Наша партия грубая, пролетарская
СССР
«Секретные материалы 20 века» №10(474), 2017
Наша партия грубая, пролетарская
Дмитрий Митюрин
журналист
Санкт-Петербург
2038
Наша партия грубая, пролетарская
У гроба Ленина

Тринадцать считается числом несчастливым, и съезд партии под этим номером многие его делегаты тоже воспринимали несколько мрачновато. Отошел в мир иной отец-основатель и вождь большевистской партии Владимир Ленин, а его оглашенное на съезде политическое завещание как будто подтверждало, что достойной замены ему не предвидится.

Товарищ Троцкий кочевряжится

Неприятности во внутренней и внешней политике обозначались, собственно, еще до смерти Ленина. Летом 1923 года поступательное движение НЭПа было сбито кризисом, о приближении которого опытные экономисты предупреждали заранее. Любимые Троцким «ножницы цен» (искусственное завышение цен на промышленные товары и занижение на сельхозпродукты) привели к тому, что сбыт промышленной продукции резко упал, а безработица выросла.

Пролетариат, ранее мирившийся с возрождением буржуазии в ее нэпманском варианте, теперь, когда уровень жизни понизился, выражал недовольство и требовал социальной справедливости. Иногда даже случались забастовки, а из остатков бывшей «рабочей оппозиции» внутри партии сформировалась возглавляемая Александром Мясниковым «рабочая группа», к которой, кстати, присоединился и вроде бы отошедший от политики, но именитый теоретик марксизма Александр Богданов.

Но главная партийная интрига заключалась в борьбе «тройки» Сталина, Зиновьева и Каменева против Троцкого.

«Тройка» отработала предельно простую схему, позволявшую проталкивать через политбюро любые решения. Перед очередным собранием высшего партийного органа Зиновьев, Каменев и Сталин собирались у одного из них на квартире, формально для утверждения повестки дня завтрашнего заседания. На самом деле речь шла о большем: рискованные вопросы выкидывались, нужные вносились и согласовывались. Когда сопротивление Троцкого было гарантировано, заранее обсуждалось, какие аргументы ему противопоставить, а если добиться своего не удастся, то в каких инстанциях вопрос следует «замылить». Соответственно, обсуждались и методы привлечения на свою сторону двух других членов политбюро — Рыкова и Томского.

Понимая, что главным козырем Троцкого является Красная армия, «тройка» разработала план поэтапного отстранения его от руководства Наркоматом обороны и Реввоенсоветом (орган, координирующий деятельность различных ведомств в военной сфере). Шаг первый предполагал расширение состава Реввоенсовета за счет противников Троцкого. Шаг второй — отстранение с должности заместителя Троцкого по Реввоенсовету Эфраима Склянского и замена его ставленником «тройки» Михаилом Фрунзе. Шаг третий — окончательное отстранение Троцкого от руководства Красной армией.

Первый этап был разыгран как по нотам. Из воспоминаний секретаря политбюро Бориса Бажанова: «3 сентября на пленуме ЦК «тройка» предложила расширить состав Реввоенсовета. Новые введенные в него члены были все противниками Троцкого. В числе нововведенных был и Сталин. Значение этой меры было для Троцкого совершенно ясно. Он произнес громовую речь: предлагаемая мера — новое звено в цепи закулисных интриг, которые ведутся против него и имеют конечной целью устранение его от руководства революцией. Не имея никакого желания вести борьбу с этими интригами и желая только одного — служить делу революции, он предлагает Центральному комитету освободить его от всех его чинов и званий и позволить пойти простым солдатом в назревающую германскую революцию. Он надеется, что хоть в этом ему не будет отказано.

Все это звучало громко и для «тройки» было довольно неудобно. Слово берет Зиновьев с явным намерением придать всему оттенок фарса и предлагает его также освободить от всех должностей и почестей и отправить вместе с Троцким солдатами германской революции. Сталин, окончательно превращая все это в комедию, торжественно заявляет, что ни в коем случае Центральный комитет не может согласиться рисковать двумя такими драгоценными жизнями, и просит Центральный комитет не отпускать в Германию своих «любимых вождей». Сейчас же это предложение было самым серьезным образом проголосовано. Все принимало характер хорошо разыгрываемой пьесы, но тут взял слово «голос из народа», ленинградский цекист Комаров с нарочито пролетарскими манерами. «Не понимаю только одного: почему товарищ Троцкий так кочевряжится?» Вот это «кочевряжится» окончательно взорвало Троцкого. Он вскочил и заявил: «Прошу вычеркнуть меня из числа актеров этой унизительной комедии». И бросился к выходу.

