«Время собирать «грязные камни» – так называлось журналистское расследование автора этих строк, опубликованное в нашей газете в 2006 году. Эта история о том, как в Ленинграде, Ленинградской области, Карелии, Подмосковье, на Семипалатинском полигоне в Казахстане создали и испытали оружие массового поражения – боевые радиоактивные вещества (БРВ). Их сейчас называют радиологическим оружием, «грязной бомбой». В процессе создания оружия, испытаний его опытных образцов именно наша земля оказалась загрязнена, отравлена радионуклидами. Это участки на Шкиперском протоке Васильевского острова, на испытательной базе ВМФ в поселке Песочное Выборгского района Ленинградской области, на островах Коневец, Хейнясенмаа, Кугрисаари, Макаринсаари, Мёкериккё в Ладожском озере. Сегодня мы публикуем третью и последнюю часть (первая и вторая – в № 24, 25 «СМ») материала о том, какие еще опасные сюрпризы может таить земля на Шкиперском протоке, что происходило на борту опытового судна «Кит», как в ЦК КПСС узнали о том, что на нем полно радиоактивных отходов, почему началась эпопея по его подъему и эвакуации на Новую Землю. О том, что ядерный полигон на Новой Земле начинался на Ладоге, какие усилия пришлось приложить для очистки ладожских островов от радиоактивной грязи и какое еще оружие испытывали на озере, из которого мы пьем воду.

«ТОЛЬКО КАМНИ СТУЧАЛИ ПО МЕДНОМУ ШЛЕМУ»

Капитан I ранга Андрей Краморенко сейчас служит в НИИ спасания и подводных технологий ВУНЦ ВМФ «Военно-морская академия» начальником научно-исследовательского управления. Далеким летом 1990 года он был старшим лейтенантом.

Вот его рассказ.

– Первая экспедиция была в 90-м году, я жил в одной каюте с матросом-химиком Олегом Дуловым, он мне все объяснил – куда можно ходить, а куда нельзя. Никакого благоговейного ужаса перед радиацией не было, а меры по защите принимались внушительные. Мы тогда изучали корпус, поняли, в каком он состоянии.

Вторая экспедиция началась весной 1991 года. Руководил экспедицией контр-адмирал Тулин. А он до этой истории уже был в Чернобыле, и организация по защите здоровья была очень серьезная. У всех была защитная одежда, респираторы. Палубу «Кита» покрыли спецсоставом со свинцом, мы знали, где можно ходить совершенно безопасно. Первая серия этого состава была грязно-розовой, а когда «Кит» поставили в док, сверху покрыли уже оранжевой. Что на «Ките» было скверно: местные рыбаки, а может, и военные использовали трюм для слива льяльных вод. Там было и масло, и мазут отработанные. И все это перемешано с радиоактивными отходами.

Мы опасались, что, когда начнем судно дергать, эта смесь потечет в Ладогу. Мазут представлял большую проблему, он мешал забирать воду из трюма в танкеры, да еще солнце его подогревало, запах шел сильнейший. У нас все было огорожено наплавными ограждениями «Рапид». В ограждении воротики, их открывали, когда нас судно доставляло на работу. Все было тщательно продумано, рядом постоянно дежурил мусоросборщик, если что-то уходило за ограждение, он сразу же подбирал.

Работаем, вдруг в проливе появляется маленький, нахальный буксирчик. Он попер прямо через заграждения и смял их. От такой наглости все обалдели. На борту буксирчика бегали люди, что-то кричали, бросали за борт какие-то устройства для забора воды. Я понял – это экологи! Мы знали, что прямо у них по курсу есть подводный каменный плоский выступ. А этот катерок пер прямо на него. И выскочил на камень, остановился, накренился, и я услышал команду Тулина: «Арестовать мерзавцев!» На борт буксирчика высадились рослые матросы, всех экологов задержали. Доставили на наш борт, и тут я увидел лицо «врага»: это был мой одноклассник. Длинный, тощий, как сейчас говорят, ботаник. Я ему: «Ты что здесь делаешь?» Он грозно: «А ты что?» Отвечаю: «Работаю». А он в крик: «Вы, военные, все скрываете, льете отраву в воду Ленинграда!» Я ему: «Дружище, очнись, до питьевого водозабора сотни миль». Не знаю, откуда взялись эти зеленые, тогда ведь был такой хаос, предчувствие гражданской войны. И тогда контр-адмирал Кирилл Тулин сказал: «Ребята, отстаньте от нас. Мы ничего не привезли, мы увозим то, что накоплено в «Ките»!» Это была яркая картина, надо было видеть их лица.

