Летнюю сессию 1966 года ташкентские студенты сдавали по упрощенной схеме. Например, мы, студенты первого курса энергетического факультета Ташкентского политехнического института, сдавали всего два экзамена — вместо пяти и один зачет — вместо положенной полудюжины. Говорили, что в других вузах сессия была еще короче.

И вот что примечательно: неудовлетворительных оценок практически не ставили. Преподаватели проявляли невиданный либерализм, вытягивая за уши самых нерадивых. Во всяком случае, на нашем потоке «неуд» не получил никто, даже самые отъявленные прогульщики.

С чего бы вдруг такие вольности? Что за чудеса?

А дело в том, что 26 апреля того же года в Ташкенте произошло сильнейшее землетрясение. Сила ударов была не меньше, чем в Ашхабаде в 1947 году, когда весь город в считаные минуты превратился в руины.

По счастью (если это слово уместно в данном контексте), сама же природа уберегла полуторамиллионный мегаполис от повторения трагедии. Вопреки самым пессимистическим ожиданиям, жертв оказалось немного. Сообщалось всего о нескольких погибших, и это было похоже на правду.

Ташкент спасло то, что колебания почвы происходили в вертикальной плоскости. То есть строения подпрыгивали вверх-вниз, но практически не раскачивались из стороны в сторону, как это было в Ашхабаде.

Что касается саманных домиков, не имевших, казалось бы, ни малейшего запаса прочности, то они — за счет каркасов, связанных из жердей и горбылей, — в большинстве устояли под ударом стихии, хотя и покрылись сетью трещин, нередко толщиной в руку.

Итак, Ашхабад не повторился. Однако же огромная часть жилого фонда пришла в аварийное состояние. Вдобавок отцы города сознательно раздули масштабы работ по сносу ветхих строений.

Например, в центре города для сноса зданий еще царской постройки использовали танк со снятым орудием. Танк с трудом справлялся со своей работой — старые стены оказались несокрушимы и могли бы простоять еще много лет. Но их все равно сносили.

Впрочем, и отцов города можно было понять. Обещание возродить Ташкент прозвучало на самом высоком уровне — из Кремля. Как же было не использовать представившуюся возможность для кардинального решения накопившихся градостроительных проблем?

Уже к лету Ташкент превратился в огромную строительную площадку. Требовались тысячи рабочих рук. Строители прибывали со всей страны, но людей все равно не хватало. Вот потому-то нам, студентам, и подарили исключительно легкую летнюю сессию — чтобы максимально удлинить третий трудовой семестр. Мы проходили его на разборке старых строений — в качестве чернорабочих.

Неожиданное пробуждение

В час предрассветного разгула подземной стихии я спал в общежитии. Моя комната находилась на верхнем этаже четырехэтажного кирпичного здания. Как ни крепок студенческий сон, но когда твою кровать трясут с неистовой силой на протяжении нескольких минут, то поневоле откроешь глаза.

На секунду мелькнула мысль, что я проспал звонок будильника, и друзья-соседи-однокурсники устроили мне оригинальную побудку, хотя подобные шутки у нас никогда не практиковались. Но уже в следующий миг стало ясно, что ни о каких шутках речи не идет, что случилось нечто экстраординарное.

Я машинально глянул на часы и зафиксировал время, которое позднее многократно повторяли в сводках новостей: 5 часов 23 минуты.

Если в северных европейских широтах в это время года и в этот период суток рассвет уже вступает в свои права, то в Средней Азии в шестом часу утра еще царит бархатная ночь.

Тем не менее в комнату через окно проникал какой-то странный свет, хотя нигде не горело ни одного фонаря. Электричество отключилось — я понял это, когда один из наших парней принялся безрезультатно щелкать выключателем. Но в небе переливались какие-то гигантские блики, похожие на сполохи северного сияния.

Тряска утихла, зато в коридоре слышались тревожные голоса и топот.

— Землетрясение! — констатировали мои соседи, все трое — коренные узбекистанцы.

Мы бросились на улицу и присоединились к стайкам своих ровесников. Впрочем, паники не было. Напротив, некоторые так и остались в своих комнатах. Высунувшись из окон, они давали язвительные советы «паникерам», покинувшим общежитие в самых легких одеждах.

Должен сказать, что до этого момента я имел о землетрясениях самое смутное, книжное, представление.

