С началом Великой Отечественной войны советское правительство предприняло шаги по формированию на территории СССР иностранных воинских частей, укомплектованных гражданами из стран, сражавшихся на стороне Гитлера или оккупированных Германией. В связи с этим политические и разведывательные органы Красной армии занялись сбором информации о настроениях среди не относившихся к «арийцам» военнослужащих вермахта и обстановке в оккупированных фашистами странах.

БУДНИ ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОРСТВА

О характере проводившейся работы дают представление материалы особого сектора Ленинградского обкома, переданные политуправлениями Ленинградского и Волховского фронтов, сотрудники которых занимались опросом пленных и перебежчиков, а также суммировали наиболее ценную информацию из перехваченных писем солдат вермахта.

Чаще всего в этих материалах фигурируют показания военнослужащих польского происхождения. Многие из них являлись германскими гражданами с довоенных времен. Другие записались в немцы после оккупации Польши (сентябрь 1939-го), хотя во многих случаях и воспринимали гитлеровский режим как враждебный.

Их показания, датированные периодом с февраля по июль 1943 года, дают представление о настроениях, царивших не только в Польше (переименованной в безымянное «генерал-губернаторство»), но и в Европе вообще в период между Сталинградской и Курской битвами, когда поражение Третьего рейха выглядело уже весьма вероятным, но еще не очевидным.

Начать цитирование документов целесообразно с показаний, данных перебежчиком — ефрейтором 111-го полка 35-й пехотной дивизии, скрытым за инициалами «А. Г.». Вероятно, в дальнейшем этот человек был либо направлен в формирующуюся 1-й польскую дивизию им. Костюшко, либо использовался для разведывательно-диверсионной работы на своей родине.

Вот о чем он поведал: «Сотни тысяч поляков гниют в концентрационных лагерях и тюрьмах. Я сам лично в течение 8 месяцев находился в концентрационном лагере в г. Зольдау. В концентрационном лагере находилось 3000 поляков (много было ксендзов) и евреев. На моих глазах гестаповцы замучили свыше 2000 человек, а трупы замученных вывозили и закапывали в лесу возле Зольдау. Если заключенный подходил к окну, то охранники стреляли по окнам. Меня избивали каждый день. Как только я попал в лагерь, надо мной началась экзекуция. Я получил 55 ударов плетью. Процесс избиения был следующий: меня положили на скамью, сняли брюки, на ноги и на голову легли два гестаповца, и началось избиение.

Окровавленного, меня выбросили в другую камеру. В этой камере в виде наказания я должен был сидеть не шевелясь, положив руки на колени. Тех, кто шевелился, снова избивали. Ежедневно утром заключенных выводили в тюремный двор и заставляли десять раз обегать кругом двора. Кто не мог бегать, того избивали плетью с тяжелым узлом на конце. Затем заключенных загоняли в камеры. При входе в тюрьму стояли два эсэсовца, которые избивали заключенных плетьми. Заключенные получали в день 100–140 граммов хлеба и похлебку, в которой плавало несколько крупинок. Ложек не давали. Похлебку выдавали кипящую, а для еды отводились минуты. Заключенные глотали кипящую воду, давясь и захлебываясь, обжигали рты. У тех, кто не успевал съедать похлебку в положенное количество минут, вырывали миски из рук и содержимое выливали на пол, а заключенных избивали и заставляли вылизывать языком разлитую на полу жижу».

Другой ефрейтор-перебежчик, только уже из 220-го полка 58-й дивизии, скрытый за инициалами «Ф. О.», рассказывает об эпизоде, который, видимо, и подтолкнул его к переходу на сторону Красной армии: «Мой двоюродный брат поляк Петр Пеховский был в апреле 1942 года замучен немцами в концлагере Дахау. Незадолго до его смерти ему, изможденному голодом и пытками, приказали переносить столовой ложкой кучу песка с одного места на другое».

