Сталинградская битва была больше чем решающее сражение Второй мировой войны, хотя и такое определение стоит немалого. В известном смысле это было решающее сражение против инфернального зла, в котором оно, это зло, потерпело полное и сокрушительное поражение.

«ЗЛОБНАЯ РАДОСТЬ СТАЛИНА»

Значимость Сталинградской битвы прекрасно сознавалась современниками, хотя, где зло, где добро, они зачастую оценивали по-разному.

Думается многие профессиональные военные признают, что одно из лучших исследований по Второй мировой войне было написано бывшим генералом вермахта Куртом фон Типпельскирхом (1891–1957). Написано оно с позиций большой стратегии, людей за ней совершенно не видно, зато масштаб и значение конкретных операций обозначены достаточно точно и объективно.

Правда, в тех редких случаях, когда с высот стратегии автор спускается ближе к земле, национальная принадлежность и воспитание дают о себе знать, тем более что Сталинград был для Типпельскирха не абстрактным объектом исследования.

Вот, например, как звучит богатырский зачин соответствующей главы его книги: «Сталин со злобной радостью следил за наступлением немецких войск на Сталинград и Кавказ. Он расходовал свои резервы очень экономно и только тогда, когда было действительно необходимо помочь обороняющимся в их крайне тяжелом положении. Вновь сформированные, а также отдохнувшие и пополненные дивизии пока не вводились в бой: они предназначались для того, чтобы карающим мечом Немезиды разрубить слишком растянутый фронт немецких армий и их союзников и одним ударом внести коренной перелом в положение на юге».

Стратегически оценка ситуации дана точно, но при чем здесь «злобная радость Сталина»? Во-первых, он вряд ли должен был скорбеть, наблюдая за тем, как Гитлер лезет в ловушку, а во-вторых, ловушка не выглядела очевидной.

Собственно говоря, фашисты дошли до Волги вследствие очередной порции допущенных Сталиным и его «командой» просчетов. После Московской битвы вождь впал в чрезмерную эйфорию, затеял несколько плохо подготовленных операций и, в свою очередь, неправильно определил направление нового наступления вермахта. Результатом стала череда катастроф конца весны — лета 1942 года, поставивших Красную армию на грань катастрофы, сходной с той, что она уже перенесла летом 1941-го.

Так что не было никакой «злобной радости» Сталина, а были приказ «Ни шагу назад!» и состояние, близкое к панике, которое, впрочем, будущий генералиссимус хорошо прятал. Надо учитывать, что Сталинград (бывший Царицын) был для него не просто городом собственного имени, но и местом, где еще в Гражданскую он продемонстрировал неплохие военно-административные способности, позже преподнесенные пропагандой как полководческая гениальность. Так что падение волжской твердыни помимо серьезных стратегических проблем наносило удар по его имиджу лидера, лишало имя вождя сакрального ореола.

Отсюда, а не только из стремления лишить противника нефтяных районов проистекало и столь же упорное желание Гитлера овладеть этим узловым пунктом. Упрямство — роковой советник, когда речь идет о принятии стратегических решений, но в данном случае зацикленность одного диктатора уравновешивалась зацикленностью другого. В результате, когда с обеих сторон имевшиеся под рукой силы оказались брошены в бой, решающее значение стало играть даже не полководческое мастерство двух главкомов (которое не отличалось масштабностью), а их способность прислушиваться к советам своих подчиненных. И здесь Сталин оказался разумней Гитлера.

«ИНОЕ РЕШЕНИЕ»

Вот что вспоминал Жуков об историческом разговоре, произошедшем в Кремле, вероятно, 28 сентября 1942 года: «Верховный достал свою карту с расположением резервов Ставки, долго и пристально ее рассматривал. Мы с Александром Михайловичем Василевским отошли подальше от стола в сторону и очень тихо говорили о том, что, видимо, надо искать какое-то иное решение.

– А какое «иное» решение? — вдруг подняв голову, спросил И. В. Сталин.

Я никогда не думал, что у И. В. Сталина такой острый слух. Мы подошли к столу.

– Вот что, — продолжал он, — поезжайте в Генштаб и подумайте хорошенько, что надо предпринять в районе Сталинграда».

Предложенное Жуковым и Василевским «иное решение» заключалось в том, чтобы нанести удар по флангам наступающей на Сталинград группы армий А и окружить, завязшую в уличных боях 6-ю армию Паулюса.

