Старт «Золотой пятилетки»
СССР
«Секретные материалы 20 века» №20(484), 2017
Старт «Золотой пятилетки»
Дмитрий Митюрин
историк, журналист
Санкт-Петербург
4441
Старт «Золотой пятилетки»
Суслов, Брежнев и Косыгин на XXIII съезде КПСС

Эпоха Брежнева ассоциируется с хорошим понятием «стабильность» и нехорошим понятием «застой». Но начиналась она вполне динамично. Как лидер партии и государства Леонид Ильич дебютировал на XXIII съезде КПСС, давшем одновременно старт косыгинской экономической реформе.

ЗА ФАСАДОМ «РУССКОГО ЧУДА»

После XXII съезда КПСС звезда Хрущева неумолимо клонилась к закату.

Помирившись с Югославией, он так и не смог предотвратить ссоры с двумя другими социалистическими странами, Китаем и Албанией, руководители которых не простили ему критики Сталина.

В отношениях с капиталистическим лагерем яркие эскапады Никиты Сергеевича привели к Карибскому кризису 1962 года, едва не закончившемуся ядерной войной. В конце концов завезенные на Кубу ракеты пришлось увозить обратно, а ракеты НАТО в Турции, из-за которых все и затевалось, остались на своем месте.

Взглянув в бездну, мир ужаснулся. Ужаснулись и кремлевские руководители, понявшие, что реально вся внешняя политика теперь замыкается на Хрущеве — человеке слишком темпераментном и не очень осторожном. Да и во внутренней политике, включая руководство экономикой, он тоже стал главной фигурой, заняв в 1958 году пост Председателя Совета министров.

Спорить с ним было трудно. Оппонентов «врагами народа» тогда не называли, но с должностей снимали без лишних разговоров. Такой стиль руководства позже назвали волюнтаризмом.

Особо нервировали номенклатуру административные инициативы Никиты Сергеевича. Сначала отраслевой принцип управления хозяйством Хрущев решил заменить территориальным, приступив в 1957 году к созданию региональных совнархозов, замыкающихся на правительстве и как бы выпадающих из сферы влияния конкретных ведомств. Так зашаталась вертикаль исполнительной власти.

Затем зашаталась и вертикаль партийная, поскольку обкомы начали делить на промышленные и сельские. Численность бюрократии увеличивалась, эффективность ее работы снижалась.

Полет первого человека в космос стал самым ярким советским триумфом. Но в экономике триумфы не получались. Вместо восстановления сельского хозяйства Нечерноземья огромные ресурсы оказались брошены на освоение целины. И поначалу производство зерна действительно поползло вверх. Но потом «поднятая целина» потребовала «роздыха», началась эрозия почв и урожайность резко пошла вниз. А сельская российская глубинка продолжала деградировать. Стране пришлось наращивать закупки зерна, причем прежде всего у главных врагов — американских империалистов.

В некоторых регионах дошло до перебоев с хлебом. В Ленинградской области, в промышленном центре Колпино, кто-то из рабочих Ижорского завода ночью положил на постамент памятника Ленину батон из серой муки, иронично прозванный в народе «русским сувениром» (так назывался пропагандистский фильм Григория Александрова, где иностранные гости восхищаются хозяйственными достижениями Страны Советов).

В Новочеркасске все закончилось еще печальнее — массовыми беспорядками, для подавления которых пришлось вызывать армейские части. Итог — 26 человек погибли, семеро были расстреляны как «зачинщики». И никто не мог гарантировать, что подобные бунты не повторятся.

Хрущев утомил всех. В деревнях у колхозников отбирали приусадебные участки и мелкую живность, вплоть до гусей-уток. Верующих возмущали возобновившиеся гонения на церковь. Военных — резкое, на один миллион 200 тысяч человек, сокращение армии. Интеллигенция ворчала из-за обидных нападок Хрущева на авторов непонятных лично ему произведений. Плюс раздражавшая всех кукурузная кампания и резкие виражи во внешней политике. В общем, недовольство пролетариев, колхозников и интеллигентов тоже подталкивало номенклатуру к смещению Хрущева во избежание социального взрыва.

«ЗАГОВОРЩИКИ»

В партийных верхах начал формироваться заговор против Первого, хотя заговором его можно назвать лишь с определенной натяжкой. Никиту Сергеевича не собирались душить или арестовывать, а планировали отстранить от власти вполне законным официальным образом — сначала пропесочив его на заседании Президиума ЦК, а уже затем вынеся вопрос об отставке на пленум.