КАК ОЛЕК СТАЛ ГЕРСТЕНКОРНОМ

Военнопленный Густав Калицек из 23-й пехотной дивизии, не рассказывает о репрессиях, а просто констатирует, как именно изменилась жизнь рядовых поляков: «Уже с момента прихода в Польшу немцы забрали у поляков все, что им приглянулось: землю, дома, скот. Если находили хорошую мебель, предметы домашнего обихода, то забирали и их. Когда я еще был дома, к нам приезжала тетя из Грауденца. Немцы убили дядю, отобрали все его хозяйство и землю (250 моргенов). Четверо сыновей дяди были забраны в армию. Тете пришлось жить с нами. Землю, отобранную у поляков, отдают «неполноценным немцам» из Литвы, Латвии и Эстонии. Этих немцев, женатых на немках, называют «бессарабами». Для них отводят большие участки земли, и «бессарабы» поселяются целыми лагерями. Такой лагерь я видел близ Солдау».

Помимо материальных тягот, поляков, гордившихся своей древней культурой, раздражала политика онемечивания. Из показаний военнопленного Вильгельма Герстернкорна, солдата 540-го штрафного батальона. «После того как немцы оккупировали Польшу, они тут же приступили к замене среди польского населения польских фамилий на немецкие. Все польские семьи, имеющие сыновей, немцы заставили менять фамилии на немецкие. Когда немцы меняли фамилию моего отца, они спросили его, какую работу он больше всего любит. Отец ответил, что любит сеять и убирать ячмень. Тогда немцы фамилию отца Олек сменили на Герстенкорн, что обозначает «ячменное зерно». Польским семьям, имеющим только дочерей, немцы оставляли фамилии без изменений. Они считали, что польская семья, имеющая только дочерей, недостойна носить немецкую фамилию. Если поляк имел немецкую фамилию или похожую на немецкую, то его фамилия оставалась без изменений. Остальные польские семьи высылались или в генерал-губернаторство, или на работы в Германию».

Дело, конечно, было не только в замене фамилий, но и в целенаправленном уничтожении памятников польской культуры. Из показаний Иосифа Винцека, рядового 164-го пехотного полка 62-й пехотной дивизии: «Первые «культурные мероприятия» немцев состояли в немедленном закрытии всех высших и средних школ и в «экстернировании» преподавательских сил в концентрационный лагерь в Дахау.

В качестве особо яркого примера назову Горную академию в Кракове, единственную своего рода высшую школу для обучения молодых инженеров горному делу и т. д. с богатой библиотекой, дорогими машинами для исследовательских целей и новейшими научными и учебными пособиями. Учебные пособия были «присоединены» к Фрайбергской горной академии, а помещения Горной академии перестроены в здания для губернаторства. Еще некоторые «культурные» мероприятия: Грюнвальдский памятник, воздвигнутый в память победоносной битвы против рыцарского ордена в 1410 году, был разрушен... Ягеллонская библиотека в Кракове, одна из самых старых и больших библиотек, была закрыта. Такая же участь постигла и университет... Целью этих мероприятий была сознательная германизация, как, например, искоренение польского языка, национального польского сознания и т. д.».

Естественно, при таком отношении поляки смотрели на Красную армию как на освободительницу, о чем свидетельствуют показания перебежчика Ф. Р. из 220-го пехотного полка 58-й дивизии: «Поляки знали, что польские и чешские войска воюют против немцев в России и Африке. В мае 1943 года в роту вернулся солдат-поляк А. Р., который был ранен, лежал в госпитале в Германии и затем был в отпуску в Польше. Р. рассказывал, что в Польше он слышал от знакомых о формирующейся в СССР польской дивизии, которая будет воевать против немцев. К этой дивизии поляки высказывали большую симпатию, так как все ненавидят немцев. Другой солдат Н. тоже говорил о польской дивизии имени Костюшко, формируемой в СССР. Летом 1942 года я слышал от привезенных в Германию польских подростков о партизанской борьбе в Польше. Рассказывали, что в районе Выгдеш партизаны уничтожили несколько тысяч немцев. Тогда же отец писал, что близ их деревни патриотами был убит немец-лесничий. За это немцы расстреляли 30 поляков, в том числе моего двоюродного брата, бывшего члена «Польского стрелецкого союза».