Предшествующим летом я приехал в эти края погостить, да так и остался здесь, волей случая поступив в ташкентский вуз. За время моей учебы подземная стихия еще ни разу не давала о себе знать. По этой причине, да еще в силу своего наивного оптимизма, я был совершенно уверен, что испытание нервов осталось позади.

Уверенности прибавилось, когда утром мы отправились на лекции на общетехнический факультет, расположенный в центре города. Трамваи ходили по графику, кондукторы собирали плату за проезд.

Пока трамвай вез нас через Старый город, мы с жадностью всматривались за окно. Следы разрушений были минимальны. Лишь кое-где на дувалах появились трещины, да старая чайхана на повороте к Чорсу обрушилась одним из своих углов.

На респектабельном проспекте Навои асфальт был усеян осколками стекла, кусками штукатурки и сломанными ветками. Лопнули и огромные панорамные окна Дворца искусств. Битые стекла и обломки штукатурки усеивали крыльцо перед входом на наш факультет. Вот, собственно, и все.

Но очень скоро стало ясно, что испытание не закончено. Толчки продолжались. Не то чтобы ежедневно — ежечасно. Чаще — слабые. Но время от времени тряска нарастала с такой мощью, что стены и потолки принимались жалобно скрипеть, а ноги сами рвались к спасительному выходу.

Складывалось впечатление, что под городом обосновался некий гигантский монстр, который время от времени впадает в ярость. Сейчас он вроде заснул, лениво ворочаясь с боку на бок. Но что взбредет в его маленькую голову в следующий миг?

Счет толчкам шел уже на сотни. Сейсмологи, вмиг ставшие самыми популярными героями теленовостей, делали успокаивающие заявления. Им, в принципе, верили. И все же в подсознании у каждого жила некая молекула страха.

Но верно и то, что большинство ташкентцев демонстрировали оптимизм и здоровое чувство юмора. Ну а в студенческой среде острить на тему подземной стихии считалось признаком хорошего тона.

В саманном лабиринте

Рядом с центральным ташкентским пятачком, который в ту пору назывался Сквером Революции, находился весьма популярный в молодежной среде комплекс ОДО (окружной Дом офицеров) — с кинозалом, танцплощадкой, летним кафе и небольшим старым парком.

Сразу же за этим очагом цивилизации, по другую сторону улицы, начинался бесконечный лабиринт частной застройки. Здесь встречались и капитальные особняки с хаузами — бассейнами, но большей частью лепились друг к дружке те самые саманные домики.

Для сноса особняков использовалась мощная техника, включая бульдозеры и танки. А вот на саманные домики бросили нас, студентов.

Дело было в июле, в период самого неистового зноя, который в Средней Азии называют «саратан». Однажды нашей группе поручили разобрать потолки внутри саманного дома.

Очевидно, здесь обитала большая семья, которая постоянно увеличивалась. Жилищный вопрос решали, пристраивая к основному зданию все новые и новые комнатушки. Постепенно они заняли всю территорию двора — за исключением крохотного внутреннего пятачка, на котором росли две-три урючины.

Должен сказать, работенка нам досталась пыльная.

Потолок был сделан из жердей, обшитых дранкой. Сверху — толстый слой глины с рубленой соломой. Эту глину мы разбивали тараном — длинной палкой с утолщением на конце.

Ударишь в потолок — и сверху летят куски высохшей до звона штукатурки, успевай только уворачиваться. Про каски почему-то забыли. Впрочем, какие каски, когда в тени за сорок.

Ладно, к падавшим комьям мы кое-как приспособились. Но куда было деваться от пыли, которая после первых же ударов заполняла помещение густым облаком?

Однако задание есть задание.

Мы разбились на пары (нас в звене было шестеро). Первая пара, обмотав лица мокрыми майками, героически долбила потолок в течение пяти минут, стараясь не обращать внимания на разъедавшую глаза глиняную взвесь. Наконец пятиминутка истекала, и эти двое как ошалевшие выскочили в соседнюю комнатушку.

Спустя несколько минут, когда пыль немного осела, туда пошла вторая пара. И так — по кругу.

К тому моменту, когда очередь снова дошла до первой пары, ее участники едва успели отдышаться после предыдущего захода...

Когда на полу скапливалась гора саманных кусков, мы выносили их в ведрах и высыпали на носилки — чтобы потом сгрузить в самосвал.

И вот что характерно: никто не отлынивал от работы. Всячески понося ее, каждый тем не менее старался перевыполнить некую «джентльменскую» норму.

