Последний живой камикадзе
ВОЙНА
«Секретные материалы 20 века» №25(489), 2017
Последний живой камикадзе
Ирина Елисеева
журналист
Санкт-Петербург
2419
Последний живой камикадзе
Петр Танака

«Я был тэйсинтай — смертник, но сдался в плен, вместо того чтобы сделать себе харакири. А по нашим обычаям, вся семья предателя покрывается позором. В общем, меня в Японии никто не ждет», — рассказал журналисту «Секретных материалов» единственный живущий в России камикадзе, воевавший против СССР в японской Квантунской армии.

Сегодня мы часто говорим о минувшей войне. Вспоминаем героев, отстаивавших честь и свободу родины на всех фронтах. Говорим им добрые слова. И чаще всего совершенно не задумываемся о тех, кто воевал против нас — воевал просто потому, что родился на другой земле и искренне верил в то, что его ведут правильным путем.

Один из них — 90-летний бывший японский камикадзе, не сомневавшийся в 1945 году в том, что обязан выполнить долг перед своей страной.

Его зовут Петр Танака. Или — в как в юности — Акио, что в переводе с японского означает «яркий мужчина».

Без малого полвека он честно работал в нашей стране — мотористом, пастухом, кочегаром, поднимая экономику сначала СССР, потом — РФ. Но помнит ли он, сколько советских солдат положил, когда записался пулеметчиком в отряд солдат-смертников Квантунской армии?..

Он давно разучился писать и читать иероглифы. Разговаривая по-японски, с трудом подбирает слова. На вопрос, хотел бы вернуться на родину, чаще всего отвечает: «Нет!» Наверное, так оно и есть. Вот только почему тогда ночами, не часто, но все-таки видит во сне цветущую сакуру?..

В этом году Танака-сан (или сельский пенсионер дядя Петя) поедет-таки в Японию.

— Господин Танака, почему вы так долго — больше семи десятков лет — откладывали эту поездку?

— С моей пенсией далеко не уедешь…

— Ну хорошо, это сейчас. А раньше, когда работали? Неужели не хотелось встретиться с родственниками?

— Так у меня ж там никого не осталось. Мамы не стало, когда мне было четыре года. Отец тоже умер, мачеха.

— А сестра? Она ведь, если не ошибаюсь, жива?

— Жива, только я про нее ничего не знаю. Она даже не ответила на письмо-запрос, которое ей отправило Генконсульство Японии. Видимо, не может простить. Я же был тэйсинтай — доброволец-смертник, но сдался в плен, вместо того чтобы сделать себе харакири. Кодекс камикадзе — слышали, знаете?

— Конечно. Даже выписала, когда ехала к вам: «Смерть легче пуха, ты ее даже не почувствуешь, поэтому бояться умереть не стоит. Все произойдет мгновенно, и душа твоя обретет вечность, а имя — уважение в обществе».

— Ну, вот… Но я же не разрезал себе живот, значит, стал предателем. А по нашим обычаям, вся семья предателя покрывается позором.

В общем, меня в Японии никто не ждет. Разве что сакура… Она ведь уже 72 весны без меня цвела. Может, помнит своего Акио, как вы думаете?...

— Помнит, не сомневайтесь. Но объясните мне, пожалуйста, что вас заставило записаться в отряд смертников?

— В 43-м году, когда я окончил восемь классов школы, война была в самом разгаре, наши власти призывали молодежь идти добровольцами на фронт. Я и пошел.

Меня записали — не помню, правда, в какую часть… В общем, в Квантунскую армию.

— Добровольцев сначала посылали в какую-то школу молодого бойца?

— Ничего такого не было. Через неделю посадили в поезд, отправили в Маньчжурию. Там было тогда более миллиона японских солдат. А стрелять нас учили еще в школе — и из карабина, и из автомата, и из пулемета.

— Свой первый день на фронте помните?

— Еще бы! Выкопали ячейки, установили пулеметы. Китайцы нас атакуют, стреляют, мы — в них. И мы, и они погибали тысячами…
Видите, у меня следы на обеих руках? Это в меня китайский пулеметчик попал.

— В госпитале долго лежали?

— Совсем не лежал. Доктор намазал мне чем-то раны, забинтовал, а через два дня я снял бинты — и снова воевать. Больно, конечно, было, но меня за это наградили медалью.

— И присвоили звание сержанта?

— Нет. Сержантом — гунсо — я стал позже, когда взял в плен большого китайского начальника, генерала.

