Довелось как-то услышать в одном из телевизионных ток-шоу утверждение о том, что в советское время люди дрались в магазинах «из-за куска сиреневой колбасы». Дескать, такой вот жуткий дефицит продуктов питания царил в ту недоброй памяти пору в торговых точках страны! Ну да, дефицит существовал, но зачем же врать так беспардонно? Захотелось возразить лукавым критикам, рассказать о том, какие конкретные продукты были доступны в «застойные времена» представителям советского «среднего класса», чей ежемесячный доход составлял примерно 180–200 рублей. Дабы «не растекаться мыслию по древу», проведу этот краткий экскурс в «кухонное» прошлое на примере Советского Узбекистана, который, и это следует подчеркнуть, снабжался продуктами на порядок хуже, чем Москва и Ленинград.

ДЕЛИКАТЕС ИЗ ГЛУБИНКИ

Если бы какой-нибудь заезжий гость оказался на рубеже 70-х волей случая в аэропорту города Нукуса — столицы Каракалпакской АССР, входившей в состав Узбекистана, то его, этого гостя, наверняка удивила бы одна и та же повторяющаяся картина.

Практически все пассажиры, направлявшиеся на посадку, несли с собой, помимо обычных сумок и портфелей, некие идентичные продолговатые свертки из плотной бумаги, перехваченные бечевкой. Свертки едва ли не чиркали нижним концом об аэродромные плиты, так что низкорослым пассажирам приходилось даже чуточку приподнимать свою ношу.

В каждом свертке находился местный деликатес — аккуратно упакованный копченый усач, 5–6-килограммовая рыбина с необыкновенно нежным, духмяным, тающим на языке мясом. К куску усача несколько отварных картофелин с зеленью — вот и готов высококалорийный, «аристократический» ужин.

Семье из трех человек такой массивной рыбины хватило бы как минимум на пару недель. На месте копчения, в Каракалпакии, эта вкуснятина — вся — стоила 25 рублей. Продавали усача на городском базаре в Нукусе, а также на железнодорожной станции Ходжейли, через которую ходили поезда в европейскую часть Союза. Побывать в Каракалпакии и вернуться оттуда без копченого усача считалось странным поступком. Поэтому весь командированный люд, закончив дела, торопился на базар, дабы запастись знаменитым деликатесом.

Надо заметить, что в 70-х Арал уже сильно обмелел: вода из впадавших в него рек шла на полив хлопчатника. Поэтому улов рыбы снизился, соответственно, и цены подскочили.

По словам же старожилов, еще помнивших это своенравное море в его естественных границах, улов в те, не такие уж отдаленные времена, был просто сказочным, и даже матерый сом, едва умещавшийся в коляску мотоцикла, стоил сущие гроши.

ОХОТНИК В «ОКЕАНЕ»

Коренное население Средней Азии, исключая жителей речных долин, — это потомки степняков, которые в массе своей к рыбе равнодушны. Наверное, по этой причине городские узбеки не столь часто заглядывали в магазин «Океан», располагавшийся в Ташкенте на проспекте Шота Руставели.

Ввиду этой традиционной особенности, ассортимент магазина, особенно по части рыбных консервов, был весьма богатым даже по нынешним меркам, причем это были настоящие рыбные консервы, изготовленные по строгим требованиям ГОСТа. Открыв любую банку, вы находили в ней именно то, что было написано на этикетке, а не мешанину из хвостов, плавников, чешуи и кусочков кожи, как сейчас.

Нет, свой покупатель у «Океана», конечно же, имелся. Ведь магазин торговал и другой продукцией, кроме консервов: копченым толстолобиком, замороженными морепродуктами, а также свежей речной рыбой 3–4 видов, которую ежедневно привозили из пригородных прудовых хозяйств.

