Время собирать «грязные камни»
СЕКРЕТЫ СПЕЦСЛУЖБ
«Секретные материалы 20 века» №24(436), 2015
Время собирать «грязные камни»
Виктор Терешкин
журналист
Санкт-Петербург
1514
Время собирать «грязные камни»
1994 год. Здания лабораторий на Шкиперском протоке, д. 16. В них разрабатывали «грязную бомбу»

«Время собирать «грязные камни» – так называлось журналистское расследование автора этих строк, опубликованное в «СМ» в 2006 году. Эта история о том, как в Ленинграде, Ленинградской области, Карелии, Подмосковье, на Семипалатинском полигоне в Казахстане создали и испытали оружие массового поражения – боевые радиоактивные вещества (БРВ). Их сейчас называют радиологическим оружием, «грязной бомбой». В процессе создания оружия, испытаний его опытных образцов именно наша земля оказалась загрязнена, отравлена радионуклидами.

Это участки на Шкиперском протоке Васильевского острова, на испытательной базе ВМФ в поселке Песочное Выборгского района Ленинградской области, на островах Коневец, Хейнясенмаа, Кугрисаари, Макаринсаари, Мекерикке в Ладожском озере. Сегодня мы публикуем первую из трех частей материала о том, какие еще опасные сюрпризы может таить земля на Шкиперском протоке, что происходило на борту опытового судна «Кит», как в ЦК КПСС узнали о том, что на нем полно радиоактивных отходов, почему началась эпопея по его подъему и эвакуации на Новую Землю. О том, что ядерный полигон на Новой Земле начинался на Ладоге, какие усилия пришлось приложить для очистки ладожских островов от радиоактивной грязи и какое еще оружие испытывали на озере, из которого мы пьем воду.

ТАЙНЫ ШКИПЕРСКОГО ПРОТОКА

В конце 2012 года из Комитета по природопользованию Санкт-Петербурга я получил ответ на свой запрос: на участке радиоактивного загрязнения № 1360 по адресу: улица Шкиперский проток, д. 16, проведена дезактивация всех 23 очагов загрязнения. И заверили – радиационный фон на всей площади объекта не превышает допустимых значений, все радиоактивные отходы с территории удалены. С большим трудом удалось попасть на дезактивированный участок. Замеры гамма-фона показали, что земля «чистая». Но меня не оставляло опасение, что бывшая ядерная помойка еще может преподнести сюрпризы. Мне удалось найти специалиста, который участвовал в дезактивации на Шкиперском протоке несколько лет назад. Мы встретились в редакции, и он стал рассказывать. Я убедился, что Василий Иванов (имя и фамилия по просьбе моего собеседника изменены) знает эту территорию от «А» до «Я». На схеме участка, который был дезактивирован, он показал, где находились лаборатории, стояла цистерна с жидкими радиоактивными веществами, где хранилище для источников, а где были «горячие» камеры.

Из досье «Секретных материалов ХХ века»

«Горячая» камера». Помещение для работы с радиоактивными веществами высокой активности без присутствия человека. «Горячая» камера имеет биологическую защиту, оборудуется смотровым защитным окном, манипуляторами для дистанционной работы и рядом приборов, устройств и приспособлений в зависимости от характера исследований, выполняемых оператором. «Горячие « камеры входят в состав исследовательских атомных центров и лабораторий». (Большой энциклопедический политехнический словарь. 2004.)

Иванов уточнил, что они перед дезактивацией нашли специалистов, работавших с БРВ, которые рассказали, что в цистерну закачивали состав со стронцием-90, но он был с примесью цезия-137. Из нее жидкость заливали в емкости уже из шланга с краном в «горячих» камерах.

– Интересно вот что, – вспоминает Иванов, – береговая линия залива, когда там работали с боевыми радиоактивными веществами, проходила прямо по участку, где располагалась секретная в/ч 70170. Мы нашли карту 1948–1949 годов и сами удивились этому. Со слов ветеранов, вода и иловые осадки в бухтах рядом с войсковой частью были настолько «грязными», что, когда там опрокинулась лодка, в которой каталась парочка, пришлось изъять у них всю одежду и загонять в душ. Несмотря на всю грубость приборов того времени, они показали, что одежда просто «светит». Но тогда нормативы были другие. Тогда сбрасывалось, сбрасывалось и сбрасывалось. И это было в порядке вещей. Норматив не превышаем? Не превышаем! Тогда – сбрасывай! Есть! Мне даже пришлось увидеть кусок радиоактивной взрывчатки. На Шкиперском протоке велись и эти работы.

Василий Иванов отметил, что, когда он участвовал в дезактивации, ликвидаторы по буровым данным нашли «захоронку». Сделали ее в те давние времена просто – выкопали яму и скинули туда огромное количество «грязного» барахла.

