На залитом солнечным светом кладбище идет поминальная служба. Эстонский пастор молится за своих соотечественников — солдат Красной армии, погибших при освобождении российского города… названного в честь эстонского революционера.

НА ПОГРАНИЧНОМ РУБЕЖЕ

Дело происходит в нынешнем районном центре Ленинградской области Кингисеппе.

Уж сколько лет, как Екатеринбург перестал быть Свердловском, Самара — Куйбышевом, Сергиев Посад — Загорском. А вот древний русский Ямгород (Ям, Ямбург) с 17 мая 1922 года так и носит имя чекиста и одного из руководителей Эстляндской трудовой коммуны Виктора Кингисеппа, расстрелянного двумя неделями ранее на песчаном пляже под Таллином за то, что пытался поднять своих соотечественников на большевистскую революцию.

Чем так дорог Виктор Кингисепп нашим современникам? Ничем. Но имя его остается на карте, возможно, чтобы позлить проблемных соседей до границы, с которыми из бывшего Ямгорода всего 22 километра. В Эстонии официальные власти Кингисеппа, мягко говоря, не любят. А как там относятся к эстонцам, сражавшимся против фашизма в составе Красной армии?

— Примерно так же, как в России относятся к власовцам, — считает руководитель организации «Эстонский воинский мемориал» Андрес Вальме.

И хотя в церемонии возложения венков к их могиле участвует самый молодой депутат рийгикогу (парламента), Мартин Репинский, это его личная позиция, выглядящая по эстонским меркам несколько даже скандально.

Такая вот, понимаешь, «загогулина». Солдаты и офицеры 20-й эстонской дивизии СС и другие жители Эстонии, воевавшие в вермахте, превозносятся как национальные герои.

А сражавшиеся против них бойцы 8-го Эстонского стрелкового корпуса Красной армии клеймятся «предателями». Впрочем, на официальном уровне подобные формулировки из Таллина не звучат: чаще говорится о трагедии маленького народа, серьезно пострадавшего по ходу борьбы между двумя тоталитарными государствами — Советским Союзом и Германией.

И все же в современной Эстонии собственные эсэсовцы в большем почете, нежели люди, подобные умершему шесть лет назад Герою Советского Союза Арнольду Мери, затасканному в конце жизни по судам в качестве «пособника оккупантов».

ДВЕ КРЕПОСТИ

Две внушительные средневековые твердыни — Нарвская и Ивангородская — высятся ровно друг напротив друга по берегам пограничной реки как олицетворение многовекового противостояния Запада и России. Нарвский замок смотрится чуть более высоким благодаря 50-метровой башне Германа (названа так в честь магистра крестоносцев). Ивангородская крепость — более приземистой и надежной.

Датчане построили Нарвский замок в 1223 году, надеясь присоединить земли современной Прибалтики, но столетие с лишним спустя Нарва была продана крестоносцам Ливонского ордена, созданного для того, чтобы силовыми методами обеспечивать крещение язычников. Попытки по ходу дела перекрестить в католичество и православную Русь были жестко пресечены новгородцами и псковичами, зато эстов (предков современных эстонцев) немцы не только крестили, но и, обзаведясь поместьями, сделали своими крепостными. Соседняя Русь между тем превратилась в Московское царство, приняв от новгородцев эстафету борьбы с Ливонским орденом.

В 1492 году напротив Нарвы выросла Ивангородская крепость, названная так по имени тогдашнего князя московского Ивана III. Однако в торговом отношении составить конкуренцию Нарве у Ивангорода не получилось, хотя братья-рыцари непомерно задирали пошлины на поставляемые русским из Северной Европы товары. К экономическим противоречиям добавился груз взаимных обид и вопрос о «юрьевской дани», которую крестоносцы вроде «подписались» платить русским, да потом перестали. В результате в 1558 году грянула четвертьвековая Ливонская война, причем началась она с того, что ивангородский гарнизон в ответ на обстрел с противоположного берега лихо форсировал реку и с ходу взял Нарву.

На пике успехов русские не только раздавили орден, но и установили контроль над большей частью Прибалтики. Однако досталось ливонское наследство не Ивану Грозному, а вмешавшимся в борьбу полякам и шведам (тоже потом долго и бурно делившим добычу). Конкретно Нарва, как, впрочем, и вся территория современной Эстонии, вошла в состав Шведского королевства.