В «Океане» я стал свидетелем удивительной сценки, о которой и хочу рассказать. Произошло это весной 1986 года. В тот час, когда я зашел в «Океан», покупателей в его огромном зале почти не было. У длиннющих полок с консервами копошилась одна-единственная семейная пара средних лет. Возможно, я не обратил бы на этих людей внимания, если бы не их странное поведение. Сняв с полки очередную банку, они вдвоем полушепотом читали надпись на ней, а затем переглядывались с таким счастливым видом, будто выиграли «Волгу» в лотерею. Опустив банку в магазинную корзину, они снимали с полки следующую банку, и все повторялось сначала. Тут я заметил у мужчины рюкзак, который, судя по всему, до отказа набит консервными банками, при этом странные покупатели, судя по всему, только-только вошли во вкус. Геологи? Метеорологи? Зимовщики? Я умышленно двинулся к тем же консервным рядам. Они оба повернулись ко мне, как бы приветствуя случайного собеседника. Глядя на меня просветленно и торжественно, они сообщили, что впервые приехали в Ташкент из Мурманска и вот заглянули в этот чудесный магазин. Господи, да у них в Мурманске из рыбных консервов нет ничего, кроме кильки в томате и морской капусты. Хотя город имеет статус портового… А здесь — рыбный рай, иначе не скажешь! Они даже не догадывались, что наша рыбная промышленность выпускает так много видов консервов! Нет, они делают покупки не только для себя, надо ведь еще угостить друзей, соседей, коллег по работе... У них в Мурманске так принято.

Едва ли не впервые в жизни я видел людей, которые были растроганы до умиления, до радостных слез, до нервного смеха самой возможностью выбирать, что душе угодно. Но, видимо, все познается в сравнении. Однако довольно о рыбе.

МАГИЧЕСКИЙ СМАК

Рядом с одной из центральных ташкентских площадей Беш-Агач располагался крупный мясокомбинат. На его территории имелся цех, где в огромных котлах с кипящим маслом жарили пирожки с ливером (именуемые в народе «ухо-горло-нос»), картошкой и капустой. Эти пирожки, еще обжигающие руки, продавали тут же, с лотков, выкатываемых на бойкие точки вокруг площади. Стоил такой пирожок, вне зависимости от начинки, 4 копейки, причем съесть в один присест более четырех-пяти штук редко кому удавалось.

Вот и готов сытный студенческий завтрак: 5 пирожков (возьмем по максимуму) да еще чайник чая в ближайшей чайхане за 5 копеек. Итого — 25 копеек, и чувство голода отступало, по меньшей мере, до обеда.

Правда, пирожки с картошкой и капустой разбирали постепенно, без ажиотажа. А вот к лоткам с начинкой «ухо-горло-нос» мгновенно выстраивалась очередь. И стояли в ней отнюдь не только студенты либо бомжи. Основу очереди, как это ни парадоксально, составляли вполне солидные, определенно состоявшиеся мужчины всех национальностей, а некоторые приезжали за этим копеечным лакомством даже на автомобилях.

Что за загадка такая! Вероятно, имелся в этих пирожках некий магический смак, который разжигал аппетит. Недаром же существует восточная сказка о падишахе, который пленился запахом отрубей и начал вкушать сей отнюдь не царский продукт, приносимый ему тайно, под страхом смертной казни, неким поваренком.

Солидные покупатели не мелочились: брали пирожков «ухо-горло-нос» сразу на рубль, то есть 25 штук. Кстати, большие пакеты из плотной коричневой бумаги были рассчитаны именно на такое количество. Пирожки обычно привозили в родной коллектив «к утреннему чаю», благодарные сотрудники мгновенно их расхватывали.

В ту пору я был знаком со многими ташкентскими журналистами и литераторами. Некоторые из них время от времени, может, раз в месяц, подчиняясь внезапному порыву, сворачивали вдруг на Беш-Агач, закупали там пирожки и привозили в нашу редакцию. Сколько уж лет прошло, а до сих пор вспоминаются эти пирожковые трапезы.