За последнее время немцы начали усиленно писать о том, что русские в 1939 году убили в лесу возле Смоленска 12 тысяч польских офицеров и что генерал Сикорский порвал отношения с советским правительством. Об этом в мае месяце писала газета «Ди фронт», которую показывал и читал полякам один немец унтер-офицер. Немецкая пропаганда внушает полякам, что русские их извечные враги, а немцы заступники и покровители поляков. Но поляки этому не верят и считают, что этим немцы хотят натравить поляков на русских. Все поляки знают, что русские отпустили домой поляков, взятых в плен в 1939 году, а немцы их немедленно захватили и увезли в Германию, не выпустив ни одного захваченного в плен поляка».

Обратим внимание, как странно уживались в сознании населения факты реальные и откровенно фантастические. Трудно сомневаться в том, что немцы могли расстрелять за своего убитого соотечественника 30 поляков (в оккупированной Сербии за одного убитого немца расстреливали 100 человек и 50 — за раненого). И в то же время людям хотелось верить, что где-то за горами-лесами некие партизаны смогли безнаказанно уничтожить несколько тысяч немцев. Увы, сколь-нибудь серьезное партизанское движение на собственно польских территориях началось только в 1944-м.

Как видим, попытка германской пропаганды раскрутить тему катынского расстрела поначалу не была воспринята поляками из числа живших непосредственно в оккупации и наглядно понимавших, что ничего худшего по сравнению с фашистским режимом Красная армия принести просто не может.

Аналогичные показания дает и перебежчик Я. Д. из того же самого 220-го полка: «Немцы постоянно внушают полякам ненависть к русским, уверяя, что русские — злейшие враги поляков, что они расстреляли в1939 году сразу 127 000 польских офицеров. В газетах писали, что созданный в России польской армии больше не существует, так как большевики всех польских солдат и офицеров расстреляли или посадили в концлагеря и тюрьмы. Полякам говорят, что война непременно кончится победой Германии и что всем полякам, воевавшим на стороне Германии, после войны будет создана хорошая жизнь и предоставлены одинаковые с немцами права.

За переход к русским полякам угрожают жестокой расправой с их родными.

Немецкой пропаганде поляки не верят и считают, что все это выдумано для того, чтобы вовлечь поляков в германскую армию и заставить лучше воевать против русских».

«КОГДА ЖЕ КОНЧИТСЯ ЭТА ДЕРЬМОВАЯ ВОЙНА?»

Многие поляки, не рвавшиеся записываться в немцы, оказались принудительно причислены к высшей расе, поскольку Германия нуждалась в пушечном мясе. Во всяком случае, такой вывод можно сделать из показаний пленного ефрейтора 401-го пехотного полка Юзефа Боганека. В сентябре 1939 года он сражался против вермахта в рядах польской армии, затем вернулся к себе на родину в Верхнюю Силезию, которая была включена в состав рейха, и несколько месяцев игнорировал приходившие к нему повестки о мобилизации. «Наконец ко мне явился полицейский, с которым я был отправлен в полицию. В полиции мне было предложено вступить в немецкую армию. Я отказался, заявив, что я поляк, а не немец и мобилизации не подлежу. Меня выругали и отправили в тюрьму. Здесь мне пригрозили концентрационным лагерем, если я буду продолжать упорствовать, и после этой угрозы я согласился. Позже, когда я был на Восточном фронте, жена прислала мне временное удостоверение из полиции, где было указано, что я «внесен впредь до отмены в немецкие национальные списки».

Таким образом я был зачислен в так называемую третью группу населения Польши. Население присоединенных к Германии областей Польши для получения германского гражданства разделено на четыре группы: первая группа — «немцы первого класса, или «настоящие немцы»; вторая группа — «имперские немцы». Все входящие в эти две группы признаются немцами по национальности и безоговорочно подлежат мобилизации в германскую армию. Третья группа получает условия гражданства «впредь до отмены» и подлежит на это время мобилизации. Сюда входят все верхнесилезцы и уроженцы других присоединенных областей Польши, каких именно, точно не знаю. Четвертую группу составляют поляки, которые не вносятся в «немецкие национальные списки», никаких прав гражданства не получают и не подлежат мобилизации».

