В июне — сентябре 1941 года германский офицер из русских эмигрантов посетил три украинских города — Львов, Николаев и Умань. Увиденное впечатлило его настолько, что испытанное потрясение чувствуется даже в изложенных сухим языком собственноручных показаниях, написанных им 29 ноября 1945 года в лагере военнопленных.

Для начала представим нашего «героя».

Михаил Петрович Розенберг-Захаров родился в 1902 году в городе Онега Архангельской области. В 1921 году эмигрировал вместе с приемным отцом в Эстонию. В 1930-х годах в Кенигсбергском университете занимался вопросами экономики СССР. В 1936 году стал референтом по русскому хозяйству в функционировавшем при этом же университете Институте по восточноевропейскому хозяйству. За книгу «Проблемы Урало-Кузбасса» получил от германской военной разведки 1000 марок.

В 1937–1940 годах, уже будучи доктором государственных наук и доцентом, возглавлял в институте русский отдел и одновременно был директором Статистического управления Восточной Пруссии.

За две недели до нападения на СССР был призван в германскую армию с зачислением в «Хозяйственную инспекцию Юг» (гриф «Баден»), которой предстояло заниматься на Украине снабжением вермахта продовольствием, оборудованием мастерских для нужд армии, а также вывозом в Германию населения, продуктов сельского хозяйства, сырья и машинного оборудования.

Розенберг-Захаров занимал должность заместителя заведующего отдела «1-d» (обобщение информации) в звании зондерфюрера «К», что равнялось званию армейского капитана.

Львов. «Я не смог выдержать этого дикого зрелища»

В середине июля 1941 года он прибыл в оккупированный Львов, где ему предстояло заниматься сбором литературы, которую можно было использовать для подготовки аналитических и статистических справок.

Вскоре после прибытия до Розенберга-Захарова дошли сведения, что вечером в городской тюрьме планируется убийство евреев. «Я решил совместно с моим другом зондерфюрером в чине лейтенанта доктором Бройтигамом Гарольдом и двумя солдатами штаба пойти туда, чтобы убедиться лично, верны ли те чудовищные слухи, носившиеся по городу и в моем представлении, как глубоко гражданского человека, совершенно не вязавшиеся с понятием о немецком солдате».

Двор тюрьмы к моменту его прибытия был забит примерно четырьмя сотнями военных: «Посреди большого двора возвышалась наблюдательная вышка метров 8 высоты, на площадке которой расхаживали два солдата, один из них был унтер-офицер, по выговору баварец, с эдельвейсом на пилотке. Через некоторое время на улице послышалась трескотня грузовых машин, и во двор тюрьмы через образовавшийся проход от ворот до вышки начали вводить евреев — взрослых, женщин и мужчин. На них сыпались удары. По несколько человек евреев вталкивали по лестнице на площадку вышки, там над ними издевались, били и затем сбрасывали вниз. Внизу их били чем попало, ружьями, ножнами штыков, поленьями и т. д. Мы стояли в шагах 20 от места побоища, впереди была толпа солдат, видны были только взмахи, слышались глухие удары. Евреи, стоящие внизу, у вышки, должны были затем тащить несчастных забитых в сторону, в подвал. Иногда слышались оттуда одиночные выстрелы. Я не смог выдержать этого дикого зрелища больше пяти минут, мы ушли и видели, как подъезжали к тюрьме следующие грузовики с новыми жертвами, а на улице хватали проходивших евреев, кого попало».

Николаев и Умань. «Отвернувшись от них из-за стыда…»

После Львова Розенберг-Захаров отправился по маршруту Житомир — Винница — Днепропетровск — Полтава — Гайсин и в начале сентября прибыл в Николаев. Сопровождали его все тот же Бройтенгам, зондерфюрер в чине лейтенанта Георг Шролле (бывший журналист) и шофер унтер-офицер Ханеман.

Остановились в гостинице. «Как-то вечером под воскресенье прибежали к нам в комнату наши уборщицы — еврейки, чтобы сообщить нам, что завтра не придут, ибо их отправляют куда-то на полевые работы. В городе, говорили они, расклеены объявления коменданта города, чтобы все евреи завтра собирались на еврейское кладбище, вещей брать столько, сколько каждый унесет на себе, и продовольствия на 3 или 5 дней. Для нас было ясно, что их повезут или поведут на убой. Я спросил, в какой район их отправляют на сельскохозяйственные работы и говорится ли об этом в приказе коменданта. Они сказали, что в приказе об этом совсем не говорится, сказано только «еврейское кладбище», но об этом «говорят все», они даже рады попасть на село, чтобы там подкормиться. На наш вопрос, убивали ли здесь уже евреев, ведь ходят слухи, что в других городах убивают, они ответили, что нет, не убивали, да они и не верят этим вздорным слухам. Что было делать? Если им сказать всю правду, так они не поверят этой чудовищности истребления тысяч людей, начнут еще в своей наивности говорить об этом громко и мы сами можем поплатиться головой, не изменив ничего. Мы пробовали застращать их тяжестью сельскохозяйственных работ и пр., советовав им этой же ночью покинуть город. Однако ничего не помогало. Они говорили, что они едут все, даже старики и дети, вероятно, это будет даже поселение их на землю, а раз все вместе, так это не страшно. Большего им сказать было нельзя».