ГЛАВНЫЙ ПРОДУКТ

С точки зрения семейного кормильца тех лет, главным продуктом розничной торговли являлось мясо. Наличествовали в магазинах мясо и мясопродукты — прекрасно, остальное как-нибудь приложится. Исчезло мясо, а также изделия из него (колбасы, сосиски, сардельки) — значит, жди по телевизору бесед про неурожай. Опять там, наверху, чего-то у них не срослось.

Как же обстояло дело с главным «стратегическим» продуктом питания в Ташкенте в эпоху генсека Брежнева?

Обращусь опять же к личному опыту. В середине 70-х я работал прорабом в строительно-монтажной организации, которая возводила высоковольтные линии электропередач в Ташкентской области. На трассу бригада выезжала на полную рабочую неделю, и в понедельник с утра мы закупали в складчину продукты для готовки. Первым пунктом в списке значилось, конечно, мясо. Иногда его удавалось купить в первом же магазине по пути, но чаще приходилось сворачивать то в узбекскую махаллю, то в корейский «таун», куда редко заглядывали случайные покупатели, и там искать мясные ларьки. Благо в нашем распоряжении имелся бригадный автомобиль, а бывалые монтажники, представители самых разных национальностей, могли найти общий язык с любым строптивым продавцом. Так или иначе, но за весь период моей работы на объектах Ташобласти, а это около двух лет, мы ни разу не выезжали на трассу без мяса.

Примерно таким же способом наполнялись домашние холодильники: мясо в продаже имелось, но его нужно было искать, не жалея ног. Впрочем, случались денечки, особенно в канун праздников либо важных государственных мероприятий, когда главный продукт появлялся на прилавках в изобилии, так что продавцам приходилось даже скучать в отсутствие покупателей.

Кроме того, в те времена в каждой сколько-нибудь солидной производственной организации имелись ОРСы — отделы рабочего снабжения. Через ОРСы члены коллектива получали целый ряд дефицитных продуктов, в том числе мясо — как правило, по два килограмма на руки в неделю. Еще один важный аспект: помимо государственного, продавалось также кооперативное мясо.

Если государственная говядина (с костями) стоила 1,8–1,9 рубля за килограмм, то кооперативный продукт (качеством повыше, но тоже с костями) — 2,90. То есть разница в среднем составляла рубль.

Кооперативное мясо имелось в продаже всегда. Даже за пять минут до закрытия ларька можно было подойти к прилавку и купить приглянувшийся кусок без всякой очереди. Обычно народ игнорировал кооперативное мясо по причине нравственного свойства, не желая отдавать лишний рубль «спекулянтам». Люди предпочитали простоять лишний час в очереди, но отовариться «как все», по «нормальной» цене.

У кооперативных ларьков я никогда не видел очередей, за редчайшим исключением, да и можно ли было считать очередью стайку из 3–4 покупателей? Повторяю, кооперативное мясо по 2,90 лежало на лотках всегда — от открытия до закрытия ларька; по своему качеству оно превосходило магазинное, а цена все же была вполне доступна для абсолютного большинства семейных кошельков. Но народ берег свой трудовой рубль.

ДЫМКИ ОТ МАНГАЛОВ

Не будет большим преувеличением сказать, что в «застойные» времена весь Ташкент дымился от углей бесчисленных мангалов. Узбекский шашлык имеет свои особенности. Как правило, это небольшие шпажки чуть длиннее ладони, на которые нанизывают 5–6 кусочков маринованной говядины, каждый размером примерно с половину спичечного коробка.

Один готовый шашлык стоил по ценнику 21 копейку, но, как извещал тот же ценник, без стоимости хлеба. Небольшой кусочек хлеба, добавленный к шпажке, увеличивал стоимость заказа до 25 копеек. Таков был молчаливый уговор в пользу шашлычника, которому прощалась эта маленькая торгашеская хитрость. Протестующих, в целом, не наблюдалось. Ладно, пусть будет 25 копеек, лишь бы мясо не было жестким!