Само собой, периодически мы устраивали перекуры, собираясь в одной из комнат. Она была расположена в глубине этого саманного лабиринта, и сюда почти не долетала глиняная взвесь.

Во время одного из перекуров и произошло событие, которому я до сих пор не нахожу реалистического объяснения.

Пропавшие секунды

Мы находились в самой дальней комнате. Единственное небольшое окно выходило в тот самый внутренний дворик с тремя урючинами. Раму из окна давно выставили.

Один из парней уселся в проеме, лицом в комнату. Остальные стояли в центре комнаты полукругом.

Чтобы выйти на улицу, мы должны были пройти через целый ряд помещений. Причем двери располагались зигзагом по отношению друг к другу.

Зато здесь, в самой глубине постройки, и воздух казался чище, и было чуточку прохладнее, чем на улице, где разогретый солнцем асфальт прогибался под ногами и обжигал подошвы даже сквозь обувь.

Потолок в этой комнате мы еще не долбили, но и он, и глинобитные стены были покрыты трещинами.

Кто-то рассказал свежий анекдот, и мы дружно расхохотались. Второй остряк подхватил эстафету… Словом, в эту минуту мы все пребывали в состоянии расслабленности.

И тут раздался грозный подземный гул. Шаткое строение, вдобавок ослабленное частичной разборкой, затряслось, как на шарнирах. С потолка посыпались куски глины. Вся анфилада помещений наполнилась едкой пылью, так что мы уже не видели друг друга.

Появилось ощущение, что могучему подземному чудовищу надоело ворочаться с боку на бок, и оно решило порезвиться во всю свою необузданную силу...

В этот момент у меня наступил какой-то провал в памяти. Я совершенно не могу вспомнить, хотя бы приблизительно, что же происходило вокруг. Разум словно бы отключился. Моими действиями, должно быть, руководила какая-то сила, но только не воля...

Когда я пришел в себя, то увидел, что нахожусь в том самом крошечном дворике, возле урючин. Здесь же были и все остальные, включая парня, сидевшего на окне. Сейчас он тоже сидел, но у дальней стены, и ошеломленно озирался вокруг.

Лица у моих однокурсников были какие-то смятенные. Не испуганные, а именно смятенные. Похоже, никто не понимал, каким образом мы здесь очутились...

Некоторое время все молча смотрели на узкое, небольшое окно, за которым все еще плавала глиняная взвесь.

Мы не могли впятером за несколько секунд выбраться через это окно, на котором к тому же сидел наш товарищ. Еще нереальнее было выбежать через ломаную анфиладу комнат на улицу.

Но даже если бы мы пробежали через комнаты, то очутились бы на улице, напротив Дома офицеров. Чтобы добраться оттуда до внутреннего дворика, надо было сделать приличный крюк. Да и какой был смысл возвращаться на этот пятачок?..

Мы переглянулись, и по взглядам своих однокурсников я понял, что они ощутили то же самое, что и я: полный провал в памяти.

В последующем мы никогда не обсуждали этот случай, словно наложив на него табу.

Перед закрытой дверью

Позже мне не раз доводилось слышать похожие истории.

Мой двоюродный брат Вадим Колобов — мастер спорта, десятиборец, человек со стальными мышцами и железными нервами — был в ту пору студентом Ташкентского института физической культуры.

Общежитие этого привилегированного вуза находилось в центре города, как раз над очагом землетрясения. Трясло там гораздо сильнее, чем в нашем окраинном студенческом городке.

Вот что Вадим рассказывал о той ночи.

Они с парнями быстро сориентировались в темноте и бросились по лестнице к выходу. Но вдруг оказалось, что массивные двери заперты на ключ, а вахтера нет. На окнах первого этажа — решетки. Решетки не было только на маленьком окошке в подсобке уборщицы, расположенной в самом дальнем конце коридора.

Вадим утверждал, что в тот момент он и понятия не имел об этом окошке. А старое здание ходило ходуном, скрипело и трещало. Казалось, еще немного — и оно сложится в гармошку.

И вот тут-то, откровенно признавался Вадим, его охватила паника. Он уже не контролировал свои действия. Метался по темному холлу, натыкаясь на стены, колонны, на других людей. Мозг жгла единственная мысль: быстрее вырваться отсюда! А затем в памяти наступил какой-то провал…

И вдруг Вадим понял, что находится на улице. Он не знал, как это объяснить. Впрочем, и не искал никаких объяснений. Вырвался — и хорошо. Бог спас...