– Могут ли такие же захоронки обнаружиться за пределами того участка, который вычищен? – спросил я.

– Могут, – ответил он. – Потому что здесь можно нарваться на все что угодно. Можно ожидать неприятностей по старой береговой линии, она уходила вдоль бывшего завода «Прибой». Можно наткнуться на пятно на территории НПО «ЭКРОС» – это бывший военный городок, она примыкает к очищенному участку.

– Сколько же раз чистили участок? – спросил я. – И сколько на это ушло денег? Виктор Матюхин и Владимир Бордуков, ученые, работавшие в в/ч 70170, рассказывали мне, как спустя годы после того, как часть передислоцировалась отсюда, дозиметристы, экипированные в защитные костюмы, обследовали помещения и территорию вокруг зданий. Жаловались, что засыпка чистым грунтом слоем в полметра не снижает повышенный гамма-фон. Пробы листьев с тополей и растительности на содержание радионуклидов показали – все сильно «светит».

А когда вы, профессионалы, говорите – «светит», речь идет о высоких уровнях радиации.

– Чистили в восемь заходов, – отметил он. – Сначала в 1962 году, когда оттуда уходил институт. Потом взялись за очистку в 1977-м. Но работали на основе тех нормативов, что были. Где-то выкопали яму, свалили все туда экскаватором и засыпали. Потом взялись в 1991-м. Тогда все мы ходили вокруг этого участка и от замеров хватались за голову. Потом опять чистили, но очень помалу.

И начиная года с 1995-го началась планомерная очистка. Денег ушло немерено. Там убрали и вывезли в общей сложности более трех тысяч кубометров «грязной» земли. Вся эта территория – и на дезактивированном участке и вокруг него – все равно должна оставаться под контролем Роспотребнадзора, любое строительство должно идти здесь под строжайшим контролем.

ЯДЕРНЫЙ ПОЛИГОН НАЧИНАЛСЯ НА ЛАДОГЕ

Чем дольше я собирал материалы о «грязной бомбе», тем яснее становилось – секретная войсковая часть 70170 на Шкиперском протоке не могла работать без мощного испытательного полигона на Ладоге. Что взрывы зарядов с боевыми радиоактивными веществами на опытовом судне «Кит», на ладожских островах и под водой лишь часть огромных работ по созданию не только боевых радиоактивных веществ, но и ядерного оружия. И вот оно – журналистское везение: на одном из сайтов нашел воспоминания Анатолия Куцкова – капитана I ранга в отставке, председателя Совета организации ветеранов Приозерского полигона. В 1980–1990-е годы Куцков служил начальником научно-исследовательского испытательного отдела войсковой части 99795, работал в авторском коллективе по разработке стандартов ядерной безопасности СССР. Многое о проводившихся на полигоне работах написано им в «Книге воспоминаний ветеранов», подготовленной к 60-летнему юбилею полигона. Но для ее публикации нужно, чтобы Министерство обороны сняло со многих тем грифы секретности.

Он написал о том, как на приозерской земле была создана войсковая часть 99795. Под этим наименованием скрывался созданный 9 марта 1953 года «Объект 230 ВМФ».

Анатолий Куцков встретил меня на платформе в Приозерске, с озера Вуокса как раз налетел мощный снежный заряд. Он стоял в этой снежной круговерти – высокий, под два метра ростом. И я невольно подтянулся и чуть не стал печатать строевой шаг. Куцков крепко пожал мне руку, бросил острый взгляд из-под густых бровей. И читалось в этом взгляде: а ты правду напишешь?

Куцков повел меня к мичману в отставке Анатолию Агареву. Он единственный из живущих в Приозерске ветеранов, который участвовал в испытаниях боевых радиоактивных веществ на «Ките». Перед ветеранами я положил карту Ладоги, на которой были острова Северо-Западного архипелага.

В те далекие времена им в целях секретности были присвоены условные наименования – Сури (Хейнясенмаа), Малый (Макаринсаари), Мюарка (Мекерикке). А в народе их в то время называли Оборонными. Там всюду были следы окопов, траншей, орудийных фундаментов. И ветераны стали рассказывать. Что-то не могли сразу вспомнить – ведь прошло столько лет. А какие-то детали передавали так, будто это было вчера.

Первым направлением работ «Объекта 230» были испытания боевых радиоактивных веществ. Потом, когда выяснилась бесперспективность этого оружия и работы по этому направлению были свернуты, начались исследования воздействия ударной волны и поверхностных явлений подводного ядерного взрыва на корабли и объекты инфраструктуры.