— Как вам это удалось?

— Да как?.. Пошли ночью, впятером. Ползком, тихонько-тихонько. Один из наших в часового метнул нож, и — насмерть. Я открыл палатку, вижу — генерал спит, укрывшись ковром. А под подушкой — пистолет. Я пистолет из-под подушки вытащил, генерала в простыню замотал и потащил…

— Погодите, погодите, господин Танака! Генерал что, не кричал и не сопротивлялся?

— Так он же был в наркотическом опьянении. У китайцев половина войска была наркоманами. Да и вообще они плохо воевали. Накурятся своих наркотиков и спят под кустами. Какие ж это солдаты?..

В общем, за выполнение этого задания мне вручили золотую медаль, присвоили звание сержанта, и я стал командиром. У меня в подчинении было 27 человек.

— Как вас на передовой кормили?

— Еды хватало. Повар варил кашу и суп на большом костре, а когда не мог готовить, нам давали сухой паек.

— С обмундированием тоже все было хорошо?

— С этим — по-разному. Кадровые части имели полные комплекты формы, а пополнению не хватало ботинок, солдаты плели себе сандалии из соломы.

— А где вы мылись, приводили себя в порядок?

— Какое мытье?! В войну некогда и негде было мыться. Это было очень тяжело — жара же стояла страшная, все мучились. Ходили по очереди к болоту или к луже, там и мылись… Без мыла, конечно, его не было совсем. Песком натрешься — вот тебе и вся гигиена.

— Но с информацией, надеюсь, все было нормально? Вы знали, что был взят Берлин, что закончилась война в Германии?

— Все мы знали…

— Артисты к вам приезжали?

— Бывали. Помню, ансамбль — человек тридцать парней и девушек. Как раз затишье было, мы все сидели по своим окопам, а они на горке танцевали, песни пели. Не русские, конечно, наши, японские…

— Понятно, что не русские, вы ж с русскими тогда воевали. А как, кстати, вам советские солдаты? Лучше, чем китайские?

— Да что там говорить! Конечно. Но и мы хорошо сражались. У русских были большие танки, в них садились по четыре-пять человек, а в наши — только по три. Однако и мы хорошо стреляли.

— Сильному противнику не обидно и проиграть!

— Что вам сказать… Это ведь не мы проиграли — наши генералы подписали капитуляцию. А мы воевали хорошо, смерти не боялись.

— Как с вами обращались, когда вы попали в плен?

— В Хабаровске? Хорошо обращались, не били, кормили вовремя, рыбу соленую часто давали, горбушу. С немцами обходились хуже. Мне их было жалко, я им частенько отдавал свой паек — рисовую кашу. В пакет бумажный заворачивал и носил.

— И все-таки я не понимаю. Когда японских военнопленных начали отправлять на родину, многие же уехали. Почему же вы остались?

— Уехали рядовые. А мы, командиры, были уверены, что на родине нас за предательство либо повесят, либо расстреляют. В Японии закон строг.

— Хм… Пришло в голову: вы, вернувшись в 55-м, попали бы под трибунал, так?

— Точно.

— А сейчас поедете — вам это не грозит? Прошел срок давности?

— Ну, думаю, таким стариком военный трибунал вряд ли заинтересуется.

— Вот уж на старика вы точно не похожи!

— Елки-палки, неужели — правда молодо выгляжу? Эх, жаль, жизнь быстро пролетела…

— Жалеете, что пришлось большую ее часть провести не на родине, или стали в России совсем своим?

— Своим в России, скажу честно, я так и не стал. А про родину — что ж… Очень, конечно, хочется посмотреть, как там сегодня живут. Но вы в самом деле думаете, что моя сакура меня все еще ждет?...

Автор и редакция благодарят за помощь в организации этого интервью Андрея Лазурина, председателя международного военно-исторического объединения FRONT LINE.


9 декабря 2017


Последние публикации

Выбор читателей

Владислав Фирсов
8370545
Александр Егоров
940827
Татьяна Алексеева
775904
Татьяна Минасян
319186
Яна Титова
243109
Сергей Леонов
215717
Татьяна Алексеева
179142
Наталья Матвеева
176557
Валерий Колодяжный
171204
Светлана Белоусова
157271
Борис Ходоровский
155356
Павел Ганипровский
131006
Сергей Леонов
112002
Виктор Фишман
95617
Павел Виноградов
92450
Наталья Дементьева
91736
Редакция
85313
Борис Ходоровский
83213
Станислав Бернев
76847