Решение, представляющееся сегодня простым и очевидным, выглядело в то время далеко не бесспорным, поскольку зависело от мастерства исполнителей. От советских командующих требовалось продолжать сковывать неприятеля и одновременно сосредоточивать все резервы к северу и югу от города. Если бы германское командование, вместо того чтобы бросать собственные резервы в мясорубку уличных боев, использовало их для укрепления флангов, советский замысел, вероятно, оказался бы сорванным. Но Гитлер упорно гнал войска только вперед, игнорируя тревожное блеянье своих военачальников. Итог известен.

19 ноября 1942 года началась операция «Уран», Красная армия обрушилась на самые уязвимые участки фланговой обороны фашистов — туда, где стояли их союзники. Снова предоставим слово Типпельскирху, который в тот период был советником при штабе 8-й итальянской армии, а позже стал и ее фактическим командующим, не сумев, впрочем, сделать ничего путного. «Дивизии союзников были оснащены слабее немецких, особенно им недоставало противотанкового оружия. Их артиллерия не имела современных тяжелых систем, как немецкая или русская, а недостаточное количество средств связи и плохая подготовка не позволяли им осуществлять внезапное массирование огня… Румыны, итальянцы и венгры вели бой главным образом живой силой, и в борьбе против русских их людские ресурсы быстро таяли. Они нередко воевали самоотверженно, но ввиду недостатка в технике, небольшого боевого опыта и невысокой боевой выучки уступали в тактике русским, которые умели щадить собственные силы». Последняя фраза любопытна для тех, кто любит говорить, что советские командиры умели побеждать, только заваливая противника трупами.

ОБРЕЧЕННЫЕ

В результате операции «Уран» в кольце оказалась 6-я армия Паулюса, а также подразделения их союзников (всего около 330 тысяч человек). Большие потери понесла 4-я танковая армия Гота, почти ничего не осталось от 3-й румынской армии Думитреску. И это было только начало. По ходу дальнейших событий «сгорели» 2-я венгерская, 4-я румынская и 8-я итальянская армии. Считающийся лучшим фельдмаршалом Гитлера Эрих фон Манштейн провел невнятную операцию «Зимняя гроза», по ходу которой так и не смог прорваться к окруженцам.

Впрочем, особых претензий к Манштейну профессионалы не предъявляли, поскольку, не желая биться головой о стену советской обороны, он поступил разумней, сосредоточившись на выстраивании новой линии фронта и спасении того, что еще возможно. Кого германские военные дружно осуждают, так это Гитлера, который вместо того, чтобы сразу приказать Паулюсу идти на прорыв, заставил его занять глухую оборону в сталинградских руинах. Время было упущено, и советское командование постаралось максимально укрепить кольцо окружения от ударов как изнутри, так и снаружи.

Внес свою лепту в катастрофу и Геринг, пообещавший, что люфтваффе смогут обеспечить снабжение армии Паулюса, и тем обрекший ее на вымирание. Вместо необходимых 700 тонн припасов в сутки окруженцы получали только 300, а после того, как советские танки нанесли удары по аэродромам, снабжение прекратилось полностью.

Брошенная 6-я армия сопротивлялась до начала февраля 1943 года. Вот как патетично пишет об этом Типпельскирх: «Истинный героизм, проявленный за последние две недели изнуренными, испытавшими горькое разочарование немецкими солдатами-идеалистами, движимыми верностью своему долгу, самоотверженностью и чувством товарищества, не поддается описанию; отдельные случаи, когда в силу вполне понятной человеческой слабости люди не выдерживали, нисколько не умаляет этого великого подвига».

А вот письма этих немецких «солдат-идеалистов», так и не дошедшие до адресатов:

«Во мне нет страха, только сожаление о том, что доказать свое мужество я могу лишь гибелью за это бессмысленное, чтобы не сказать преступное, дело. Помнишь, как говорил Х., признать вину — значит искупить ее».

«Я не могу отрицать и моей собственной вины в том, что происходит. Пусть ее пропорция — один к семидесяти миллионам, доля хоть и маленькая, но она есть. Я вовсе не собираюсь прятаться от ответственности, единственное мое оправдание в том, что, отдавая свою жизнь, я эту вину искупаю».

Когда выжившие в кольце 90 тысяч фашистов сдавались победителям, они нисколько не были похожи на героев. Наверное, что-то они поняли — не случайно сам Паулюс был свидетелем обвинения на Нюрнбергском процессе, а его правая рука Зейдлиц возглавил антифашистский Союз немецких офицеров. Но признавать ошибки задним числом все же не то, что признавать их вовремя.

В любом случае Сталинград стал для фашистов уроком и приговором одновременно. А последующие отпущенные судьбой Третьему рейху два с лишним года были только агонией.