Оборонные острова были выбраны из-за особой секретности всех работ с БРВ и их опасности для населения. Для охраны островов и акватории вокруг них, для обеспечения исследований, связи подразделений на островах с материком и между собой в состав в/ч 99795 был включен 60-й отдельный дивизион специального назначения, базировавшийся в заливе Рыбный у Приозерска. Военные начали строить на берегах залива электростанцию, мастерские, склад и лазарет, лабораторное здание. Возле узкой протоки, соединявшей озеро Дроздово и залив Щучий, началось строительство деревянных щитовых зданий клуба, казармы и общежития офицеров.

Началось строительство и на Оборонных островах. На Хейнясенмаа в капонирах финских оборонительных сооружений устроили склады, построили казарму, общежитие офицеров, клуб и домик командира. На острове Макаринсаари в начале лета 1953 года поставили палатки и начали возводить двухэтажное радиобиологическое здание, вольеры для лабораторных животных и пункт санитарной обработки, состоявший из двух палаток. Обустраивался и остров Мекерикке.

Для обеспечения режима секретности на острове Хейнясенмаа построили три вышки, на которых несли службу часовые. Режим соблюдался строжайший. На всех картах Ладожского озера район Северо-Западного архипелага (полигон ЛО-20) был очерчен красной линией с указанием: «Район, запретный для плавания всех судов». Судам, следующим из южной части озера в Карелию, приходилось делать большой крюк. Гражданские суда, как правило, покорно огибали запретный район, но у командиров базирующейся в бухте Владимирской бригады кораблей на первых порах при следовании в расположение своей базы в городе Лахденпохья нет-нет, да и возникал соблазн «срезать угол» и проскочить через запретную зону. И тогда корабли охранения выходили на перехват и давали залп боевыми снарядами – впереди по курсу нарушителя. Это быстро охлаждало горячие головы и заставляло немедленно менять курс и направляться на выход.

Анатолий Агарев в марте 1953 года служил в Либаве старшиной команды мотористов на «Большом охотнике 337». И тут в Либаву прибыл капитан второго ранга из 6-го Управления ВМФ. Задача у него была – набрать на «Большой охотник» команду, прошедшую самый строгий отбор в компетентных органах. Естественно, кавторанг расписывал кандидатам самые радужные перспективы службы. И молодой Анатолий Агарев, с 16 лет служивший на флоте, поддался уговорам.

Он вспоминает, какими ударными темпами шло строительство на островах, как строили домики, сторожевые будки, казармы. А в августе привели опытовое судно «Кит» и поставили на бочки между Кугрисаари и маленьким островком. Ветераны вспомнили такие детали: «Кит» был без винтов. Их сняли, когда эсминец тащили через Ивановские пороги. Позже, когда через эти же пороги нужно было проводить доки с подводными лодками, их взорвали.

На борт «Кита» БРВ доставляли на машинах с Васильевского острова, из в/ч 70170. В заливе Рыбный автокраном перегружали на корабли. А дальше по воде – на «Кит» или испытательные площадки на островах. Возили в свинцовых контейнерах, весили они около тонны, везли их в кузове принайтовленными, то есть – закрепленными. Контейнеры были в виде усеченного конуса с диаметром основания примерно один метр, высотой также около метра и толщиной стенки сантиметров 20. Это чтобы уберечь личный состав от гамма-излучения. Цилиндрическая полость, в которую помещалась стеклянная ампула с жидкими БРВ, закрывалась свинцовой пробкой. Но летом 1954-го произошло ЧП. На ухабе контейнер подпрыгнул, найтовы лопнули. Он проломил днище кузова, заклинил кардан, и пробка из него выскочила. Ампула разбилась, и боевые радиоактивные вещества облили кузов, попали на дорогу. Офицер, сопровождавший груз, бегом помчался до железнодорожной станции в Отрадном, сообщил в часть о ЧП. К месту аварии тут же выслали машину с офицерами, матросами. Туда же отправили кран. Аварийную машину отбуксировали в лес, контейнер перегрузили на другую. А «грязную» машину облили бензином и сожгли. Из-за строжайшей секретности населению о ЧП не сообщали.

Вторая авария с БРВ имела трагические последствия. Произошла она во время перегрузки контейнера с буксира МБ-81 на «Кит». От тяжести контейнера изношенный строп кран-балки оборвался. И сорвавшийся контейнер грохнулся на палубу буксира. И опять пробка выскочила, а выплеснувшаяся радиоактивная жидкость попала на руку руководившего работами командира МБ-81 старшего лейтенанта Брусова. Через неделю рука у него воспалилась и покрылась язвами. Он долго лежал в госпитале, потом был комиссован и через полтора-два года умер.

