Афганистан: ошибки шурави
СССР
«Секретные материалы 20 века» №4(494), 2018
Афганистан: ошибки шурави
Борис Подопригора
журналист
Санкт-Петербург
3631
Афганистан: ошибки шурави
Леонид Брежнев и Нур Мухаммед Тараки

15 февраля 1989 года завершился вывод советских войск из Афганистана. Эту войну долго замалчивали, ограничиваясь упоминанием об «интернациональном долге». Большинство советских людей знали о ней лишь по рассказам вернувшихся «воинов-интернационалистов». До сих пор продолжаются споры, был ли ошибкой ввод наших войск в Афганистан. Или ошибкой стал, наоборот, их вывод? О последней войне СССР мы беседуем с афганистом Борисом Подопригорой. 29 лет назад он, офицер связи взаимодействия с наблюдателями ООН, покинул Афганистан в числе последних шурави.

– Борис Александрович, с чего началась цепь событий, приведшая к вводу советских войск в Афганистан?

– 27 апреля 1978 года там произошла Саурская революция. Власть в стране захватила Народно-демократическая партии Афганистана в лице в основном молодых офицеров. «Впервые в истории Афганистана уничтожены остатки империалистической тирании и покончено с деспотизмом», — говорилось в обращении к народу. Этот текст был зачитан по кабульскому радио на пушту, дари и… по-русски. В знак преемственности Саурской (Апрельской) революции от Великой Октябрьской. К революционным событиям многие кабульцы отнеслись с воодушевлением. Известно, что подбитый бронетранспортер восставших был украшен букетом красных гвоздик, возможно в единственном экземпляре найденном во всем Кабуле. Ибо в Афганистане практически нет цветов. Кроме мака. Того самого…

– СССР приложил руку к Саурской революции?

– Революцию в Афганистане Советский Союз не готовил, хотя и сформировал сознание ее будущих участников. Дело в том, что Афганистан с начала 20-х годов прошлого века покупал советское оружие, значит, готовил у нас своих военных. Конечно же, офицеры-афганцы слушали политинформации, зачитывались книгами о Средней Азии. К тому же афганцы — военные и гражданские — видели, как живут в СССР их соплеменники — узбеки, таджики, туркмены. Отсюда и соблазн построить у себя то же самое. Вернувшись домой, многие из обучавшихся в СССР стремились «сказку сделать былью». Тем более что просоветская Народно-демократическая партия Афганистана возникла еще в 1965 году. Однако до поры власти не обращали особого внимания на «ностальгирующих по учебе в СССР»…

– Был ли у революционеров шанс на успех? Или это была прекраснодушная авантюра?

– Мои преподаватели из Военного института иностранных языков (у многих был десятилетний опыт службы в этой стране) подтверждали: признаков того, что Афганистан дозрел до строительства социализма, — нет! В списке «развивающихся» стран он занимал 108-е место из 129… Его общество соответствовало феодальной, по нашим представлениям, эпохе. Вот как, например, выглядело мое первое знакомство с местной общественностью. Сначала мулла просил: «Поклянитесь на Коране, что вашими устами не плетет интриги шайтан?» Потом следовали вопросы: «Правда, что у вас везде есть вода?.. Даже для ишаков?.. А чем она пахнет?.. Неужели у всех шурави есть американские (почему-то) холодильники?.. И что, индийские галоши можно в Союзе приобрести всего за пять сатлов маша (самая известная там бобовая культура)?..»

Эти люди искренне удивлялись непохожести нас на них. При этом они вовсе не считали, что живут хуже. Наоборот, лучше! У них глубже духовные истоки. Они вообще выше! Особенно если речь шла о пуштунах, которые чтут не только веру, но и кодекс чести «Пуштун-валяй». Хотя, конечно, порой они признавали достижения «неверных». Например, ведра алюминиевые. Это хорошо, это практично — по сравнению с деревянными сатлами-корытцами…

– Тем не менее, афганцы поддержали революцию?