Это был разрыв. В зале царила тишина исторического момента. Но полный негодования Троцкий решил для вящего эффекта, уходя, хлопнуть дверью. Заседание происходило в Тронном зале царского дворца. Дверь зала огромная, железная и массивная. Чтоб ее открыть, Троцкий потянул ее изо всех сил. Дверь поплыла медленно и торжественно. В этот момент следовало сообразить, что есть двери, которыми хлопнуть нельзя. Но Троцкий в своем возбуждении этого не заметил и старался изо всех сил ею хлопнуть… А получилось так: крайне раздраженный человек с козлиной бородкой барахтается на дверной ручке в непосильной борьбе с тяжелой и тупой дверью. Получилось нехорошо».

Кто партию считает, тот ее и танцует

Однако серьезного обострения внутрипартийной борьбы тогда так и не произошло, поскольку внимание большевистского руководства переключилось на ту самую Германию, в которую глава Реввоенсовета собрался «рядовым солдатом».

По мнению Троцкого, к которому (в кои-то веки) присоединился и Зиновьев, там сложились условия для революции. На помощь немецким товарищам отправилась целая группа высокопоставленных коммунистов, включая главного журналиста партии Карла Радека, мастера подпольных финансов Георгия Пятакова, опытного чекиста Иосифа Уншлихта. Курьеры возили в Берлин золото чемоданами.

Однако, как выяснилось, к подготовке революционного выступления приступили слишком поздно. Антиправительственные настроения в рабочей среде пошли на спад, в то время как оружие еще не было закуплено, боевые группы не организованы. Вдобавок внутри германской компартии возникли склоки. Вину за организационные просчеты возложили на Генриха Брандлера, но сменившие его Аркадий Маслов и Рут Фишер ориентировались на Троцкого, что, конечно, раздражало руководившего Коминтерном Зиновьева.

В общем, не в последнюю очередь из-за внутренних раздоров запланированное на 23 октября 1923 года всеобщее восстание отменили. Правда, гамбургскую организацию предупредить не успели, и в крупнейшем порту Германии три дня шли уличные бои. Мятеж подавили. А уже 9 ноября на противоположном конце страны — в Мюнхене — произошел «пивной путч» Гитлера, явивший миру новую политическую силу.

Троцкий обвинял в провале германского проекта «тройку», а «тройка» — Троцкого. И борьба между ними вновь обострилась.

Лев Давыдович начал атаковать вотчины Сталина — оргбюро и секретариат ЦК, — обвиняя их в чрезмерной бюрократизации. На одном из заседаний он разразился пылкой филиппикой против «бездушных партийных бюрократов, которые каменными задами душат всякое проявление свободной инициативы и творчества трудящихся масс». При этом Троцкий буквально сверлил взглядом секретаря ЦК Вячеслава Молотова. Тому бы промолчать, а он начал оправдываться «Не всем же быть гениями, товарищ Троцкий».

Сталин поступил остроумней. Он добился создания специальной комиссии во главе с руководителем спецслужб Феликсом Дзержинским, которой предстояло разобраться и с бюрократизмом, и с причинами недовольства трудящихся. Выводы Дзержинского были следующими: бюрократизм присутствует в низовых партийных организациях, а главной причиной экономических проблем были «ножницы цен», столь любимые Троцким.

Тогда Троцкий написал письмо, формально адресованное другим членам политбюро, но фактически предназначенное для распространения внутри партии. И смысл его заключался все в том же — главные беды идут от бюрократии.

«Тройка» нажала на Центральную контрольную комиссию (ЦКК), которая запретила распространять письмо. Однако это привело к появлению новой внутренней оппозиции. Сторонники Троцкого в лице Георгия Пятакова, Евгения Преображенского, Станислава Косиора и других объединились с гонимой группой «демократического централизма» (децисты) и опубликовали так называемое «Заявление 46». Смысл его заключался в том, что верхушка нарушает принципы внутрипартийной демократии и не внимает критике снизу.

Политбюро, разумеется, не согласилось и развернуло «одностороннюю дискуссию», громя оппозицию за которой впервые в партийной истории, как негативное клеймо, закрепился эпитет «троцкистская». Интересно, что сам Троцкий делал вид, что происходящее его не касается, и к «Заявлению 46» он не имеет никакого отношения: мол, партийные массы сами взбунтовались. Коллеги по политбюро вежливо обвиняли его в двурушничестве, а он на заседаниях демонстративно читал французские романы.

