Первый мирный Новый год
ВОЙНА
«Секретные материалы 20 века» №26(516), 2018
Первый мирный Новый год
Николай Сотников
публицист
Санкт-Петербург
23583
Первый мирный Новый год
В блокадном городе главным СМИ было радио

Эту историю о первом послевоенном мирном Новом годе в Ленинграде я бесчисленное множество раз рассказывал своим друзьям, коллегам и ученикам, но записываю ее впервые. А мне ее, в свою очередь, поведали два моих наставника– журналиста – бывший сотрудник ТАСС, а затем всю жизнь газетчик Израиль Анцелович, у которого я проходил первую в своей жизни практику в многотиражке «Трудовая победа», и верный рыцарь радиорепортажа Лазарь Маграчев, лекции-беседы которого я слушал в Доме журналиста в 1962–1963 годах.

Оба этих знаменитых журналиста рассказывали мне об этом независимо друг от друга, каждый по-своему. Были у них, разумеется, и кое-какие расхождения: коллеги никак не могли определить, насколько важную роль каждый из них сыграл в тех или иных упущениях. Но славу, которую принесла им эта история, рассказчики делили на равных. И была эта слава по-настоящему заслуженной. 

Итак, приближалось 31 декабря 1945 года. Вот-вот часы должны были известить о том, что на нашей земле начался мирный год – впервые с 1940 года! По этому случаю на радио надо было дать какой-нибудь небывалый репортаж или беседу. Сейчас уже сложно сказать, кому из моих наставников первому пришла в голову эта идея и кто из них что придумал в деталях, но в итоге оба журналиста отправились в ЛенгорЗАГС и стали донимать сотрудниц просьбами дать им несколько адресов и, соответственно, фамилий, имен и отчеств ленинградцев и ленинградок максимально старшего возраста, переживших блокаду и доживших до почти наступившего Нового года. И что удивительно, вопреки опасениям моих учителей, в ЗАГСе нашлись данные не только на восьмидесятилетних и девяностолетних жителей Ленинграда, но и… столетних! А ведь это не Кавказ, не горы в турецкой Анатолии, не приюты долгожителей, а едва оправившийся от невероятных испытаний город на Неве. Правда, во всех случаях речь шла только о женщинах. 

Анцелович и Маграчев взяли адрес столетней ленинградки, проживавшей на Обводном канале, похлопали друг друга по плечам, взбодрились и помчались в Дом радио за огромным трофейным магнитофоном. Эта «бандура», как они оба ее называли, весила то ли девяносто, то ли даже около ста килограммов! Комментарии излишни, тем более что состояние здоровья двух репортеров несколько отличалось от того уровня тяжелоатлетов на Олимпийских играх. Значит, нужны были санки, причем широкие, дворницкие. Их удалось достать в соседнем доме под солидный залог – дворничиха уперлась, не хотела их отдавать, и уговорить ее оказалось очень непросто. 

И вот началась дорога дальняя. Санный след вьется по Невскому проспекту. Зима в тот год была нежная, пушистая, мягкая – первая такая на памяти! Один журналист тянет сани за собой, другой толкает их сзади, и они все время меняются местами, так как идущему впереди приходится тяжелее. Вдохновение витает над ними и помогает им в пути. Вот уже поворот на Лиговку, коллеги подгоняют друг друга, сани снова набирают скорость и так доезжают до Обводного канала. Нашли дом, подъезд, квартиру. Двор, черный ход, темная лестница… И нет чтобы один из репортеров остался внизу у саней, а другой сходил на разведку – оба в обнимку с магнитофоном по лестнице потащились! А время между тем уже около десяти вечера. 

Звонок не работает. Стали колошматить в дверь. Послышались шаги. Открывается дверь, и на пороге появляется женщина средних лет с маленькой девочкой на руках. Объяснили ей неожиданные гости что да как, и она печально склонила голову: 

– Опоздали вы, люди добрые, две недели назад схоронили мы нашу соседку. Всю войну мы с ней жили как одна семья, как родные… Да вы проходите! Есть у меня немного каши и чай – не только кипяток, даже заварка имеется. Пар от вас идет! Устали да промерзли… 

Тут Маграчев и Анцелович сцепились. «Ты почему второй адрес для подстраховки не взял?!» – кричит один, а другой ему в ответ: «А ты почему?!» Междометия и крепкие словечки я опускаю, но, судя по всему, их было немало. И вот стоят они и тяжело дышат. Положение аховое! Наконец собрались с силами, поблагодарили за добрые слова и участие соседку покойной столетней долгожительницы, и вдруг… 

Есть, есть в нашем журналистском деле это счастливое «вдруг»! Обоим репортерами одновременно пришла в головы мысль: «А ведь эта долгожительница наверняка с кем-то дружила, а не просто соседствовала!» А дружим мы часто с близкими по возрасту людьми, значит… 

Коллеги спросили об этом открывшую им дверь женщину, и она, улыбнувшись, подвела их к окну на лестничной площадке и показала на свет в окошке третьего этажа во флигеле: 

– Как же, как же, была у нее подруга, помню их вместе! Вон там она живет, только ей не сто лет, а сто три годочка весной разменяла. 