– Они в своем большинстве вряд ли понимали, о чем идет речь. Ставший во главе революции Нур Мухаммед Тараки был прежде всего идеалистом-бессребреником. Например, он только после завершения своих первых переговоров в Москве попросил Брежнева помочь ему вставить зубы. Еще он был философом-эссеистом, склонным к метафоре, не всегда понятной даже переводчикам-афганцам. Интересно, что, придя к власти, он едва ли не первым делом озаботился наглядностью нового герба страны. Поэтому объявил казавшийся ему убедительным курс на «строительство социализма с опорой на революционную армию и беднейшее крестьянство». Будучи стихийным почитателем всего советского, он стремился во всем копировать опыт СССР. При нем, да после него, даже лозунги на заборах писали точно такие, как переведенные ему в Москве: «Хальк ва хэзб — як шавед!» — «Народ и партия едины!». Правда, в стране с почти 90-процентной неграмотностью прочитать их мало кто мог... А оставшиеся десять процентов не могли взять в толк, какой такой «хальк» имелся в виду. Народ как малопонятное им сообщество вроде «евразийцы»? Или называвшееся тем же словом радикально-революционное крыло НДПА?.. Ведь из жителей Афганистана мало кто скажет: «Я афганец». Одни назовут свою национальность и местожительство, например таджик из Хайратона или хазареец. Другие упомянут свой пуштунский род, скажем дуррани или баракзай…

А что это за «эслахатэ мотараки» — «прогрессивные реформы»? В Коране таких слов нет! И вот это столкновение с насильно и искусственно идеологизированной действительностью сначала вызывало недоумение, следом — брожения, потом — привычный всплеск межплеменной вражды. Да еще под лозунгами, запутывающими, кто теперь за кого.

Но не забудем и другое: пусть и малая часть сколько-нибудь грамотных афганцев стала защищать социализм, по-своему понимаемый как почти небесная справедливость, как смысл своего личного бытия. Во всяком случае, красный флаг (вроде бы Киргизской ССР) на здании дорожного управления — последнем рубеже антиталибской обороны в провинции Кундуз еще ждет и исследователей, и литераторов…

– Если в Политбюро ЦК КПСС обо всем этом как минимум догадывались, зачем послали войска для поддержки «народной власти»?

– Решение о вводе войск зиждилось на логике глобальной конфронтации времен холодной войны: или мы опередим Запад, или он нас. Хотя это был главный аргумент, но не единственный. В 1970–1980 годах «интернациональная солидарность с братским народом» тоже что-то да значила. Тем более когда кабульские власти пообещали стать «главными союзниками СССР и стран социализма во всей Азии». А единоверцев, готовых пополнить «антиимпериалистический лагерь», Москва бросить не могла. Особенно после горького привкуса переворота в Чили, когда там в 1973 году свергли социалиста Альенде. Еще была уверенность в непобедимости советской армии, доказанная в Венгрии и Чехословакии. А импульс вьетнамской победы подтверждал: «Нет таких крепостей, которых не взяли бы...» Проводилась и аналогия со Средней Азией, в XIX веке «умиротворенной» за 30 лет, а в 20-х годах XX века — за три года. Не мог не проявиться и субъективный фактор — личная позиция генерального секретаря Леонида Брежнева. Говорят, у него стало плохо с сердцем после доклада о гибели двух наших советников во время гератского мятежа в мае 1979-го — тогда местные, связанные с Ираном исламисты подняли восстание в тамошнем гарнизоне. После же убийства Тараки Брежнев вообще отказался принимать объяснения нового лидера Афганистана...

– Кто-нибудь, кроме академика-диссидента Андрея Сахарова, пытался хотя бы усомниться в правильности решения Кремля?

– Судя по всему, визирование «Записки об «А», ставшей отмашкой на ввод войск, давалось с трудом. Во всяком случае, за полтора месяца до этого Политбюро еще колебалось. И среди силовиков слышались голоса: «Влипнем же!» Тут возникает сквозной вопрос: почему генералы Великой Отечественной, пережившие порой и лагеря, смогли объяснить Сталину необходимость ухода из Северного Ирана и недопустимость освобождения турецкой Армении? А лауреаты-депутаты времен Брежнева лишь молчали, хотя и рисковали неизмеримо меньшим, разве что отсрочкой в расширении жилплощади... «Военными афганистами» в доверительных беседах между занятиями откровенно говорилось о неминуемости ухода из Афгана. Где же эти ученые мужи были раньше и с каким чувством провожали своих выпускников, прямо после банкета направлявшихся на ташкентскую пересылку, а оттуда сразу «за речку»?..