По итогам дискуссии (пусть даже односторонней) каждая партийная организация должна была опубликовать резолюцию. К началу декабря 1923 года выяснилось, что большинство коммунистов сочувствует оппозиции. Когда Каменев с тревогой указал на это Сталину, тот пыхнул трубкой: «Я считаю, что совершенно неважно, кто и как будет в партии голосовать; но вот что чрезвычайно важно — это кто и как будет считать голоса».

Как выяснилось, исправить ситуацию можно всего одним правильным кадровым назначением. Заведующим партийным отделом «Правды» стал человек Сталина Амаяк Назаретян. Дальнейшую схему действий описал в своих мемуарах Бажанов: «В «Правду» поступают отчеты о собраниях партийных организаций и результаты голосований, в особенности по Москве. Работа Назаретяна очень проста. На собрании такой-то ячейки за Ц голосовало, скажем, 300 человек, против — 600; Назаретян переправляет: за ЦК — 600, против — 300. Так это и печатается в «Правде». И так по всем организациям.

Конечно, ячейка, прочтя в «Правде» ложный отчет о результатах ее голосования, протестует, звонит в «Правду», добивается отдела партийной жизни. Назаретян вежливо отвечает, обещает немедленно проверить. По проверке оказывается, «что вы совершенно правы, произошла досадная ошибка, перепутали в типографии; знаете, они очень перегружены; редакция «Правды» приносит вам свои извинения; будет напечатано исправление». Каждая ячейка полагает, что это единичная ошибка, происшедшая только с ней, и не догадывается, что это происходит по большинству ячеек. Между тем постепенно создается общая картина, что ЦК начинает выигрывать по всей линии. Провинция становится осторожнее и начинает идти за Москвой, то есть за ЦК».

В общем, «односторонняя дискуссия» завершилась победой «тройки». На прошедшей 16–18 января 1924 года XIII партийной конференции письмо Троцкого, равно как и «Заявление 46», были признаны «глубокими политическими ошибками».

Изнервничавшийся Троцкий отправился на лечение в Сухуми, где его и застала весть о смерти Ленина. Вопрос о преемниках перешел в практическую плоскость.

И снова «демон революции» показал себя человеком, неискушенным в аппаратных интригах. Из присланной Сталиным как членом похоронной комиссии телеграммы он сделал вывод, что на похороны все равно не успеет. На самом деле времени для прибытия из Сухуми было достаточно. Ленин скончался в Горках 21 января 1924 года, 23-го его тело доставили в Москву, и пять дней оно было выставлено для прощания в Колонном зале Дома союзов. Похороны состоялись только 27-го. И конечно, в отсутствие Троцкого именно члены «тройки» выглядели как его наследники. Правда, выделить среди них кого-то одного было трудно. Но Сталин, во всяком случае, не затерялся, произнеся на II Всероссийском съезде Советов весьма эффектную «Клятву» с обещание выполнять заветы Ленина. Позже ее подредактировали, растиражировали и преподнесли публике так, что он произнес эту клятву чуть ли не у гроба Ленина.

Очередное ослабление позиций Троцкого было зафиксировано уже 3 февраля, когда с должности заместителя председателя Реввоеносовета был снят Эфраим Склянский, а его полномочия фактически перешли к Фрунзе.

Но у «демона революции» еще оставался шанс взять реванш на съезде партии, где предполагалось обнародовать документ, известный как «Завещание Ленина».

Оглашение завещания

Съезд прошел в Москве с 23 по 31 мая 1924 года. 748 делегатов с решающим голосом и 416 делегатов с совещательным представляли 735 881 члена и кандидата в члены партии. С предыдущего съезда партия увеличилась почти вдвое, главным образом благодаря новым членам, вступившим в ее ряды непосредственно после смерти вождя, по «ленинскому призыву».

Рост рядов выглядел бы еще заметней, если бы параллельно не происходила чистка «непроизводственных» (то есть не пролетарских) ячеек, где преобладали именно сторонники Троцкого.

Как и на предыдущем съезде с политическим отчетом ЦК выступил Григорий Зиновьев, а с организационным отчетом ЦК — Иосиф Сталин.

Претендовавший на роль главного идеолога Николай Бухарин доложил о делах в Коминтерне и о воспитании молодежи. Лев Каменев говорил о внутренней торговле и кооперации, Михаил Калинин — о ситуации в деревне.