Затем в России грянуло Смутное время, и шведы прихватили все русские земли вдоль южного побережья Финского залива, включая и лежащий буквально под носом Ивангород. Следующим этапом противостояния стала Северная война, начавшаяся в 1700 году именно с попытки Петра I овладеть Нарвой. Поход, по его собственным словам, обернулся «конфузией», а говоря откровенно — унизительным и жестоким поражением. В городе о сражении напоминает памятник «Шведский лев», и еще на берегу пограничной реки стоят два монумента погибшим солдатам и офицерам петровской армии. Но в 1704 году Нарву русские все-таки захватили, а в 1721-м закрепили это и другие приобретения Ништадтским миром.

Две крепости утратили не только свое чисто военное, но и символическое значение, поскольку границы России сильно сдвинулись на запад, да и вся страна воспринималась после Петра если и не вполне, то почти как европейская.

Никакой скорби по поводу перехода из шведского в русское подданство эстонцы не испытывали, немецкие же дворяне составили весьма влиятельную прослойку в имперской чиновничьей и военной элите.

Ивангород стал нарвским предместьем, а сама Нарва — довольно крупным промышленным центром, входившим, кстати, не в состав Эстляндии, а в состав Ямбургского уезда Петербургской губернии.

Жили русские и эстонцы бок о бок спокойно и мирно, пока в 1917 году не грянули две революции (одна другой дурнее) и народам не начали усиленно предлагать «самоопределиться».

Сначала, по результатам референдума, Нарва вошла в состав Эстляндии. В марте 1918 года по Брестскому миру Эстония досталась немцам, а в ноябре, после их ухода, стала еще одной ареной борьбы красных и белых. Нарва превратилась в столицу эстонских красных, но продержались они в ней недолго. Лидеры Эстляндской трудовой коммуны, включая Виктора Кингисеппа, удалились в Петроград, а их белые соотечественники заключили мир с большевиками, чем сильно подставили своих союзников — русских белогвардейцев генерала Юденича.

Подставили, впрочем, мягко сказано. Когда личный состав Северо-Западной армии был прижат большевиками к границе, эстонцы допускали их на свою территорию, не просто разоружая, но отбирая все ценное. Многие оказывались на принудительных работах в лагерях, те же, кто работать не мог, фактически обрекались на гибель.

Возможно, в благодарность большевики не слишком упорствовали в территориальных спорах, и Нарва с Ивангородом оказались в составе Эстонии. Правда, в августе 1940 года с независимостью прибалтов было покончено, но уже через год пришли немцы и задержались в здешних местах до июля 1944-го.

Цена, которую Красной армии пришлось заплатить за освобождение, была довольно высокой, а в данном географическом пункте трагедия войны усугублялась еще и трагедией расколотой нации, когда эстонцы сражались друг против друга, находясь по разные стороны фронта.

Сегодня Нарва и Ивангород снова разделены границей, будто во времена шведов и крестоносцев. Местное население, впрочем, довольно активно и вполне по-будничному пересекает ее через специально оборудованный для пешеходов пропускной пункт. Чтобы воспользоваться им, кстати, не обязательно быть местным, но туристы задерживаться здесь не привыкли, пролетая на поездах, автобусах и личном автотранспорте куда-нибудь в Берлин или как минимум Таллин. В лучшем случае, высунувшись в окно, они щелкнут из фотоаппарата старые бастионы или заскочат в магазинчик. Местным же спешить некуда — они здесь дома, порой даже по обе стороне границы. Многие нарвитяне работают или имеют бизнес в Ивангороде, а ивангородцы в Нарве; у еще большего числа по ту сторону друзья или родственники.

И прошлое у всех тоже общее.

ЗАБЫТЫЕ МОГИЛЫ

Изучать это прошлое, по мнению Андреса Вальме, можно не только в музее, но и на кладбище, тем более что посещение подобного рода мест вроде бы само по себе должно настраивать живых на размышления о вещах философских и умиротворяющих. Однако реалии сегодня таковы, что даже кладбища зачастую становятся ареной политических баталий.

Скажите, Андрес, почему вы, вернувшись в 1998 году из России в Эстонию, занялись воинскими захоронениями?

— Представьте себе, после распада СССР около 120 тысяч находящихся на территории Эстонии могил фактически оказались никому не нужными! И при этом выявлялись новые захоронения, которые тоже требовалось как-то ставить на учет и обустраивать. Вот, например, в районе Синимяэских высот при работах были найдены останки нескольких погибших времен Второй мировой войны. Никаких документов, медальонов не обнаружили, но эксперты пришли к выводу, что имеют дело с останками бойцов Красной армии. Признак у них был очень характерный — сточенные от семечек зубы. Немцы семечки не лузгали, а грызли орешки, и, соответственно, зубы у них стачивались по-другому.