– Итак, наши войска входят в Афганистан. Формально по приглашению уже второго «просителя» — Амина. А потом Амина тоже убивают. Где логика?

– Я до сих пор не понимаю, для чего мы уничтожили Амина. Почему было не пригласить его в Кремль безо всякой пальбы у дворца Тадж-Бек? Даже если принять во внимание такие версии, как «Амин — агент ЦРУ» (он учился в Америке). Или что Афганистан под его началом мог резко порвать с Москвой в пользу не менее враждебных тогда нам маоистов. Хотя с чего бы? Ведь местные маоисты убили американского посла в Кабуле! Иные, в том числе конспирологические, допущения для простоты опустим…

Пуштунский националист Хафизулла Амин был одним из наиболее деятельных и амбициозных властителей на Востоке, по стилю похожим на Саддама Хусейна. Его боялись и поэтому подчинялись, как бы кто ни относился к его лозунгам. И зачем было менять Амина на сибарита Бабрака Кармаля, которому очень нравились пляжи Пицунды? Он размышлял так: шурави (советские) на своем месте, ну а я — на том, которое мне дозволили. К тому же кровопролитный штурм Тадж-Бека сыграл особую роль в дискредитации шурави, начавших выполнять «интернациональный долг» с команды «пли».

– Означает ли это, что стратегически война была проиграна с первого боя?

– Я вспоминаю афоризм одного из родоначальников современной афганистики Андрея Снесарева — он первый, наряду с Николаем Пржевальским, генерал царской военной разведки. Он говорил: «Предусмотришь двести вариантов, а события пойдут по двести первому». То есть, когда мы говорим об Афганистане, стратегическое планирование уходит в тень. Все-таки это очень специфическая этнокультурная среда. Я думаю, что, если бы мы не бросили последнего лидера — Наджибуллу, пришедшего на смену Кармалю, Афганистан пошел бы по другому пути. Наджибулла все же обладал личной харизмой и, самое главное, опирался на свое весьма авторитетное для пуштунов племя — сулейманхель. Соплеменникам он, конечно же, подыгрывал, а те, в свою очередь, мотивировали других.

– А какой мог быть другой путь у страны с таким сложным «культурным узором»?

– Здесь начинается бесконечная череда «бы». Например, там бы не появились талибы. Вернее, не смогли бы прорасти так глубоко. Потому что Наджибулла представлял достаточно светское начало, в том числе, повторим, среди пуштунов. Тут возникала возможность потихоньку-полегоньку склонить Афганистан к модернистскому пути развития. Да, он остался бы исламской страной, но по очень дальней аналогии мог бы стать похожим на Алжир, а то и на советский Таджикистан. То есть исламской страной, но при этом с влиятельной светской прослойкой и мотивацией. Однако тут США нашли Бен Ладена. Он сначала привез в Афганистан (через Пакистан) «арабских двадцатипятитысячников», потом эти «интернационалисты» занялись подготовкой талибов. Поскольку Наджибулла худо-бедно укреплял власть, Запад решил выжечь все, что с ним связано. Этим выжиганием занялись талибы, в переводе — «учащиеся медресе». Сначала их было до 600 человек, потом — две тысячи, еще позже — до двенадцати. И наконец, резкий скачок до 60 тысяч. Он практически совпал с нашим уходом из Афганистана.

– Ответственные лица в Москве понимали, кто такие талибы, осознавали угрозу? Может, с талибами надо было своевременно начать договариваться?

– Дело в том, что в тот момент шурави с талибами разошлись. Они появились в 1988 году, а мы ушли в начале 1989-го. А само понятие «талиб» мне встретилось годом раньше. Появилась информация, что отряд какого-то муллы Насима был усилен несколькими талибами. Мы еще думали, как этот термин перевести. С опытным афганистом подполковником Костровым решили, что это «исламские замполиты». И в течение полугода во всех наших оперативных документах они так и назывались. Мы предполагали, что с помощью этих «замполитов» моджахеды укрепляют хромающую дисциплину. Но в дальнейшем из этих «комиссаров» стали формироваться целые боевые отряды. Они становились политически самостоятельными и — за счет опытных инструкторов — наиболее боеспособными. С учетом того, что большинство талибов — это пуштуны, стало понятно, что талибы стали первыми, кто по факту централизовал по меньшей мере пуштунскую часть страны. А это две трети Афганистана.

