Принятый в 1921 году план электрификации России (ГОЭЛРО) позволил восстановить разрушенное Гражданской войной хозяйство и обеспечил страну энергетической базой, необходимой для дальнейшего ускоренного развития экономики. Многие современники воспринимали этот план как фантастику, однако подготовившие его специалисты были людьми хоть и дерзкими, но вполне реалистично мыслящими. Тем паче,что первый шаг к электрификации был сделан в апреле 1917 года, когда возникла Партия по исследованию водных сил Севера России.

Лампочки до Ильича

До революции Россия не была лидером электротехнической гонки, хотя именно русским изобретателям Павлу Яблочкову и Александру Лодыгину принадлежат такие знаковые изобретения, как дуговые лампы и лампы накаливания.
Правда, внедрением этих изобретений в жизнь занялись французские, немецкие, американские компании.
Отставала наша страна и в строительстве гидроэлектростанций. Зато проекты отечественных инженеров отличались масштабностью и дерзостью замысла.
Еще в 1902 году Генрих Графтио выдвинул идею строительства ГЭС на Волхове.

Идея была простой и логичной, поскольку пороги на этой реке мешали судоходству еще со времен «пути из варяг в греки», а работы по их ликвидации оказывались такими затратными, что «попутное» создание гидроэлектростанций не снижало, а повышало рентабельность всего проекта. В теории чем сильнее течение реки, тем дешевле будет энергия, получаемая на месте гидроэлектрической станции. Строительство плотины сделало бы Волхов более судоходным, а значит, спокойным. Суда можно было бы пропустить через систему шлюзов, в то время как требуемую мощность обеспечивала энергия воды, обрушивавшейся вниз в месте возведения плотины.

Однако сработал фактор конкуренции. Продвигавшее тепловые электростанции «Общество 1886 года» скупило земельные участки, примыкавшие к месту будущей плотины, и наглухо заблокировало строительство.

Графтио, однако, не успокоился и предложил построить на финской реке Сайма ГЭС, которая могла бы обеспечить потребности всей петербургской промышленности. На сей раз проект был заблокирован в сейме Великого княжества Финляндского, в кулуарах которого представитель германского государственного банка открытым текстом заявил, что его правительство просто не допустит создания таких мощностей «вне нашего контроля».

Ситуация стала меняться в период пребывания у власти выдающегося государственника Петра Столыпина. В 1907–1912 годах в связи с аграрной реформой, предусматривавшей масштабное переселение малоземельных крестьян в Сибирь, начались исследования по изучению водных ресурсов восточных регионов империи.

Так, в 1907–1909 годах была организована изыскательская экспедиция в район реки Зеи, результаты которой впоследствии оказались востребованы при разработке планов развития энергетики Дальнего Востока.

В 1910 году Министерство путей сообщения снарядило еще одну экспедицию для составления проекта канала, соединяющего Каму с Иртышом. Речь шла о совершенствовании водных коммуникаций с перспективой строительства на них гидроэлектростанций общей мощностью до 860 мегаватт. Общая стоимость проектов оценивалась в 600 миллионов золотых рублей, причем непосредственно на ГЭС предполагалось выделить 21% от этой суммы. Полученные доходы собирались пустить на электрификацию железных дорог и снижение тарифов.

Планы потрясали своим громадьем. «Дайте государству 20 лет покоя внутреннего и внешнего, и вы не узнаете Россию!» — говорил Столыпин.
Однако 20 лет покоя у России не было, и начавшаяся в 1914 году Первая мировая война внесла свои коррективы.
Именно в эту войну многим стало ясно — мощь экономики определяется состоянием энергетики. Вскрылись те язвы, которые не очень беспокоили в мирное время. Прежде всего зависимость от импорта, причем не только в промышленности, но и в сфере энергоресурсов.

В Петрограде возник топливный кризис. Заваленные оборонными заказами заводы сражались за уголь и кокс, пытались перейти на сланец.
Что касается гидроэнергетики, то при колоссальном потенциале, особой роли она по-прежнему не играла. В целом электроэнергии на душу населения в России в 1913 году производилось 14 киловатт-часов против 236 киловатт в Соединенных Штатах — то есть почти в 17 раз меньше. Совокупная же мощность всех ГЭС Российской империи накануне Первой мировой войны составляла всего 16 мегаватт — мощность не очень большой районной электростанции советского времени.

В 1916 году по инициативе академика Владимира Вернадского при Академии наук сформировалась Комиссия по изучению естественных производительных сил России, занимавшаяся своего рода инвентаризацией природных ресурсов и изучением возможности их использования для экономики.