Много позднее я познакомился с Николаем — бывшим однокурсником Вадима, который в ту ночь тоже находился в общежитии. К моменту нашего знакомства оба — и Вадим, и Николай — уже окончили институт и работали тренерами в популярном спортивном обществе.

Николай хорошо помнил ту кошмарную ночь. Не отрицал, что и сам поддался приступу паники. Однако, в отличие от Вадима, имел сугубо реалистическую версию происшедшего.

По его данным, вахтер, дежуривший в ту ночь, жил недалеко от общежития. Он имел привычку отлучаться по ночам домой и запирать снаружи входную дверь на ключ. Не мог же он знать, что произойдет землетрясение. Но с первыми же ударами стихии вахтер, надо полагать, помчался назад и отпер дверь. Перепуганные студенты, выбегая, не заметили его в темноте…

Вадим решительно возражал. Ну не мог хромоногий, страдавший одышкой вахтер добежать до общежития за две-три минуты. Кроме того, вахтеру нужно было вывести из собственного дома свое многочисленное, ревущее от страха семейство.

А может быть, у кого-то был запасной ключ от входной двери? И, придя в себя после первых минут страха, этот «кто-то» открыл дверь изнутри?

Но загадка как раз в том, что Вадим оказался на улице не перед фасадом, куда выходила дверь, а с торца здания — там, где было окошко подсобки! Здесь он и пришел в себя...

Вадим с Николаем снова принялись спорить, да так и не пришли к общему знаменателю.

Над пропастью

Аналогичный случай поведал шофер, работавший в одной из моих бригад. Правда, тут нет связи с землетрясением. Но случай заслуживает внимания.

Дело было зимой. Шофер этот, назовем его Артыковым, возил секции металлических опор на ЛЭП, которую мы вели через горные отроги.

Артыков осторожно направлялся к очередному пикету, держась на безопасном отдалении от края глубокой пропасти с отвесными стенками.

Но внезапно грузовик попал на наклонный участок гололеда, слегка припорошенного только что выпавшим снегом. Машину неудержимо понесло к пропасти. Угодив колесом в незаметную выемку, грузовик перестал сползать, зато начал по инерции опрокидываться набок — в ущелье.

Дальнейшего Артыков не помнит, ибо у него в памяти наступил провал.

Придя в себя, он обнаружил, что стоит недалеко от края пропасти. Грузовик завис колесами вверх над пустотой, куда уже летят секции опоры...

Шофер не мог объяснить, каким образом оказался вне кабины. Попытайся он выбраться наружу через ближнюю дверцу — угодил бы в пропасть, а дотянуться до дальней дверцы попросту не хватило бы времени. И все-таки, каким-то чудом, он спасся от верной гибели.

К рассказу Артыкова я отнесся с доверием. Мы работали вместе несколько лет, и я успел хорошо изучить его характер. Это был степенный, трезвый работник, дороживший своим честным именем.

Если бы он хотел сочинить шоферскую байку, чтобы оправдаться за аварию, то мог бы придумать что-нибудь более правдоподобное. Да и не было ему никакой нужды оправдываться.

Если бы он сказал, что выпрыгнул, когда машина поползла по ледяному откосу к пропасти, то никто не стал бы его наказывать.

Я уверен, что Артыков рассказал все именно так, как происходило в действительности. Вот только неясно, каким образом он успел покинуть машину. Единственная зацепка — «провал в памяти».

Природа заложила в человеческий организм могучие резервные силы, которыми люди еще не научились пользоваться в обыденной обстановке, но которые могут проявиться внезапно в минуту опасности.

Известно немало фактов, когда, например, спасаясь от погони, преследуемый легко преодолевал двухметровый забор либо раздвигал толстые стальные прутья, чего позднее не мог повторить при всем желании.

Однако описанные выше ситуации вовсе не требовали для своего разрешения избытка физической силы. Не сила здесь была нужна, а лишние секунды, хоть какой-то дополнительный ресурс времени.

Что если помимо скрытого резерва физической силы в недрах нашей психики заложен еще более потаенный резерв, позволяющий в определенной степени управлять временем, «растягивать» краткий миг до промежутка, продолжительности которого достаточно, чтобы избежать опасности? А платить за эту «услугу» приходится «провалом в памяти»...

Согласен, звучит слишком фантастически. Но почему бы и нет?

Дата публикации: 30 апреля 2007