Итак, рубль обменивался на 4 шпажки, и этого было вполне достаточно, чтобы «заморить червячка» человеку средней комплекции. Продавался и молотый шашлык, тоже маринованный — этакие колбаски из фарша с луком, нанизанные на стандартные шпажки. Молотый шашлык назывался люля-кебаб и шел за 19 копеек (опять же, без стоимости хлеба). Люля-кебаб пользовался меньшей популярностью, хотя имел своих почитателей.

Но истинные ценители шашлыка обычно шли в «яму». «Ямой» назывался квартал частной застройки, что тянулся параллельно проспекту Алишера Навои. Практически каждый двор «ямы», находившийся за высоким дувалом, представлял собой частную харчевню. Здесь на отдельных пятачках были расставлены столики и стулья, нередко общепитовские. Бойкие, смышленые мальчуганы получали от вас заказ, который исполнялся через считанные минуты. Вам приносили на тарелке дымящийся шашлык, посыпанный рубленым луком и зеленью, с дольками помидора. Все это великолепие было накрыто свежайшей лепешкой, еще хранившей дух тандыра — глиняной печи, где ее выпекали. Если вы приносили с собой водку, то те же пареньки предлагали вам перелить ее в фарфоровый чайник, к которому подавались пиалы в нужном количестве. Само собой, появлялся на столе и настоящий зеленый чай.

Стоил такой «кооперативный» шашлык 50 копеек за шпажку. Причем никто из посетителей не считал наценку завышенной (в отличие от мяса за 2,90). Во-первых, в «яме» знали какой-то особый секрет приготовления маринада, отчего блюдо получалось более нежным, чем у уличных торговцев. Во-вторых, это была плата еще и за комфорт, за то, что вы принимаете пищу не среди уличной суеты, а в зеленом саду, где к вашим плечам склоняются кисти винограда или ветви граната, а вдоль дорожек источают аромат пышные кусты роз.

Подобные «ямы» имелись фактически во всех районах частной застройки Ташкента. Благодаря своим друзьям-узбекам, я побывал во многих из этих харчевен.

Как-то под Новый год мой хороший друг, узбекский писатель, привез меня в частную шашлычную, напоминавшую своими размерами футбольное поле. В эту харчевню можно было въехать на автомобиле, припарковавшись у первой же свободной деревянной крытой беседки, каковых насчитывалось здесь несколько десятков. По случаю нового года все строения были украшены еловыми лапами, цветными шарами и серпантином. Шел крупный снег, но это не мешало процессу бойкой торговли. Мы расположились в одной из беседок и предались чревоугодию. Машины въезжали во двор одна за другой, и вскоре все беседки были заняты. Присмотревшись, я понял, что эта харчевня — новостройка, с перспективой расширения.

Проще говоря, уже тогда, в середине 80-х, при недолгом правлении Андропова, а затем Черненко, в Ташкенте существовал мощный, быстро развивающийся частный бизнес в сфере общественного питания. Бизнес, имевший, надо полагать, серьезных покровителей наверху, ибо милиция этих заведений не трогала. Впрочем, в «яме» иногда проводились какие-то рейды для галочки, но предупрежденные владельцы харчевен успевали привести свое хозяйство в порядок, и дело заканчивалось пшиком.

МИРЗАЧУЛЬСКОЕ ДИВО

В октябре 1978 года в Ташкенте проходил Международный симпозиум по макромолекулярной химии, на который съехались ведущие специалисты из всех уголков планеты. В ту пору я работал в газете «Правда Востока», в отделе науки, на который выпала основная нагрузка по широкому освещению сего важного мероприятия. Мне удалось договориться об интервью с одним из западных «светил науки». Точнее, договаривался я с его переводчиком, который, судя по всему, был офицером КГБ, приставленным к ученому для сопровождения и охраны. Мэтр любезно согласился принять меня на следующий день в своем номере в гостинице «Узбекистан», выходившей фасадом на центральный городской сквер.