Часть этой работы ученые переложили на Управление внутренних водных путей Министерства путей сообщений, которое занялось созданием специальных групп по изучению водных ресурсов различных регионов России именно с перспективой строительства гидроэлектростанций.

В мае 1917 года в «Журнале Министерства путей сообщений» появилась статья инженера-электротехника Бухгейма, автор которой, исходя из имеющихся данных, делал следующий вывод: «На срочном сооружении целой сети крупнейших электрических станций,для широкой электрификации наших промышленных районов мы переплатили бы для одного только ускорения их сооружения десятки миллионов рублей, но эти десятки миллионов рублей явились все-таки вполне целесообразно затраченным капиталом, так как отсутствие таких электрических станций обходится теперь стране гораздо дороже… девизом дня теперь должна быть военно-срочная электрификация наших промышленных и сельскохозяйственных районов».

Одной из структур, которой предстояло заниматься этой «военно-срочной электрификацией», стала созданная 1 апреля 1917 года из бывших участников Зейской и Камско-Иртышской экспедиций «Партия по исследованию водных сил Севера России». Именно ее и можно считать первой государственной организацией, с которой началось создание гидроэнергетической отрасли.

«ЕСТЬ ТАКАЯ ПАРТИЯ...»

Эти слова Ленин сказал в июне 1917 года на I Всероссийском съезде Советов, имея в виду, разумеется, свою родную большевистскую партию, уже нацелившуюся на взятие власти.

О партии по исследованию водных сил Севера России он, разумеется, и не слышал — ведь сам Ильич, да, впрочем, и вся страна, жили в те дни революцией, которая несла не столько созидание, сколько разрушение. С другой стороны, в сопоставлении двух партий (политической и изыскательской) можно увидеть и вполне позитивный смысл в том плане, что даже в самые трагические моменты истории через несчастья и беды пробивались ростки чего-то нового, созидательного.

Функционировавший по инерции прежний государственный аппарат еще мог выбить из казны средства на не самые, вроде бы первоочередные хозяйственные расходы. Но денег уже не хватало, так что в финансировании исследований водных ресурсов Севера вложили свои средства известный книгоиздатель Иван Дмитриевич Сытин и некий московский предприниматель Кузнецов.

После снятия с должности и ареста последнего министра путей сообщения Российской империи Эдуарда Кригер-Войновского его место занял видный масон и деятель партии конституционных демократов (кадетов) Николай Некрасов. Будучи профессиональным инженером, он в этот период сосредоточился на политике, так что реально вопросы, связанные с изыскательскими работами, курировал управляющий отделом внутренних водных путей Министерства путей сообщений Всеволод Родевич, полностью поддерживавший концепцию ускоренного строительства гидроэлектростанций. Именно благодаря его усилиям идею создания партии удалось воплотить в реальность.

Начальником партии назначили инженера 7-го класса Ивана Вовкушевского, положив ему оклад 500 рублей в месяц «ввиду тяжелых условий работы в отдаленной местности».

Сотрудникам партии предстояло, разделившись на три отряда, провести исследование нескольких рек Карелии и Кольского полуострова, чем они летом 1917 года и занимались.

Осенью, вернувшись из экспедиций, обосновались в Тихвине и, судя по всему, вовсе не спешили снова оказаться в бурлящем революционном Петрограде. Распустив сезонных рабочих, Вовкушевский, а также оставшиеся с ним инженеры и техники, сняли жилье, получили вагон-теплушку и даже постарались перевести к себе своих близких, хотя время от времени продолжали наведываться и в столицу.

Между тем 7 ноября 1917 года Временное правительство было свергнуто большевиками. Новое правительство получило название Совет народных комиссаров (Совнарком), а профильные ведомства были переименованы из министерств в народные комиссариаты.

При этом, по крайней мере на первых порах, кардинальной структурной ломки государственного механизма не происходила. Дело ограничивалось кадровыми назначениями, отчасти вызванными тем, что значительная часть чиновников откровенно саботировала распоряжения новой власти.

Народный комиссариат путей сообщения возглавил железнодорожный рабочий и шурин Ленина, бывший рабочий-железнодорожник Марк Елизаров, достаточно бережно относившийся к специалистам, что позволило сохранить значительную часть инженерных кадров.

Весной 1918 года «Партия по исследованию водных сил» была переподчинена отделу водных сообщений Высшего совета народного хозяйства (ВСНХ), и ее сотрудники занялись составлением проектов, в основе которых лежали проведенные ими же изыскания. В Москву вместе с сотрудниками других правительственных структур они не перебрались, но статус советских служащих позволял получать пайки и как-то перебиваться, работая на будущее России.