Убирать «Кит», конечно, надо было, и слава богу, что его тогда убрали, потому что на фоне того, что произошло потом в стране, мы бы его стали убирать только в начале 2000-х. Степень его проржавленности была удивительная. Вот этот съеденный коррозией корпус и был первой сложностью при подъеме. Вторая – он лежал в очень стесненных условиях. С правого борта нам даже понтоны поставить было некуда, так близко были камни. Третья – это малая глубина. Мы, судоподъемщики, очень не любим, когда на малой глубине затоплено малое судно, да еще по самую палубу. А четвертая сложность – ладожские шторма. Всегда неожиданные и свирепые.

Я работу на «Ките» называю лебединой песней, которая была спета при Советском Союзе. Море отличных специалистов, любые технические средства, много понтонов, их просто некуда было ставить.

Самым памятным для меня был момент, когда надо было промыть тоннель под днищем, чтобы завести полотенца. После этой истории меня наградили орденом «За личное мужество». Хотя я не был каким-то выдающимся героем. Какие уровни излучения были? Нас после каждого подъема обмывали, потому что когда мы занимались раскопками, то водолаз на себе выносил и 3 тысячи распадов, и 10 тысяч. Бета-излучающие радионуклиды – стронций-90 и цезий-137 в материал водолазного костюма не проникали, поэтому такое обмывание хорошо помогало.

В середине корабля заводка строп не представляла никакой сложности, там были каменные выступы и щели под килем. Проблема была в носу, надо было остропить пару двухсоттонных понтонов во что бы то ни стало. Потому что первым решили поднимать нос, а уж потом корму. Но нос был погружен в глину.

Когда в первый раз спустились, я потрогал ее рукой, а она – как пластилин. А самые страшные работы при судоподъеме – при промывке тоннелей. Хуже для водолаза работы нет. Мы с командиром второй смены Родионом Ворошиловым в училище учились вместе, покумекали. Спрашиваю: «Ну что, Родька, делать будем?» Он: «На крайний случай есть грейфер, яму выкопаем, это будет как забой, из него пойдем вести траншею». На том и порешили. Но насколько бывший эсминец погружен в грунт, мы себе не представляли. Как сейчас понимаю, погружен он был на метр. Наш крановой копнул три раза, сказал, что нам хватит. Мы ему: «Да копни еще раз». Ну, он и копнул. Когда мы в следующий раз с Родей туда спустились, я понял, что дна-то не стало – появилась огромная яма.

Раньше мы к «Киту» подходили по дну, а теперь спускаемся вниз, а там зияющий провал. Спрашиваю потом Родьку, как будем работать. А он: «По инструкции».

У нас был мощный водонапорный агрегат, мы сделали рукава, металлическую коническую насадку, в водолазном деле ее называют пипкой. Естественно, при таком давлении водолаз ее в руках держать не мог, привязали к ней лом. Водолаз спускался и бухал этот лом в грунт, чтоб держался.

Мы проработали два дня и поняли, что дело не идет. Лом постоянно вырывало, у нас траншеи не получалось. И тут Москва стала проявлять нетерпение. Нам сообщили: еще немного, и с Балтийского флота приедут чудо-водолазы. И эта бригада покажет нам, лодырям и бездельникам, как надо работать. Тут я завелся: «Родя, приезда чудо-водолазов не переживу». Решил – пойду сам и посмотрю, что происходит, наверное, пипку надо ставить прямо в забой. Родька проявил свои лучшие качества и сказал, что не по инструкции он работать не будет.

А я пошел. Поставил пипку в упор к глине. А ведь когда размываешь, темень такая, что открывай глаза, закрывай – все равно ничего не видно. Только камни стучат по медному шлему. Напор воды такой, что, когда у меня рука попала под струю из сопла, трехслойную перчатку просто разорвало. Я решил ощупать глину рукой: она вибрировала, пульсировала, но не размывалась. И я понял, что надо ставить сопло в упор. И почувствовал, что она стала резаться пластами.