Вечером Розенберг и его спутники проехали мимо еврейского кладбища. Под открытым небом скопилось около 7 тысяч человек, но никаких избиений не происходило, а за порядком следили евреи с белыми повязками на руках и эсэсовцы.

Во вторник, проезжая на своем автомобиле, они стали свидетелями расстрела, происходившего километрах в 6–7 от города, куда евреи доставлялись автотранспортом. «Эти несчастные подводились из толпы по 12 человек самими же евреями к месту обрыва, выстраивались в один ряд. Перед ними в шагах шести стояли 3 ряда по 12 «полицейских», первый ряд давал залп и отходил назад, другие ряды выдвигались вперед, командовали два офицера, форму которых определить было нельзя. В ряду жертвы падали не сразу и не все. Тогда подходили двое «полицейских» и пристреливали в упор и сталкивали ногой в обрыв. Время от времени подходили несколько евреев с лопатами и подчищали ставшую скользкой землю. Вдали, в поселке, жались кучками и прятались местные жители. Не дожидаясь новой партии жертв, мы возвратились в притихший, точно оцепеневший от кровавого ужаса город».

Последний раз массовую казнь евреев Розенберг-Захаров видел 22 и 23 сентября в Умани, где вместе со своими спутниками Бройтегамом и Шролле оказался проездом, следуя в Киев.

«Солдаты всех видов оружия ловили по улицам и по квартирам евреев и гнали и волокли их от мала до велика к тюрьме. Она, видимо, была переполнена, так как несчастных загоняли в подвалы домов с дверьми на улицу. Последние были, видимо, лавочками с подвалами для товаров или еще для чего-либо. Несчастных жертв подгоняли кнутами, палками, чем попало, били, волокли за ноги, одного старика за белую бороду. Эти подвалы были настолько переполнены этими жертвами, что мне невольно пришла в голову мысль: да ведь они задохнуться, тем более что двери закрывались. В эти двери да еще в открытые подвалы солдаты стреляли, кто хотел. На площади перед кино стояла кучка венгерских офицеров, как мне казалось, с мрачным брезгливым выражением лица. Отвернувшись от них из-за стыда, мы прошли мимо их к своему ночлегу».

Из капитанов в обер-ефрейторы

Свой рассказ об экзекуции в Умани Розенберг-Захаров завершал таким пассажем: «В голове сверлила все время одна мысль: разве может быть прочен тот режим, что строит свое благополучие на таком кровавом фундаменте?»

Возможно, он был искренен. 

В апреле 1942 года ректор Кенигсбергского университета Ганс фон Грюнберг, который работал в этот период уполномоченным по делам высшей школы на Украине, предложил своему подчиненному создать и возглавить в Киеве Институт краеведения и хозяйственных исследований.

Но уже в декабре 1942 года Розенберг был снят с должности на основании поступившего в гестапо доноса и уволен из армии с лишением военного звания «капитан».

В марте 1943 года его вновь призвали в армию рядовым. В составе 3-го полка радиоразведки он находился во Пскове и Курляндии, работал переводчиком русского языка при расшифровке перехваченных радиограмм. Дослужился до обер-ефрейтора. В плену находился с 8 мая 1945 года. Там он представлялся как Михаэль Петер Розенберг, не поминая свои русские корни. Когда это выяснилось, его биографию изучили более основательно.

То, что он занимался экономической разведкой, а также участвовал в мероприятиях по разграблению народного хозяйства Украинской ССР и угону советских граждан в Германию, сомнению не подлежало, равно как и его служба в разведорганах. В декабре 1949 года был осужден на 25 лет лагерей. Определением Военной коллегии Верховного суда СССР от 22 декабря 1953 года от дальнейшего отбытия наказания досрочно освобожден и через неделю во Франкфурте-на-Одере был передан представителю ГДР.

Заключением Главной военной прокуратуры 11 декабря 2002 года Розенберг-Захаров был признан обоснованно осужденным.