Однако подготовительную работу следовало держать в тайне, поскольку, получив тревожную информацию, Хрущев мог задействовать все имевшееся у него рычаги власти. А чтобы снять с должностей и отправить оппонентов «куда Макар телят не гонял», ему не требовалось созывать ни Президиум, ни пленум.

Здесь неоценимую роль сыграли двое «комсомольцев» — так в ЦК именовали сравнительно молодых деятелей, группировавшихся вокруг Александра Шелепина (родился в 1918-м), иронично прозванного «железным Шуриком» (по ассоциации с Железным Феликсом — Дзержинским).

Тот в конце сталинского и начале хрущевского правления руководил комсомолом, затем возглавлял КГБ, после XXII съезда КПСС получил очередное повышение, став одновременно секретарем ЦК и заместителем Председателя Совета министров. Чуть позже он возглавил еще и комиссию партийно-государственного контроля ЦК КПСС, превратившись, так сказать, в «совесть партии».

Доверяя своему протеже, Хрущев фактически разрешил ему самостоятельно подобрать себе преемника в КГБ. В результате высокий пост достался Владимиру Семичастному, который был на шесть лет младше Шелепина и работал под его началом в ЦК комсомола.

Держа под контролем КГБ, «комсомольцы» постарались, чтобы Хрущев не узнал ничего лишнего. Однако на роль нового главы партии и правительства Шелепин не тянул хотя бы по причине сравнительно молодого возраста.

По разным причинам не тянули на эту роль и другие участвовавшие в заговоре члены Президиума: Николай Подгорный, Дмитрий Полянский, Николай Игнатов. Михаил Суслов прочно сидел на идеологии, а Дмитрий Устинов возглавлял оборонку; ни к чему большему они не стремились.

Наиболее удачной, компромиссной и устраивающей всех фигурой считался Леонид Ильич Брежнев, уже успевший поруководить не только областями, но двумя союзными республиками — Молдавией и Казахстаном.

В 1960 году Брежнев даже стал формальным главой государства — Председателем Президиума Верховного Совета СССР. Однако летом 1964 года последовала неожиданная рокировка — Хрущев перевел его на должность второго секретаря ЦК, а Председателем Президиума сделал своего старого союзника Микояна.

Брежневу это не понравилось, поскольку второй секретарь всегда находился в тени первого и при этом должен был вкалывать, а не светиться на публике. С другой стороны, именно Брежнев теперь становился заместителем Хрущева на время его отсутствия. И заговорщики не преминули этим воспользоваться.

Правда, какая-то информация о заговоре дошла до Никиты Сергеевича через бывшего охранника Игнатова, некоего Галюкова. Первый слегка встревожился, запланированный отдых в Пицунде отменять не стал, но перед отъездом пообещал разобраться с интриганами.

3 октября 1964 года в Пицунду прибыл Микоян, доставивший Хрущеву подробную запись откровений Галюкова. Никита Сергеевич копил недовольство, а через неделю позвонил Полянскому и заверил, что вернется в Москву дня через три-четыре — показать всем «кузькину мать». Полянский позвонил Брежневу и Подгорному, находившимся в Берлине и Кишиневе. Те срочно вернулись, чтобы форсировать события. Интересно, что жены Брежнева и Хрущева в эти же дни вместе отдыхали в Карловых Варах.

12 октября партийная верхушка в лице членов Президиума и Секретариата собралась, чтобы убедить Брежнева позвонить Первому и вызвать его из отпуска на срочное заседание — якобы обсудить вопросы сельского хозяйства.

Кстати, частично это было правдой. Участники оформили свое собрание как полноценное заседание Президиума, внеся в протокол два решения: срочно вернуть с отдыха Хрущева и отозвать разосланную ранее по регионам хрущевскую записку о руководстве сельским хозяйством из-за содержащихся в ней путаных установок.

13 октября Хрущев прибыл в Москву, будучи явно готов к тому, что его ожидает, но уже не имея возможности переломить ход событий. Соратники до позднего вечера перечисляли его прегрешения.

Утром следующего дня с обобщающей речью вступил Полянский. Речь следовало переформатировать в доклад и зачитать запланированному на этот же день пленуму. Но потом решили обойтись без доклада, поскольку Хрущев выразил готовность добровольно подать в отставку: «Радуюсь – наконец партия выросла и может контролировать любого человека. Собрались и мажете говном, а я не могу возразить». Возможно, ему пригрозили обнародовать документы о его участии в репрессиях в Москве и на Украине.