Проработал часов семь подряд, один раз вышел передохнуть, согреться. Потом пошел второй раз, потому что эти чудо-водолазы уже дышали в затылок. Больше всего я боялся, что вырвет этот чертов лом, а меня отбросит неизвестно куда. И как потом искать траншею? Проработал я так до полуночи, и тут командиры сказали: кончайте это безобразие, не война же, с утра продолжите.

Утром только часа два проработали, чувствую – лечу! Лечу вверх тормашками. Это самое скверное ощущение водолаза – так лететь. Потому что если случится задержка дыхания, то могут разорваться легкие. Я наверх вылетел благополучно, тут же нажал предохранительный клапан и плавненько опустился на грунт. Куда опустился – не знаю. Водолаз ведь не стоит на грунте во весь рост, он либо стоит на четвереньках, либо лежит.

И вот встал я на четвереньки, как собака, думаю – где я, что случилось? Пополз вперед и обнаружил интересную вещь: первое – я нащупал пипку, она была на месте. И лом был на месте. Но поскольку давление было большое, пипку вырвало из шланга и я вместе с шлангами улетел.

А Родион сверху тревожится: «Все в порядке? Почему ты ушел на грунт?» Отвечаю: «Со мной все в порядке, я не ушел на грунт, а вернулся». Потом заметил – такого раньше не было: вода-то кругом не черная! Коричневая вода.

А с чего она коричневая-то стала? Я пошел по этому забою вперед и увидел замечательную картину – маленькую-маленькую полосочку света. Это я, перед тем как вылететь, прошел под киль и грунт отвалил. Тогда руками расширил я отверстие и вылез на ту сторону. А тут Родион в телефоне паникует: «Андрей, Андрей, где твои пузыри, мы не видим твоих пузырей!» Я ответил: «Родя, спокойнее, посмотри с другой стороны корабля, я прошел под килем». И тут я радостно поднялся наверх.

И Родя говорит своему водолазу: «Одевайся, нам ведь надо провести проводник под килем». Водолаз погрузился, пробыл под водой и докладывает: «Тоннеля под водой нет! Все осмотрел – нету». Говорю: «Ладно, Родя, последний подвиг ради Родины, одевайте меня». Спустился я и по своим ощущениям вышел в тоннель, протащил проводник, естественно, пошли большие доклады в Москву. Стал кран шевелиться, строп готовить, заводить его, понтоны приспосабливать.

Потом начался сам подъем. Подстропили понтоны, и в ночь на 24 июня мы подняли носовую оконечность. Потом у нас вышла полностью палуба из воды, стали готовиться к откачке смеси из трюма в спецтанкеры, это муторная, я доложу, работа. Потом откачивали воду, чистили ее от радионуклидов, мазута при помощи ионно-обменных фильтров. Знаменитый Владимир Булыгин руководил очисткой, пугал и восхищал журналистов. Одна особо настырная журналистка спросила его: «Владимир Константинович, а насколько вы уверены, что вода, которая сливается в Ладогу, чистая?» – «Уверен», – ответил Булыгин, взял кружку и выпил сливающуюся воду. И предложил выпить ей…

Когда из «Кита» во второй раз откачали, очистили воду, то сказали – поехали! Подошел буксир и дернул. А «Кит» с места не сходит. Еще раз дернули – не сходит. Дергали, дергали несколько часов, стали разбираться, оказалось, что перо руля и кронштейны все еще замыты грунтом. Тогда мичман Толя Иванов, высокий, худой как палка, ушел под воду. Мичман работал восемь часов. Он в одиночку отмыл эти кронштейны, а для того, чтобы пипку не унесло, он подвязывал ее прямо к кронштейну и упирался в нее спиной. Никакой видимости там не было, работал он на ощупь, мужик был просто двужильный. Его потом наградили орденом «За личное мужество».