Войдя в номер, я увидел, что знаменитый профессор занят весьма ответственным делом. Расположившись за столом, он методично отрезал от лежавшей перед ним крупной мирзачульской дыни ломоть за ломтем и поглощал их с неописуемым наслаждением. Если про хорошую дыню (как и арбуз) говорят «половина сахар, половина мед», то дыня из Мирзачульской степи вся была сплошным медом, при этом отличалась необыкновенной сочностью и головокружительным ароматом. Очевидно, профессор решил отведать кусочек перед моим приходом, но увлекся и уже не мог остановиться.

Я скромно присел в сторонке, дожидаясь конца трапезы. Переводчик-телохранитель сочувственно подмигнул мне. Наконец интервью состоялось. Пора было мчаться в редакцию и сдавать материал в номер. На прощание профессор заметил, что он объехал весь мир, но нигде ему не доводилось отведать столь чудесной дыни, как здесь, в Ташкенте.

В пик сезона мирзачульские дыни громадными пирамидами высились на всех ташкентских базарах. Стоило это объедение 30 копеек за килограмм. Самыми ходовыми у покупателей были экземпляры весом 10–12 килограммов. То есть всего за 3 рубля, без всякой очереди, вы могли приобрести лучшую в мире дыню, с которой семья из трех человек вряд ли управилась бы в один присест.

КОГДА ЖЕ ВСЕМ БУДЕТ ХОРОШО?

Итак, Ташкент не голодал, полки его магазинов не пустовали. Существовал определенный выбор продуктов, в отдельных случаях — весьма широкий, имелись и деликатесы, доступные для большинства населения. Значит, все были довольны и счастливы? В том-то и дело, что нет.

Людям надоело бегать по магазинам в поисках ускользающих продуктов, они устали стоять в очередях, уделять заготовкам домашних припасов львиную долю времени и внимания. Всем давно уже было известно, что в супермаркетах «загнивающего» западного мира выложены сотни различных сортов колбас и сыров, что мясо там продают не обязательно вместе с костями, но также в виде филе и вырезок, что морепродукты, фрукты и овощи завозят туда со всего света. И все это можно купить свободно, в любое время, без толчеи.

На ВДНХ Узбекистана, в главном павильоне, имелся хитрый закуток, куда редко заглядывал рядовой посетитель. В этой нише демонстрировались муляжи продукции мясокомбинатов Узбекистана. Боже мой, чего там только не было! Значит, и наши мастера-колбасники умели изготавливать удивительные мясные деликатесы, но где же она, эта продукция? Почему никто и никогда не видел ее в магазинах? Не оттого ли, что эти яства растекались по особым столам заказов, куда имели доступ только партийные и прочие начальники?

Подобные умозаключения вызывали глухой ропот, скрытое раздражение, которое постепенно накапливалось. К нам в редакцию захаживал некий литератор, осетин по национальности. Он рассказал, что на его малой родине, высоко в горах, объявился столетний прорицатель, по словам которого, когда после Брежнева в Кремле утвердится третий по счету человек, вот тогда-то и наступит всеобщее благоденствие. Придут времена, когда самые простые люди воскликнут с радостным изумлением: «О-о, оказывается, и в нашей стране можно жить хорошо!»

И вот он пришел, этот третий человек, по фамилии Горбачев. Именно при нем, этом лидере, возбудившем столько радостных надежд, все, даже обитатели привилегированных столиц, узнали, что такое фактические, а не образные пустые полки, а также карточки на продукты питания. А затем пришел четвертый человек, провозгласивший курс на «шоковую терапию».

И вот уже как по волшебству наши магазины наполнились разнообразными заморскими товарами. Выбирай — не хочу!

Правда, тут же возник один малоприятный казус: для подавляющего большинства населения возможность выбора обернулась фикцией, ввиду «заоблачной» стоимости товаров, несоизмеримой с реальными доходами рядовых граждан. Словом, видит око, да зуб неймет.

Хорошо бы дождаться появления какого-нибудь «правильного» прорицателя, который с точностью назвал бы ту дату, когда самый простой человек из самой глухой российской глубинки воскликнул бы, не кривя душой: «Оказывается, и в нашей стране можно жить хорошо!»