Так или иначе, пленуму просто озвучили предложение сместить Никиту Сергеевича, и никто с этим не спорил. В единственном предназначенном для публикации пункте специального постановления указывалось, что он освобождается от занимаемых постов «в связи с преклонным возрастом и ухудшением состояния здоровья».

Сразу по окончании пленума Брежнев, ставший теперь уже первым секретарем ЦК, прошел в свой кабинет и лично обзвонил руководителей братских компартий, чтобы проинформировать о случившемся.

Легальный переворот обошелся без единого трупа. Хрущев в связи с этим сказал: «Если бы я сделал только одно в своей жизни — создал ситуацию, в которой можно снять первое лицо государства без крови, я бы считал, что прожил жизнь не зря».

А Брежнев, суммировав все пожелания бывшего шефа, лично набросал список положенных ему привилегий: «1. Пенсия 500 руб. 2. Кремлевская столовая. 3. Поликлиника 4-го Гл. упр. 4. Дача на Петрово-Дальней (Истра). 5. Квартиру в городе подобрать. 6. Машину легковую».

ВОЗВРАЩЕНИЕ ГЕНСЕКА

Проходивший с 29 марта по 8 апреля 1966 года в Кремлевском дворце съездов XXIII партийный форум, в сущности, должен был решить две задачи: придать легитимности новому составу высшего руководства и дать старт переформатированию выплывающей из административного кризиса экономики. И обе эти задачи были решены вполне успешно.

На съезде присутствовали 4619 делегатов с решающими и 323 с совещательными голосами.

С отчетным докладом ЦК выступил Брежнев, и практически всем этот доклад понравился прежде всего конкретикой фактов и выверенностью выводов. Вообще, хотя текст составляли спичрайтеры, Леонид Ильич его не просто прочитал и проштудировал, но и определил содержание, задал тональность, разъяснял, какие мысли надо просто озвучить, а какие расширить или углубить. И здесь проявилась очень хорошая черта Брежнева, подмеченная одним из его помощников Александровым-Агентовым: «Очень контактный по своей натуре, Леонид Ильич, оказавшись на высших постах, очень много общался с людьми — и с коллегами по руководству, и с работниками промышленности, сельского хозяйства, и с представителями мира науки и, в какой-то мере, искусства и литературы. И в этом общении всегда был очень внимателен и как бы впитывал то, что слышит, фиксируя своей прекрасной памятью, чтобы затем, когда надо, «вынуть с полки» ту или иную услышанную им и понравившуюся ему идею, мысль, даже фразу и пустить в практический оборот».

Деликатно, но четко разъяснив партийным массам причины отстранения Хрущева, Брежнев ратовал за реальный возврат к принципам коллективного руководства, отметив, что его предшественник выступал за то же самое, но реально рулил всем сам, ни с кем не считаясь.

Естественно, пресловутый «волюнтаризм» сурово критиковался и клеймился (в вышедшей через три года комедии «Кавказская пленница» один из персонажей, услышав этот термин, даже потребует: «В моем доме попрошу не выражаться»).

И здесь произошло нечто парадоксальное. То ли привыкнув безропотно следовать рекомендациям руководства, то ли не вполне осознавая саму суть происходящего, делегаты проголосовали за пускай символические, но все же знаковые шаги, которые как бы возвращали ко временам даже не хрущевского «волюнтаризма», а сталинского «культа личности». Во-первых, утверждаемый на съезде глава партии стал называться теперь не первым секретарем, а так же как и при Сталине — генеральным. И во-вторых, главным исполнительным органом в перерывах между пленумами теперь признавалось Политбюро, а не Президиум ЦК.

При этом состоявшее из 7–9 членов и несколько меньшего количества кандидатов Политбюро представляло собой совсем узкий круг избранных, в отличие от более многочисленного и демократичного Президиума (15–20 человек). Правда, состав самого ЦК увеличивался примерно на 10 процентов — до 195 членов и 165 кандидатов.

В общем, ползучая реконструкция старой сталинской модели управления партией никого особенно не встревожила, тем более что Брежнев явно не был столь же грозен, как Сталин, зато своей демократичностью и обходительностью в лучшую сторону отличался от Хрущева.

КОСЫГИНСКИЕ РЕФОРМЫ

И особую роль сыграло то, что основная тематика съезда крутилась все же вокруг экономических, а не политических вопросов.