Журналисты обомлели и кубарем скатились вниз по лестнице. Как они при этом волокли «бандуру» и как она там во тьме кромешной их не пришибла, оба вспомнить потом не могли. Очухались они только перед дверью второй долгожительницы. Там был колокольчик, но репортеры его не заметили и начали барабанить в дверь. Раздались тяжелые шаги, дверь хрякнула, и на пороге возникла старуха в ватнике и платке – крепкая, плотная и злая, как черт: 

– Ах вы, пьяницы паршивые! Я же вам сказала: нет у меня ни капли, и не просите! Шастают тут по ночам! 

Потом она пригляделась к незваным гостям и поняла, что обозналась. Но гнев на милость не сменила: 

– А вам чего, старичье, надо?! Одних спровадила – другие стучат! 

Наши горемыки на «старичье» не обиделись. Выглядели они действительно не так, как нынешние их коллеги на презентациях и фуршетах. Стали объяснять хозяйке суть дела, и бабушка смягчилась. Растворила дверь пошире и даже помогла затаскивать внутрь «бандуру», несмотря на яростное сопротивление рыцарей пера и микрофона. 

– А радио мы любили и любим, особенно наше, ленинградское, блокадное, – рассказала долгожительница. – Вы нам как свет в окне! Давайте, что надо сделать и куда тут говорить? 

Гости ей все объяснили, подключили в розетку магнитофон, сказали несколько вводных слов и завершили тираду так: 

– А теперь мы предоставляем слово нашей ленинградке, недавно отметившей свое стотрехлетие! 

Бабушка сказала все просто, коротко, резковато и сильно. Голос у нее был не тихий и не дребезжащий, а командирско-бригадирский – жизнь такая была, всему научила, в том числе и мужиками командовать. 

– А ну, теперь за стол, детушки! – пригласила она. – Картошка есть в мундире, чай с малиной сухой и сахаром колотым… 

Поклонились журналисты своей спасительнице, взяли в дорогу картошку, сунув ее в карманы, извинились за спешку и настоятельно попросили радио слушать через часок-полтора. 

– А оно у меня и так всю блокаду не выключается! – ответила их новая знакомая. – Ну да ладно, в добрый путь! Извините, что встретила вас руганью. Не поминайте старую лихом! 

Вспоминали ее Анцелович и Маграчев потом всю жизнь, но не лихом, конечно, а самыми сердечными словами. 

А тогда, не чуя под собой ног и снова постоянно меняясь местами, вырулили они с санями на Лиговку, согревая руки все еще теплыми картофелинами. В Доме радио поднимались по лестнице с трудом: и усталость сказывалась, и нервное напряжение, но стоило только взглянуть на часы – и силы словно бы сами возвращались. 

В аппаратной их не цветами встретили, а руганью: «Где шлялись – времени в обрез!» А потом прослушали запись, кивнули головами, сверили часы и за несколько минут до включения Москвы дали в эфир голос стотрехлетней жительницы Северной столицы: 

– Дорогие ленинградцы! Блокадники мои! Города нашего защитники! Те, кто вернулся домой, и те, кто наш город восстанавливать приехал! С Новым годом вас поздравляю, первым мирным, не военным, не блокадным! Верю, что жизнь у нас теперь на лад пойдет, что все образуется. Вот меня, столетнюю старуху, Гитлер уморить хотел. И где он теперь, Гитлер этот? В яме выгребной! А я вас с Новым годом поздравляю, и вы все меня слушаете, и я себя в своей комнате – тоже! 

Смотрят друг на друга мои наставники, и в глазах у них слезы стоят. Но не стесняются они этого. Глотают они эти слезы и бабушкину картошку. Ну а все остальные к ним – с поздравлениями. Вот это репортаж так репортаж! Прямо в жилу! И фитиля всем другим журналистам дали – никто больше такого не придумал! 

…Над вступившим в 1946 год Ленинградом величаво зазвучали куранты. Сильнее пошел снег, такой же радостный и добрый, как днем и поздним вечером. У главной елки возле Гостиного Двора, словно дети малые, кружились в танце ленинградцы всех возрастов. Эти кадры успели заснять другие энтузиасты и подвижники, рыцари кинокамеры, наши кинохроникеры, и спустя годы они вошли в документальный фильм Эдуарда Талунтиса «Год 1946», кинолетопись нашей эпохи.

«Да, были люди в наше время!» – хочется повторить слова Михаила Лермонтова, слушая такие профессиональные истории. Воистину, удивительное было поколение в середине прошлого века! Земной ему поклон и вечная за все благодарность!


5 декабря 2018


Последние публикации

Выбор читателей

Владислав Фирсов
8370545
Александр Егоров
940827
Татьяна Алексеева
775904
Татьяна Минасян
319186
Яна Титова
243109
Сергей Леонов
215717
Татьяна Алексеева
179142
Наталья Матвеева
176557
Валерий Колодяжный
171204
Светлана Белоусова
157271
Борис Ходоровский
155356
Павел Ганипровский
131006
Сергей Леонов
112002
Виктор Фишман
95617
Павел Виноградов
92450
Наталья Дементьева
91736
Редакция
85313
Борис Ходоровский
83213
Станислав Бернев
76847