Рота, в которую попал Боганек, приняла участие в боях на Синявинских болотах, и здесь представляет интерес оценка этих боев, данная самими немцами и плохо коррелирующаяся с выводами современных отечественных историков, оценивающих операцию как почти провальную. «В результате боев в районе Синявино за период с конца августа до середины сентября в 7-й роте осталось только 30 человек, причем был убит командир 7-й роты 2-го батальона лейтенант Штихноте. Операции в районе Синявино были удачными для русских. Немцы были вынуждены отступать на 3–4 км при наличии огромных потерь. Солдаты говорили: «Синявинские бои нам показали, что русские имеют превосходство и в артиллерии, и в людях и что этой дерьмовой войне давно пора уже кончиться, иначе нам не возвратиться домой с целыми костями».

Получив отпуск, Боганек побывал в родном Катовице и очень удачно избежал участия в январских боях 1943 года, по ходу которых была прорвана блокада Ленинграда.

Приехав из отпуска на станцию Мга, солдат пошел к железнодорожному коменданту, выяснять местонахождение своего полка. «Он мне ответил, что полк в ходе боев в районе Невы почти весь был уничтожен и что его остатки находятся в настоящее время в Ново-Лисино. Приехав туда, я узнал от товарищей, что от 1-й роты 2-го батальона осталось из 80 человек всего 20 или 25 человек. Потери в батальоне были пропорциональными потерям в роте. Солдаты полагали, что 401-й пехотный полк потерял убитыми и ранеными до 70% своего состава. Потери были главным образом от ураганного огня русской артиллерии. Солдаты говорили, что русские оттеснили немцев до станции Мга. О том, что русские прорвали блокаду Ленинграда, разговоров не было. По мнению солдат — участников этих боев, — «немецкие офицеры вели себя трусливо и удирали первыми».

Об обстоятельствах своего пленения под Красным Бором Боганек рассказывал следующее: «С 22.00… я стоял в траншее на посту. Около 00.30 близко подошли русские разведчики, которые бросили несколько гранат. Осколком гранаты я был ранен в голову, упал. Поднявшись, увидел перед собой русских разведчиков, бросил оружие, поднял руки и сдался в плен».

Дав подробную информацию о численности своего подразделения и других частей, он перешел к описанию политико-нравственного состояния солдат вермахта: «Теперь уже солдаты, как, например, солдаты во 2-м взводе 7-й роты (в товарищеском кругу), прямо заявляют: «Когда же, наконец, кончится эта дерьмовая война? Нам теперь наплевать, кто победит в этой войне, лишь бы только скорее она кончилась».

Такие разговоры идут теперь у нас в присутствии унтер-офицеров, которые сами иногда высказываются в том же духе. Конечно, при офицерах никто не рискует высказывать подобные мысли. Однако солдаты моего отделения, несмотря на то что война им опротивела, в случае наступления русских будут отчаянно драться. Они — немцы и считают русских своими врагами».

Сделанные Боганеком выводы достойны дипломированного политолога: «Мирного исхода (компромиссного мира) между Германией и Россией быть не может, так как дело зашло слишком далеко. Германия, конечно, не выдержит натиска русских. Весьма возможно, что в Германии, в результате поражений на Восточном фронте, произойдет переворот и режим Гитлера будет свергнут. Какие силы будут осуществлять этот переворот — мне неясно. Произойдет ли высадка английских и американских сил на европейском континенте, я не знаю».

Далее от размышлений глобальных он переходит к вопросам снабжения, которые дают представление о повседневной жизни германской армии: «Солдаты недовольны системой распределения водки: водку выдают один раз в месяц по 3/4 литра на трех человек.