Когда он отмыл кронштейны, мы вытащили «Кит» в пролив и потащили к доку. Вышли мы часа в два июльской ночи. Ведем его на понтонах к доку, а над нами дамокловым мечом висит штормовое предупреждение. Уже в десять утра ожидалось резкое ухудшение погоды. Надо спешить. Спешили настолько, что не было времени отстропить понтоны. И было принято совершенно варварское решение – резать стропы автогеном. В моей практике больше такого не было. Мы сидели с моим добрым товарищем Сергеем Синяковым, капитаном 3-го ранга, и резали автогеном стропы.

На первом стропе было страшно, потом, когда строп лопнул и понтон со вздохом приподнялся, мы спросили – и это все? Срезали автогеном стропы, и только затащили «Кит» внутрь дока, как сломалась лебедка, тянущая строп. И нужно было его менять. А без понтонов «Кит» стал катастрофически быстро тонуть и валиться на бок. По законам доковых операций судно с креном ставить в док нельзя. Вытаскивать тоже. И в этот момент Юрий Куц, главный инженер экспедиции, сказал – будем откренивать за мачту! Конечно, решение было отчаяннейшее. Куц за работу по «Киту» тоже получил орден «За личное мужество».

И вот мы мачту отстрапливаем, циклон все ближе, корабль погружается, крен спрямить не удается. А тут – бах, кончик мачты обломился. Пришлось снова заводить строп. Содом и Гоморра! И тут докмейстер, жаль, не помню его фамилии, смелый парень, говорит: «А, всплываем». И вот мы держим «Кит» за мачту, он тонет, а док всплывает. Наверное, это был Божий промысел – корабль встал на ровный киль. Док всплыл, под «Китом» был поддон, в него слилась мазутная вода из трюма.

Но когда «Кит» всплыл, случилось то, что любят показывать в американском кино: страшного злодея убьют, все успокоятся. И тут он снова встает! У нас же гадость заключалось в том, что один из понтонов не уплыл.

Все уплыли, а он остался стоять рядом с доком. И кто-то сказал: «Ребята, а у него же стропы попали под аппарель…» Понимаете, у дока есть откидывающаяся аппарель, и если строп попал под крышку, то док мы закрыть не сможем. А значит, и уйти не сможем. А шторм все ближе. Звучит команда – спустить водолаза, чтобы проверить, куда попал строп. Причем никто не понимает, что делать, потому что строп весит тонну. Его не вытащишь вручную, тем более обрезанный, это же вообще мрак. Спустился я, пошел по этому стропу вниз, и оказалось, что строп зацепился не за аппарель, а за грунт. Аппарель была свободна! И тут же после моего доклада аппарель закрыли и увели док за острова. Успели до подхода шторма закрепить его на бочках.

А 5 августа, в день моего рождения, мы снялись с якоря, прошли всю Ладогу, вошли в Свирь. Прошли Онегу, Беломоро-Балтийский канал, часть народа вернулась назад, а меня как водолазного специалиста взяли на Новую Землю. Пошли мы к ней. Пока шли Беломоро-Балтийским каналом, работали вовсю, заделывали все отверстия в корпусе «Кита», готовили его к выводу из дока. Применяли всевозможные клеевые составы, эпоксидную смолу. Клеили полосами, особенно ни на что не надеясь, там ведь было столько коррозии. Тяжелая была работа, сизифов труд. Но и без понтонов выводить «Кит» из дока было страшно.

Пришли на Новую Землю 18 августа 1991 года. А 19-го нас построил начальник экспедиции и сказанул нам речь, от которой всем стало не по себе. ГКЧП! Контр-адмирал Тулин говорил, мы выполняем государственную задачу, но мы понимали: то, что мы делаем, по сравнению с тем, что происходит в Москве, просто муравьиная возня. Стоим мы в забытом богом месте, в губе Черная. Там, где был ядерный взрыв, где остался стоять эсминец «Гремящий».

Пришел кран, пришли северяне. Мы поставили «Кит» возле эсминца. И главный инженер Северного флота спросил, глядя на «Кит»: «И вы с этим возились три месяца?» Так мне обидно стало. За несколько дней поставили мы «Кит» рядом с эсминцем. И он утонул, так же как и на Ладоге, точно на такой же глубине и точно в таком же положении. После этого мы погрузились на свои плавсредства и пошли обратно в Беломорск под дикие завывания победившей демократии.