Интересно, что никто ничего не говорил об общих итогах и перспективах хозяйственного развития, которые выглядели весьма неоднозначными. Не собирались обсуждать и ситуацию с оппозиционными группами, а также итоги «односторонней дискуссии». Зато в отдельный вопрос выделили сообщение Каменева «О работе института Ленина» — вопрос, в котором, собственно, и была заложена бомба.

Троцкий и еще один оппозиционер Преображенский выступали на второй день с большими речами, где снова обрушивались на бюрократию. Однако поддержки они не снискали. Лозунги оппозиции были заклеймены как «мелкобуржуазный уклон от марксизма и попытка ревизии ленинизма», хотя неясно, что такого «мелкобуржуазного» в критике бюрократии.

Из знаковых хозяйственных решений следует выделить создание Наркомата внутренней торговли и декларацию о необходимости обеспечить крестьян дешевыми кредитами.

Что касается «десерта» — «Завещания Ленина», то его огласили на заседаниях отдельных делегаций.

Документ действительно был взрывоопасным, поскольку в нем Ильич дал характеристику тем, кто, по его мнению, мог претендовать на место его преемника. Досталось всем на орехи.

Троцкий, по его мнению, «пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК, но и чрезмерно хватающий самоуверенностью и чрезмерным увлечением чисто административной стороной дела».

Относительно Зиновьева и Каменева вспоминался «октябрьский эпизод», когда они выступили против свержения вооруженным путем Временного правительства, и говорилось, что этот эпизод «конечно, не являлся случайностью, но что он также мало может быть ставим им в вину лично, как небольшевизм Троцкому».

Из молодых членов назывались Бухарин и Пятаков. «Бухарин не только ценнейший и крупнейший теоретик партии, он также законно считается любимцем всей партии, но его теоретические воззрения очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским, ибо в нем есть нечто схоластическое (он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики). Затем Пятаков — человек, несомненно, выдающейся воли и выдающихся способностей, но слишком увлекающийся администраторством, чтобы на него можно было положиться в серьезном политическом вопросе».

Но больше всего досталось Сталину, который «сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью».

За год до смерти Ленин сделал еще одну приписку: «Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общении между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д. Это обстоятельство может показаться ничтожной мелочью. Но я думаю, что с точки зрения предохранения от раскола и с точки зрения написанного мною выше о взаимоотношениях Сталина и Троцкого, это не мелочь или это такая мелочь, которая может получить решающее значение».

Троцкий настаивал на оглашении завещания, считая, что критика в его адрес звучит скорее комплиментарно, а в адрес Сталина — убийственно. Тем паче что в отношении Сталина предлагались и конкретные организационные меры — смещение с должности генсека.

Решающий бой произошел за день до начала съезда, на заседании Совета старейшин — неуставного органа, состоящего из членов ЦК и руководителей местных партийных организаций. Сталин после оглашения завещания выразил готовность подать в отставку:
– Что ж, я действительно груб… Ильич предлагает вам найти другого, который отличался бы от меня только большей вежливостью. Что же, попробуйте найти.

Однако большинство было настроено за Сталина и против Троцкого. Неизвестно, кто именно подал реплику с места:
– Ничего. Нас грубостью не испугаешь, вся наша партия грубая, пролетарская.

Каменев поставил вопрос на голосование, и большинство высказалось против отставки Сталина.

Это решение Совета старейшин на съезде никто не оспаривал. Зато, чтобы продемонстрировать верность ленинскому наследию, решили исполнить другой его совет — увеличить численность ЦК. Полноправных членов в состав высшего партийного органа было выбрано 53 человека плюс 35 кандидатов. Состав политбюро остался прежним, но разница заключалась в том, что теперь Троцкий оказался практически в полной изоляции.

Доклады ЦК и оргбюро одобрили. Оппозиции еще раз осудили. В политике и экономике решили следовать прежним курсом. Хотя в реальности эпоха начиналась совершенно другая.


9 мая 2017


Последние публикации

Выбор читателей

Владислав Фирсов
8370545
Александр Егоров
940827
Татьяна Алексеева
775904
Татьяна Минасян
319186
Яна Титова
243109
Сергей Леонов
215717
Татьяна Алексеева
179142
Наталья Матвеева
176557
Валерий Колодяжный
171204
Светлана Белоусова
157271
Борис Ходоровский
155356
Павел Ганипровский
131006
Сергей Леонов
112002
Виктор Фишман
95617
Павел Виноградов
92450
Наталья Дементьева
91736
Редакция
85313
Борис Ходоровский
83213
Станислав Бернев
76847