, из последних сил шли на работу.

Первым перестало биться сердце Али. Ее могила известна всем – Пискаревское кладбище, там они вместе – Аля, ее мама, папа, брат, сестра... Люсю и его мать эвакуировали в феврале 1942-го. Их сердца остановились почти одновременно – уже на том берегу Ладоги...

«И СЕРДЦЕ ГОТОВО К ВЕРШИНЕ БЕЖАТЬ...»

Ольгу Фирсову в конце 60-х тоже похоронили... заживо. Журналисты. По недоразумению. Та нелепая крохотная заметка послужила точкой отсчета многочисленных последующих публикаций о маскировочной бригаде. Ленинградская газета «Строительный рабочий» предлагала в преддверии 50-летия Великой Октябрьской революции заложить в шкатулку, находящуюся в шаре под адмиралтейским корабликом, медаль «За оборону Ленинграда» и фотографии «покорителей золотых вершин». Не положили...

5 ноября 1967 года Ольга Фирсова и Михаил Бобров совершили «юбилейное» восхождение на шпиль Петропавловского собора.

Ольга Фирсова:

– С погодой нам не повезло. Было холодно, порывистый ветер, моросило. Поднялись до шарика, я похлопала по нему рукой: «Прощай, шпиль!»

И еще раз, в 1991 году, теперь уже в свой юбилей, восьмидесятилетняя Ольга Фирсова посмотрела на любимый город с высоты птичьего полета – из «Телушкина окна» Петропавловки. В 1999 году после завершения реставрации и возвращения на шпиль кораблика она обогнула адмиралтейскую иглу на вертолете. Впрочем, подобным вещам Фирсова особого значения не придает. Беспокоит ее другое.

Ольга Фирсова: 

– Годы войны для меня – реальность, не память, она не покидает меня. Когда-то я думала: пройдет. И если мне судьба еще дарует продолжение жизни, я должна что-то сделать для сохранения памяти о своих товарищах. Не потому, что они какие-то особенные люди, а потому, что они заслужили благодарность потомков.

Дата публикации: 11 сентября 2024