Скажу так: более памятного судоподъема, ни с чем не сравнимого по ощущениям, по совершенно фантастическому результату, у меня не было. Это была чистая победа.

НАСКОЛЬКО ОПАСЕН БЫЛ «КИТ»?

Во время этого журналистского расследования мне довелось слышать об этом самые полярные мнения. Одни говорили: да весь бывший немецкий эсминец пропитан радиоактивными помоями от трюма до мачты, на нем ведь взрывали заряды с боевыми радиоактивными веществами. Побудешь пять минут – схватишь лучевую болезнь. Другие твердили: да ничего опасного «Кит» из себя уже давно не представлял. Все радионуклиды давно распались. И зарядов на нем не взрывали, а просто отрабатывали растворы для дезактивации.

Мне удалось найти еще одного специалиста, который участвовал в подъеме и выводе «Кита» на Новую Землю. Он попросил, чтобы его имя в моем расследовании не упоминалось. Поэтому назовем его Петр Седов. Вот что он рассказал:

– На судне все пришлось покрывать специальным полимерным покрытием. Потому что радиоактивное загрязнение поначалу впиталось в палубу, его годами смывало в Ладогу, а металл сильно поржавел. И эта ржавчина отслаивалась. Мы поначалу боялись, что внутри могли оставить два фугаса с БРВ, но их мы не нашли. Надстройку у «Кита» срезали, положили на палубу, накрыли все это маскировочной сетью, чтобы ничего не было видно. На шлюзах Беломоро-Балтийского канала, как только услышали, что в доке радиоактивный корабль, народ в ужасе разбежался, а мы стояли двое суток, пока КГБ всех не нашел и не заставил работать. Потом уже сотрудники КГБ плыли впереди нас, чтобы обеспечить наш проход, потому что слухи ходили совершенно фантастические. Уверяю, «Кит» вовсе не был так радиационно опасен, как это нам казалось. Его эвакуация была проведена как санация источника водоснабжения Ленинграда. Мы отбирали для анализов и воду, и водоросли, и образцы грунтов вокруг «Кита», мы все проверяли. И посчитали – если жители Ленинграда будут пить эту воду и есть эту рыбу, то это будет не более 2% от допустимых норм радиационной безопасности.

Вот тут я с Седовым не соглашусь: это суждение исходит из того, что вся радиоактивная грязь осталась бы в трюмах «Кита» навсегда. Но ведь судно обязательно через десять – двадцать лет развалилось бы на части во время очередного шторма. И тогда тысячи тонн очень «грязной» воды ушли бы в Ладогу. До водозаборов пятимиллионного города они бы не дошли, а вот влияние на огромную акваторию вокруг – на водоросли, рыбу, птиц – оказали бы огромное. Пока никаких материалов в открытой печати о том, насколько опасна для Ладожского озера была радиоактивная грязь на бывшем опытовом судне «Кит», сколько ее оказалось на дне, какой площади было это пятно, сколько радионуклидов было накоплено рыбой, водорослями, не было – все это изложено на страницах, хранящихся в секретных библиотеках отчетов.

НАСКОЛЬКО «ГРЯЗНЫМИ» БЫЛИ ОСТРОВА?

По данным Анатолия Куцкова, капитана I ранга в отставке, председателя Совета организации ветеранов Приозерского полигона, начавшиеся в 1986 году радиоэкологические исследования продолжались 23 года – вплоть до 2009-го. Промежуточным результатом исследований была эвакуация «Кита». А вели эти исследования три десятка организаций. Вместе со специалистами в/ч 99795 в них принимали участие сотрудники Радиевого института имени В. Г. Хлопина, Курчатовского института, ЦНИИ имени академика А. Н. Крылова. ООО «Интершельф», Военно-медицинской академии имени С. М. Кирова, химслужбы ЛенВМБ, Аварийно-технического центра Минатома России, санитарно-эпидемических станций Санкт-Петербурга и Приозерска и многих других столь же авторитетных организаций. Было установлено, что в ряде мест имели место локальные (площадью в единицы – десятки квадратных метров) загрязнения территории островов долгоживущими радиоактивными веществами (в основном цезием-137 и стронцием-90). Силами специалистов 195-го Отряда особого назначения эти места были дезактивированы – на захоронение в специальные могильники были вывезены десятки тонн зараженного грунта и загрязненных остатков инженерно-строительных конструкций. Исследователи сделали вывод, что в настоящее время последствия проводившихся в 50-е годы работ в районе Северо-Западного архипелага минимальны.