Правда, сменился начальник: место уехавшего на «самостийную» и вполне по тем временам сытую Украину Вовкушевского занял инженер Сергей Григорьев. Единственным местом, где он сам и его подчиненные могли в эти месяцы на практике применить свои профессиональные знания, была руководимая Генрихом Графтио стройка на Волхове.

Один из отцов-основателей советской гидроэнергетики заручился поддержкой самого Ленина, убедительно доказав ему, что Волховская ГЭС сможет кардинально решить потребности Петрограда в электроэнергии.

Тут же возник старый противник Графтио инженер Ульман из «Общества 1886 года». Развернув настоящую пиар-компанию, он утверждал, что энергия, произведенная на ГЭС, просто не найдет сбыта, поскольку питерская промышленность в ближайшее время не выйдет из коматозного состояния. Графтио побил оппонента статистическими выкладками, из которых следовало, что либо Ульман в перспективы советской власти не верит, либо занимается дезинформацией. И Ульман бежал от греха подальше в Германию.

Графтио же, получив 17 миллионов рублей, до конца 1918 года занимался закупкой недостающего оборудования, наймом рабочих, строительством бараков и необходимой инфраструктуры.

«Строительство гидроэлектростанции началось в тяжелое время, в грозу и бурю», — писал Генрих Осипович в своих воспоминаниях. Финансирование растворялось инфляцией. Рабочие из местных жителей разбегались и занимались откровенным вредительством, а инженеры заявляли, что в таких условиях не могут брать на себя никакой ответственности.

В 1919 году строительство приостановили, затем возобновили. В 1920 году снова закрыли и прислали «гроб-комиссию» во главе с профессором Иваном Александровым. Но ее члены, оценив сделанное, приняли единогласное решение: «Волховстрой открыть».

И почти сразу грянула новая напасть — Графтио, который участвовал еще и в строительстве каскада свирских ГЭС, арестовали по делу «Свирьстроя». Чекисты выпустили его на свободу опять-таки после вмешательства Ленина.
Однако для строительства Волховской ГЭС требовались не только материальные ресурсы, но и кадры проектировщиков.

И такие кадры Генрих Осипович нашел в «Партии по исследованию водных ресурсов Севера», которая с мая 1920 года именовалась Управлением работ по водному хозяйству и водным силам Северо-Запада России (Севзапводом).

Третье чудо советской России

Алексей Толстой завершил свою эпопею «Хождение по мукам» рассказом о том, как в декабре 1920 года главные герои слушают на VIII съезде Советов,доклад Глеба Кржижановского о ГОЭЛРО и перспективах электрификации России.

«Докладчик говорил: «Там, где в вековой тишине России таятся миллиарды пудов торфа, там, где низвергается водопад или несет свои воды могучая река, мы сооружаем электростанции — подлинные маяки обобществленного труда. Россия освободилась навсегда от ига эксплуататоров, наша задача –озарить ее немеркнущим заревом электрического костра. Былое проклятие труда должно стать счастьем труда».

Поднимая кий, он указывал на будущие энергетические центры и описывал по карте окружности, в которых располагалась будущая новая цивилизация, и кружки, как звезды, ярко вспыхивали в сумраке огромной сцены. Чтобы так освещать на коротенькие мгновения карту, понадобилось сосредоточить всю энергию московской электростанции, –даже в Кремле, в кабинетах народных комиссаров, были вывинчены все лампочки, кроме одной — в шестнадцать свечей.

Люди в зрительном зале, у кого в карманах военных шинелей и простреленных бекеш было по горсти овса, выданного сегодня вместо хлеба, не дыша, слушали о головокружительных, но вещественно осуществимых перспективах революции, вступающей на путь творчества…»

Следующий IX Всероссийский съезд Советов (декабрь 1921 года) утвердил план ГОЭЛРО как директиву для всех промышленных комиссариатов и ведомств, причем Волховская ГЭС, хотя и была включена в нее лишь за три месяца до съезда, рассматривалась в качестве первоочередного объекта.

Севзапвод был преобразован в Государственное северное водное бюро (ГСВБ) и стал своего рода проектным штабом грандиозной для того времени стройки.
Масштабы работ выросли на порядок. Если первая бригада костромских плотников состояла всего из 19 человек, то в 1923 году число рабочих увеличилось до 6 тысяч человек, а в 1925 году — до 12 тысяч.