– Формальной целью советского пребывания в Афганистане была нейтрализация душманов-моджахедов, с которыми вы и воевали...

– И воевали, и договаривались — раздавали им галоши, еще более дефицитные дрова (ящики от боеприпасов), сливали солярку, лечили, в том числе и вчерашних боевиков... Со временем это могло дать эффект. Но не сразу. Тогда в своем большинстве они, кроме своего племени, никого не признавали. Однако их отношение к шурави, даже сегодняшним, непростое, но в целом уважительное.

– Странно, что Наджибулла, который, казалось бы, раньше других должен был понять суть Талибана, оставался невозмутимым.

– Думаю, он до конца верил, что Союз не даст его свергнуть. Но нас поджал 1989 год. Шла перестройка, стало не до них. Хотя уже было понимание, что талибы — главная угроза. Потенциально для всей Средней Азии…

Я попал в Афганистан в 1987 году «под задачу» участвовать в обеспечении бескровного вывода войск. Это было мудрое решение. Вышли мы грамотно, не как англичане в XIX веке. Это когда из 17-тысячного корпуса в живых остались 46 человек, включая прототип доктора Ватсона. По маршруту нашего вывода были «прикормлены» практически все банды…

– Какими виделись перспективы Афганистана? Кого-нибудь из советских или потом российских ответственных лиц волновала судьба бывшего союзника?

– Какое-то время оставалась надежда, что Наджибулла удержится сам. В крайнем случае разделит страну, оставаясь в ее северной части вместе с относительно светскими северными пуштунами, узбеками и таджиками. До 1993 года в Афганистане оставался наш довольно-таки серьезный советнический аппарат. Но потом мы прекратили всякую помощь. Тогдашний министр иностранных дел Андрей Козырев прямо говорил, что для него главным является выстраивание отношений с западными партнерами, с США. Наджибуллу сдали. Сопротивляться уже набравшим силу талибам он не смог. Тем более что к ним примкнули и просто моджахеды.

Правительство Наджибуллы (по образованию он был врачом-гинекологом) продержалось еще три года. Пока шли поставки вооружения из СССР... Свергнутый Наджибулла еще четыре года скрывался в кабульской миссии ООН. 27 сентября 1996 года талибы ворвались в здание миссии. Бывшего лидера страны подвергли жутчайшим пыткам. Его изуродованное тело подвесили за стальную петлю у ворот президентского дворца. Страна обновила свое имя — стала исламским эмиратом. Впрочем, обновила, как всегда, ненадолго…

– Что представляет сегодня собой страна, где сложили головы без малого 14 тысяч советских солдат и почти 12 тысяч солдат коалиции НАТО — участников операции «Несокрушимая свобода»?

– Я бы характеризовал Афганистан так: это квазисамостоятельное образование, признаваемое мировым сообществом благодаря иностранной оккупации, по традиции неэффективной. Дальше по пунктам. Первое: сегодня большинство афганцев менее, чем когда-либо, осознает себя гражданами единого государства, так как за два военных поколения привыкли рассчитывать лишь на родное племя, а то и отряд самообороны. Второе: считает Талибан не «авангардом международного терроризма», а силой, сколько-нибудь регламентирующей духовную и материальную сферы бытия. Третье: воспринимает иностранцев в лучшем случае как источник разнообразия «наркоцентричной» хозяйственной жизни, в худшем — цивилизационными антиподами, навязывающими им почти марсианские стандарты и воззрения. И последнее: относится к войне как к форме существования, единственно доступной их пониманию и опыту.


17 февраля 2018


Последние публикации

Выбор читателей

Владислав Фирсов
8370545
Александр Егоров
940827
Татьяна Алексеева
775904
Татьяна Минасян
319186
Яна Титова
243109
Сергей Леонов
215717
Татьяна Алексеева
179142
Наталья Матвеева
176557
Валерий Колодяжный
171204
Светлана Белоусова
157271
Борис Ходоровский
155356
Павел Ганипровский
131006
Сергей Леонов
112002
Виктор Фишман
95617
Павел Виноградов
92450
Наталья Дементьева
91736
Редакция
85313
Борис Ходоровский
83213
Станислав Бернев
76847