И хотя гриф секретности с проводимых на Ладоге работ с БРВ был снят еще в 1991 году, некоторые из участников работ по мониторингу экологической обстановки на Ладожском озере и по эвакуации «Кита» деликатно от предложений поделиться воспоминаниями уклонились.

НОВЫЕ УЧЕНИЯ

Для ветеранов войсковой части 99795 громом средь ясного неба прозвучало известие о том, что директивой министра обороны Анатолия Сердюкова их часть ликвидирована. Но Анатолий Куцков решил бороться за сохранение такой нужной для страны организации и написал электронное письмо Президенту РФ Владимиру Путину с просьбой вмешаться. Потом написал письмо на имя вновь назначенного министра обороны Сергея Шойгу. И доказывал – полигон закрывать нельзя, многие организации после его ликвидации останутся без испытательной базы. В середине декабря 2012 года Анатолий Куцков получил ответ из Военно-научного комитета Вооруженных сил РФ. Из ответа следовало – войсковая часть 99795 переформировывается в научно-испытательный центр 12-го Центрального НИИ МО РФ. Именно на его площадках и будут проводиться испытания образцов вооружения, военной техники. В том числе испытаний образцов морского вооружения, разработанных госкорпорацией «Росатом», а также других министерств и ведомств в интересах Министерства обороны Российской Федерации.

А в марте уже этого года Сергей Донской, министр природных ресурсов и экологии РФ, во время визита в Петербург заявил: «В этом году будут подготовлены все документы, а в следующем выйдет постановление правительства о создании долгожданного национального парка «Ладожские шхеры».

Чей вес – Министерства обороны или Министерства природных ресурсов – сейчас в стране больше, думаю, объяснять не нужно. Так что рядом с национальным парком всего в девяти километрах продолжатся испытания новых торпед, бомб и всевозможных «изделий». И какие следы оставят после себя эти испытания, будет вновь закрыто грифом с двумя нулями.

Редакция послала запрос министру обороны Российской Федерации, генералу армии Сергею Шойгу. Просили предоставить информацию о том, какова радиационная обстановка на островах, где проводили испытания БРВ, могут ли повлечь за собой загрязнение радиоактивными, токсичными и иными вредными веществами островов, акватории Ладожского озера испытания образцов вооружения, военной и специальной техники (ВВСТ). И получили ответ.

«На территории островов силами Минобороны России проведены мероприятия по разведке участков радиоактивного загрязнения местности, реабилитации и локализации загрязненных участков, установлено ограждение и предупреждающие знаки и осуществляется мониторинг радиационной обстановки. Коллективного риска для населения не имеется.

В настоящее время на островах Западного архипелага Ладожского озера и на его акватории проводятся испытания образцов ВВСТ, которые не влекут за собой загрязнение территории радиоактивными, токсичными и иными вредными веществами».

БУДУЩИЕ ВОЙНЫ ВСПЫХНУТ ИЗ-ЗА ВОДЫ

Эти прогнозы озвучивали с самых высоких трибун. Об этом заявлял в 2013 году гендиректор Продовольственной и сельскохозяйственной организации ООН (ФАО) Жосе Грациано да Силва на всемирном водном саммите в Будапеште. О том, как важно качество воды в Ладоге и Онеге, говорил на заседании Совета безопасности РФ в ноябре того же 2013 года и Владимир Путин:

– Самое серьезное внимание предстоит уделить восстановлению озера Байкал и водных ресурсов Ладожского и Онежского озер – крупнейших резервуаров пресной воды... Отмечу, что ухудшение качества вод Ладожского и Онежского озер может привести к проблемам с обеспечением питьевой водой всего Северо-Западного региона Российской Федерации.

Этим вопросом нужно заняться предметно как на федеральном, так и на региональном уровне.