О хрущевской семилетке не вспоминали, но общее внимание сосредоточилось на сменившем Хрущева в должности председателя Совета министров Алексее Николаевиче Косыгине. Опытный хозяйственник, он перед Отечественной войной был председателем Ленсовета, в войну работал главой правительства — только не общесоюзного, а российского. И, несмотря на свою тесную связь с Ленинградом, не был репрессирован по «ленинградскому делу».

Разгребание доставшихся от Хрущева завалов началось с ликвидации самых одиозных административных новшеств вроде совнархозов и отдельных городских и сельских обкомов.

Но занимаясь практическими вопросами, Косыгин пытался сформулировать и некую общую стратегию развития экономики, заключающуюся в повышении эффективности социалистического хозяйства. И здесь было не спрятаться от материального стимулирования.

Косыгин внимательно наблюдал за разгоревшейся еще при Хрущеве научной дискуссией по данной проблеме. Толчком для нее послужила опубликованная в «Правде» статья профессора Харьковского инженерно-экономического института Евгения Либермана «План, прибыль, премия», где как раз и говорилось о том, что понятия самоокупаемости и рентабельности никуда не делись при социализме, а следовательно, с ними надо считаться, поощряя трудящихся рублем, а не одними переходящими знаменами.

Сделав определенные практические выводы, Косыгин составил план преобразований и в сентябре 1965 года выступил на пленуме ЦК с докладом «Об улучшении управления промышленностью, совершенствовании планирования и усилении экономического стимулирования промышленного производства».

Этот доклад стал своеобразным манифестом так называемой косыгинской реформы, целью которой была попытка реформирования хозяйства в рамках существующей социалистической системы, но с введением в него капиталистических элементов.

Интересно, что в среде технократической интеллигенции большей популярностью пользовались идеи академика Виктор Глушкова, ратовавшего за тотальную информатизацию всего хозяйства с помощью Общегосударственной автоматизированной системы управления, базировавшейся в Единой государственной сети вычислительных центров.

Предполагалось, что, поскольку советское хозяйство, в отличие от капиталистического, является плановым и централизованным, полученная с помощью электронно-вычислительных машин максимально полная информация обеспечит принятие абсолютно правильных и оптимальных решений.

Косыгин отдал предпочтение концепции Либермана как менее футуристической и абстрактной, а главное — не требующий никаких иных расходов, кроме расходов на бумагу для печати соответствующих распоряжений.

И именно исходя из этой концепции, глава правительства выступал на XXIII съезде, озвучивая директиву по восьмому пятилетнему плану развития народного хозяйства СССР на 1966–1970 годы.

Разумеется, больше всего делегатов интересовали не цифры, а стоящая за ними стратегия. Из доклада Косыгина следовало, что 8-я пятилетка станет еще и пятилеткой экономической реформы, в ходе которой расширится хозяйственная самостоятельность предприятий и существенно сократиться число утверждаемых сверху плановых показателей. Также было заявлено о необходимости упорядочения системы ценообразования и внедрения экономически обоснованных цен на продукцию. Для стимулирования производительности на предприятиях разрешили создавать поощрительные фонды, из которых выплачивались премии и так называемые 13-е зарплаты. В аграрном секторе закупочные цены повышались в полтора-два раза, вводилась льготная оплата сверхпланового урожая, снижались цены на запчасти и технику, уменьшились ставки подоходного налога на крестьян.

В целом сократилось вмешательство партии в хозяйственные дела, начался переход предприятий на хозрасчет и самоокупаемость. Все эти меры предполагали глубокое эволюционное реформирование отечественной экономики путем ее децентрализации.

Традиционно под грохот бурных продолжительных аплодисментов партия вступала в пятилетку, которая заслужит в истории эпитет «золотая».


4 сентября 2017


Последние публикации

Выбор читателей

Владислав Фирсов
8370545
Александр Егоров
940827
Татьяна Алексеева
775904
Татьяна Минасян
319186
Яна Титова
243109
Сергей Леонов
215717
Татьяна Алексеева
179142
Наталья Матвеева
176557
Валерий Колодяжный
171204
Светлана Белоусова
157271
Борис Ходоровский
155356
Павел Ганипровский
131006
Сергей Леонов
112002
Виктор Фишман
95617
Павел Виноградов
92450
Наталья Дементьева
91736
Редакция
85313
Борис Ходоровский
83213
Станислав Бернев
76847