И вот когда выяснилось, что мы имеем дело с останками красноармейцев, обнаружилось, что никому они особенно не интересны и три года хранились… в одной из служб нарвской городской управы. Сходным образом разворачивалась еще более вопиющая история с останками 45 бойцов из Мерикюлаского десанта, которые нашедший их энтузиаст был вынужден несколько лет хранить в трех мешках у себя в мастерской. Чтобы привлечь внимание общественности, я тогда опубликовал заметку в одной из центральных эстонских газет, не вызвавшую, однако, никакой реакции. Тогда я решил привлечь внимание к проблеме другим способом — выдвинув Бориса Березовского кандидатом в депутаты Государственной Думы. И он, выступая перед своим электоратом из числа жителей Нарвы, довольно долго говорил о том, как решит проблему с останками.

Мне передали, что информация о спиче Березовского была положена на стол Президенту РФ Владимиру Путину, который с особым интересом реагировал на все, касающееся одиозного олигарха. Правда это или нет — не знаю. Но факт, что с 2003 года Российская Федерация выделяет на содержание захоронений в Эстонии по несколько десятков тысяч долларов в год.

Выходит, чтобы заставить российские власти выполнить то, что является их долгом, нужно разворачивать информационные кампании, тормошить общественность?

— Я думаю, такие методы никогда не помешают в случаях, если приходится иметь дело с бюрократией. Так или иначе, ситуация с советскими воинскими захоронениями в Эстонии решена относительно благополучно. Однако помимо них есть еще кладбища дореволюционные.

Чтобы привлечь внимание к этой проблеме, я взялся за организацию исторического фестиваля, который в этом году проходит у нас уже в 15-й раз, привлекая огромное количество зрителей, а также участников в лице членов российских, украинских, белорусских, прибалтийских клубов исторической реконструкции.

Вас в Эстонии, случайно, не обвиняют в том, что через ваш фестиваль пропагандируются идеи имперского великороссийского шовинизма?

— Обвиняют, конечно. В Нарве и вообще в уезде Ида-Вирумаа преобладает русское население, а в свете событий на Украине многие вспоминают пресловутое завещание Петра Великого, говорят, что Путин чуть ли не собирается завоевать Европу.

Соответственно, делается вывод, что на фестиваль может приехать публика типа Стрелкова-Гиркина (который, кстати, тоже является любителем исторической реконструкции) и устроит здесь нечто вроде Донбасса. Но такие рассуждения, учитывая разницу украинских и эстонских реалий, разумеется, отдают абсурдом.

С таким же успехом можно глубокомысленно рассуждать, что, поскольку Гиркин носит ботинки, мы не должны пускать в Эстонию русских туристов в ботинках. И останемся без туристов.

«Мы равны перед лицом вечности»

Но вернемся от фестиваля к русскому военному кладбищу в Нарве. Что оно собой представляет сегодня?

— Расположено кладбище к северу от Нарвы и шоссе Санкт-Петербург–Таллин, занимая территорию 1214 квадратных метров. И находятся на нем не только русские военные захоронения, но и вообще захоронения, связанные с боевыми действиями и разными политическими катаклизмами. Хотя началась его история именно с того, что в 1887 году муниципалитет Нарвы выделил участок для погребения солдат и офицеров 92-го пехотного Печорского полка, укомплектованного в основном русскими и православными.

Справа от построенной близ центра кладбища часовни рядами перпендикулярно дороге расположено около 50 солдатских могил с частично сохранившимися шестиконечными чугунными крестами, именами похороненных и номерами подразделений, в которых они служили. Поврежденные и сломанные кресты в 2014 году были восстановлены на средства Российской Федерации. Но работы здесь еще хватает.

Следующий участок кладбища занят могилами красноармейцев из 2-го Вильяндиского пехотного полка, которых похоронили здесь в марте 1919 года при Эстляндской трудовой коммуне. А с осени того же 1919 года рядом начали хоронить белых из Северо-Западной армии Юденича. Здесь находятся останки около трех тысяч человек; имена 722 из них нам известны.

Отдельный участок занят под Гарнизонное кладбище, на котором похоронены 275 человек, как русских, так и эстонцев, вместе сражавшихся против красных в 1919-м. Вдобавок ко всему на Военном кладбище находятся могилы советских и немецких военнопленных Второй мировой войны.