Между тем солдатам полагается больше, но командир взвода, ст. лейтенант Хартманн, систематически похищает часть водки. Солдаты крайне недовольны распределением дня. Спать приходится в сутки не больше 6 часов, а при наличии скверной погоды еще меньше, часа 3 или 4, так как требуется немедленно расчищать хода сообщения от грязи. Ночью все отделение должно находиться на посту. Никто не имеет права на ночь оставаться в землянке. Все солдаты завшивели, так как в баню ходят крайне редко. Последний раз я проходил санитарную обработку в апреле 1943 года в Красногвардейске. Солдаты меняют белье каждые 10 дней. Однако это не помогает. Среди солдат наблюдаются часто кражи — например, крадут хлеб друг у друга. Солдаты часто ссорятся друг с другом. Среди солдат нет товарищества, которое было раньше так сильно. Оно куда-то улетучилось».

Разумеется, нашли отражение в его показаниях и сведения об обстановке на оккупированных землях: «За различные политические мелочи большая часть поляков была брошена в концентрационные лагеря. Здесь они подвергались различным пыткам. Например, многим отрезали суставы на пальцах и выкалывали глаза. Многих поляков (мужчин, женщин и детей) отправили в Германию на тяжелые работы, причем каждый поляк должен был носить на груди знак «Р» («поляк»). То же было и с евреями, которые работали на тяжелых дорожных работах и должны были носить на груди звезду с надписью «еврей».

После нападения германской армии на Польшу в сентябре 1939 года немцы производили массовые расстрелы поляков и евреев. Они взрывали на воздух синагоги, а костелы превращали в конюшни».

В конце протокола допроса Боганека зафиксировано: «Все то, что я здесь написал, является голой правдой. Все это я написал добровольно».

«…ИХ ЗАСТАВЯТ СМИРИТЬСЯ»

По сравнению с многочисленными и довольно подробными показаниями поляков сведения о ситуации в оккупированной Чехии собраны в основном из писем, адресованных убитым германским военнослужащим их близкими. Естественно, по причине наличия военной цензуры авторы весьма осторожны в своих высказываниях, но сквозь эту сдержанность порой все же прорываются факты, складывающиеся в далекую от благообразия картину. Вот письмо некой Кристль из Тропау (современная Опава) своему жениху Герману: «Что творится в Тропау! Все собаки спущены с цепи. На прошлой неделе чехи опять отличились. Чехи в Тропау осмелились ночью поднять на Торговой палате чешский флаг. На тротуарах смолой и известью чешские надписи: «Смерть немцам» и т. п. У Крейслейтера тоже был водружен флаг с черепом. Ничего себе, а?»

Старший ефрейтор Целльнер из 17-го запасного артиллерийского батальона пишет своему товарищу ефрейтору Георгу Бему: «Здесь, в Рокицене, неважно. Население чешское. Они на нас, солдат, и не смотрят, так как они нас ненавидят. Но когда война кончится, их уж заставят смириться».

Другой солдат, Гейниг, пишет своему приятелю Гансу: «Здесь в Праге продолжается малоизвестная борьба с чешским движением Сопротивления, а также с английскими агентами и террористами, сброшенными на парашютах с самолетов».

Гейнигу явно хочется показать, что, пока дружище Ганс кормит вшей под Ленинградом, они там, в Праге, тоже несут тяжелую боевую службу.

Резюмируя подобные материалы, советское руководство должно было убедиться в правильности избранного курса на формирование национальных воинских подразделений. Прошедшие боевое крещение в 1943 году чехословацкий батальон и польская дивизия к моменту вступления на родную землю разрослись до размеров соответственно корпуса и армии. И даже в скованном железной дисциплиной вермахте, в соответствии с прогнозом Боганека, сформировалась какая-никакая оппозиция, попытавшаяся силой отстранить Гитлера от власти. Античеловеческая природа Третьего рейха вызывала отторжение у многих из тех, кого, даже против их желания, причисляли к арийцам. Но прежде чем этот молчаливый протест перерос в вооруженную борьбу, свое слово предстояло сказать Красной армии.