Помимо традиционных кирок, лопат и тачек использовались экскаваторы и строительное оборудование шведской фирмы ASEA. В Швеции же были заказаны и 4 гидроагрегата по 9 МВт каждый.

Притом что большая часть сооружений Волховстроя возводилась из бетона и железобетона, подвижные части (затворы, ворота шлюза, щиты, мост через шлюз, поворотный круг на нижнем островке здания станции, подъемные устройства и, разумеется, краны и механизмы) изготавливались из металла по проектам и под техническим контролем инженеров Севзавпода, возглавляемых Шафаловичем.

19 ноября 1923 года Волховстрой посетил тогдашний глава Петросовета, фактический большевистский «проконсул» Петрограда и Петроградской губернии Григорий Евсеевич Зиновьев, рассказавший о перспективах мировой революции, констатировавший, что на стройке выполнена уже почти половина работ, а затем спустившийся ближе к земле и поведавший о финансовых проблемах: «Все наши расходы на армию, на школы, на больницу и на такое дело, как Волховстрой, который стоит 40 миллионов, на то, чтобы поднимать наши города, которые разрушились за тяжелые годы Гражданской войны, требуют больших денег, и их можно составить путем налогов на большую массу населения, на крестьян, рабочих, мелких служащих. Вот почему приходится прибегать к этим налогам. Из собранных по грошам налогов республика отпускает 40 миллионов на те работы, которые производятся здесь. В настоящее время произошла некоторая заминка и не вполне устранима та опасность, что работы на Волховстрое будут несколько затянуты». Далее Зиновьев отметил, что в последнее время на Волхов приезжало комиссий «больше, чем нужно для работы». «Эти визиты комиссий имели то значение, что надо было убедиться, можно ли засолить Волховстрой или нельзя. Они пришли к выводу, что засолить Волховстрой невозможно». Завершил Григорий Евсеевич свою речь, перейдя на множественное число и говоря от имени всех петроградский рабочих: «Помочь петроградской промышленности — это значит помочь всей России, это значит действительно двинуть дело машиностроения… Правильно говорил один из инженеров, приехавших из Москвы, что особенно важно для промышленности стабилизировать расходы на топливо. У нас здесь будет энергия, цена которой не будет меняться. Цена здесь будет устойчивая, потому что вода не может меняться в цене. Расходы здесь будут постоянные, цена не будет подниматься, мы будем иметь постоянную базу, на которой мы сможем твердо стоять. Вот почему мы все глаза проглядели, пока у вас здесь двигалась работа. У вас за это лето побывали тысячи или десятки тысяч рабочих Петрограда, которые ездили сюда добровольно, чтобы посмотреть, двигается ли дело, есть ли что-нибудь на Волховстрое, не сказка ли это. Теперь все видят, что это не сказка, а быль».

Интересно, что с Зиновьевым была солидарна издававшаяся в Берлине эмигрантская газета «Накануне», писавшая в том же 1923 году: «В России имеется три чуда: Красная армия, Сельскохозяйственная выставка и Волховстрой».

28 июля 1926 года было открыто сквозное судоходство через шлюз Волховской ГЭС, а 19 декабря в присутствии секретаря ленинградского обкома Сергея Кирова и председателя ВСНХ Валериана Куйбышева состоялся торжественный пуск первых трех гидроагрегатов станции. После митинга в машинном зале повернули рукоять включения, а через 15 минут из Ленинграда пришла лаконичная телеграмма: «Ток с Волхова поступил». Присутствующие запели «Интернационал».

Именно на Волховстрое были обкатаны те формы организации труда, технологические процессы и методы проектирования, которые в самом скором времени станут типовыми для всей советской гидроэнергетики. Причем обкатывались они в условиях всеобщей бедности и социальной нестабильности, для преодоления которых план ГОЭЛРО и создавался. Но самое главное, что именно на Волховстрое был создан кадровый и профессиональный задел, отталкиваясь от которого росла и развивалась советская энергетика.

Генрих Графтио впоследствии будет руководить строительством Нижне-Свирской ГЭС, которой присвоят его имя, а его соратники Сергей Григорьев, Павел Лаупман и Павел Валуев возглавят выросший из «Партии по исследованию водных ресурсов Севера» институт Ленгидропроект (бывший Ленгидэп, в настоящее время — АО «Ленгидропроект), специалисты которого примут участие в создании примерно 90 ГЭС, работающих сегодня на территории России и стран постсоветского пространства.
Такое внушительное продолжение имела история, завязку которой никто не заметил бурной весной 1917 года.