Видите, как странно пересекаются на маленьком кладбище исторические эпохи, а люди, при жизни стрелявшие друг в друга, находят упокоение в соседних могилах.

И какая из этого следует мораль?

— Мы должны помнить тех, кто жил до нас на этой земле, любил и сражался за свои идеалы. В покойников нельзя бросать камень из-за того, что время перевернуло многие представления, а их идеалы кажутся нам сегодня нелепыми. И еще мы должны понимать, что сами являемся частью истории, одним из звеньев в цепи между прошлым и будущим.

То, чем занимаюсь я и мои товарищи по «Эстонскому воинскому мемориалу», можно считать попыткой претворить в жизнь решения офицерского собрания 92-го Печорского полка от 28 апреля 1916 года. Они тогда постановили собраться после окончания Первой мировой и заняться обустройством могил своих павших на войне товарищей. Мало ведь кто мог тогда предположить, какие еще грядут катаклизмы. Но вот, например, Осипов — городской голова Нарвы в период между двумя мировыми войнами — тоже служил в Печорском полку и многое сделал, чтобы эти слова не остались только благим пожеланием. Он был русским патриотом, но одновременно и патриотом Эстонии, организатором первого в стране певческого праздника. Его расстреляли в 1941 году, после установления советской власти и как раз в день рождения Сталина.

Власти Российской Федерации за последние три года потратили на кладбище Печорского полка около 10 тысяч долларов. Довольно благополучно обстоит дело и с кладбищем Северо-Западной армии. Все это хорошо и правильно. Но вот, например, рядом лежат бойцы Вильяндиского коммунистического полка, и они оказались никому не нужными.

В современной Эстонии вспоминать о собственных красных не любят. В России сейчас тоже в чести белые. Многие публицисты даже пишут, что большевистский режим держался на штыках латышей и китайцев. Красные эстонцы в такую трактовку истории тоже вписываются. В списке захороненных бойцов Вильяндиского полка 83 человека, причем сплошь эстонские фамилии.

Но реальная история не укладывается в идеологические трафареты. Например, на немецком кладбище Нарвы есть могила сражавшегося в дивизии СС Порфирия Горбачева. Командир воевавшего под Нарвой артиллерийского полка в 20-й дивизии СС тоже был русским и в 1919 году сражался в Северо-Западной армии Юденича.

Или вспомним еще один факт: в 1930-е годы в Нарве начинал свое служение священник Александр Киселев. Когда затем он был переведен в таллинский храм, там ему помогали два мальчика — Алексей и Вячеслав. Первый из них стал патриархом Русской православной церкви, второй — митрополитом Таллинским и Эстонским.

А сам Киселев в годы войны был главным священником власовской армии. А внук Киселева был казначеем Русской православной церкви за границей и многое сделал для объединения ее с Московским патриархатом.

У нас и в России, и в странах постсоветского пространства тема воинских захоронений слишком политизирована.

— Это объяснимо, но от этого надо уходить. Одна из главных проблем — содержание и благоустройство захоронений.

Я не говорю, что проблему захоронений надо превращать в бизнес-проект, но уход за могилами требует средств, и с этим надо считаться. Наверное, имеет смысл пускать заработанные средства на обустройство бесхозных памятников, хотя я понимаю, что здесь может быть повод для конфликтов.

Советник-посланник сказал, что количество запросов из России с просьбой разрешить посещение могил постоянно увеличивается. Но эти могилы во многих случаях еще надо привести в порядок.

В Нарве захоронено около двух тысяч советских военнопленных, и на обустройство этого захоронения российское посольство выделяет средства, что для начала позволит выкопать дренажную систему и осушить канаву, в которой сейчас плавают уточки.

А по другую сторону канавы находятся могилы бандеровцев, которых в 1945–1953 годах советские войска и чекисты отлавливали на Украине и ссылали в лагеря, причем не обязательно за Урал, но и гораздо ближе — в Эстонию. И когда мы сделаем дренаж, их могилы уже не будут полузатоплены. Получается, что, приводя в порядок захоронение советских военнопленных, мы поможем бандеровцам. Такой вот парадокс с точки зрения современной политики.

Но ведь можно взглянуть на ситуацию и с другой стороны — мертвые помогут живым примириться. Если, конечно, у живых хватит мудрости правильно оценить ситуацию, помня, что все мы равны перед лицом вечности, а смерть может примирять вещи, казавшиеся несовместимыми.