– И после этих ЧП мы стали доставлять контейнеры на «Большом охотнике», – подчеркнул Агарев. – Ходили в Ленинград, там выше Володарского моста, на левом берегу был старый, обветшалый причал. Под покровом ночи причаливали, подходила машина с контейнером, автокран, и мы грузили контейнер на борт. По штормовому закрепляли все это «хозяйство» у носовой пушки. Мы ни спецодежду не надевали, ни противогазы. Просто личный состав уходил из первого кубрика во второй и третий, чтобы в случае ЧП не было облучения. Когда к «Киту» подходили, тоже были без защиты. Когда перегружали – тоже.

– А какой дозиметрический контроль был при этих работах? Вам кто-нибудь говорил о том, какие уровни излучения были при этих опытах? – спросил я.

– Об уровнях никто не говорил. Дозиметры-«карандаши» мы носили постоянно. Нам говорили, что, чем мы занимаемся, вещь опасная, надо беречь себя. Как сейчас помню, один полковник мне говорил, если есть возможность, – возьми на грудь, выпей водки. И мы иногда употребляли, – признался ветеран. – Было такое.

– А какую спецодежду выдавали?

– Мы надевали телогрейки, перчатки, плащи, противогазы, а потом нас проверяли дозиметрами. Противогазы и спецодежду надевали только во время испытаний. Я участвовал в опытах всего два раза. Давали расписаться – подпишись, что не разгласишь гостайну, потом нас инструктировали несколько человек – что надо делать во время опытов, чтобы не облучиться, как нужно одеться. Дезактивировались как? А водой на берегу мылись. В 1955-м, помню, появился какой-то раствор, им поливали себя, а потом окатывали водой. Пункт санитарной обработки – ПСО проходили на берегу, там стояла палатка, где переодевались. Снимали обмундирование, в котором работали, а потом уже надевали свое.

На палубе «Кита» стояли клетки с собаками. Мне нужно было накапать БРВ на палубу невдалеке от клеток. Как сейчас помню – в свинцовом футляре с ручкой стеклянная ампула, на боках у футляра две прорези, чтобы было видно ампулу. А на ампуле деления. Нажмешь на крышку, откидывается свинцовый колпачок, и ты выливаешь жидкость на палубу, одно или два деления отмериваешь. Сами боевые радиоактивные вещества – это маслянистый состав, цвет глиняный такой на просвет. А до этого нас инструктировали – сколько налить, на каком расстоянии от животных. Сами ученые сидели на острове, наблюдали за тем, что мы делаем в стереотрубы и бинокли. «Кит» в это время стоял носом на безымянный островочек, это потом уже его поставили вдоль него, когда он в 1956-м стал тонуть. Ученые одевались, как правило, в сапоги, ватные брюки, телогрейки. Противогаз, плащ с надвинутым капюшоном. Перчатки.

– А сколько ученые выжидали после того, как вы наливали БРВ на палубу?

– В первый раз мы пришли на «Кит» до обеда, и только к вечеру нам сказали идти забирать животных.

И отвозить их в химлабораторию. Во второй раз тоже налили БРВ около полудня, а забирали собак часов в девять вечера.

Из рассказов ветеранов выяснилось, что после гибели животных их катером доставляли с «Кита» на берег и передавали в лабораторию для исследования, после чего трупы сжигали или хоронили в специальных могильниках. Сотрудники радиобиологической лаборатории на животных отрабатывали те самые лекарства, которыми спасали потом пострадавших при авариях атомных подводных лодок и чернобыльцев. После свертывания работ с БРВ «Объект 230 ВМФ» был передислоцирован на материк – в залив Рыбный Приозерского района Ленинградской области и передан в подчинение Центральному научно-исследовательскому институту № 16 ВМФ. А он был полностью ориентирован на исследование поражающего действия морских ядерных взрывов. В составе полигона появился третий отдел, занимавшийся исследованием полей давления подводных ядерных взрывов. В 1960 году «230 Объект ВМФ» был переименован в «230 Объект МО» и передан в состав 12-го Главного управления Министерства обороны.

Заряды с боевыми радиоактивными веществами испытали не только на «Ките». На Хейнясенмаа, в бухте Безымянной заряд с БРВ взорвали на палубе «Малого охотника». Полусгнившие шпангоуты его сгоревшего деревянного корпуса до сих пор торчат из воды у остатков пирса в бухте.

– Прошла целая жизнь, как вы сейчас относитесь к тем опытам? – спросил я мичмана Агарева.

Он немного подумал, вскинул седую голову:

– Скажу так – работа была нужна государству для обороноспособности. Мы делали нужное дело.

Анатолий Куцков добавил:

– Расскажу вам историю, которая многое объясняет. Когда я прибыл на службу в войсковую часть 9975, а это было в 1967 году, там служил секретчиком мичман Юрий Тимофеевский.

Я работал вместе с ним долгое время в одном отделе, потом он демобилизовался. Через какое-то время после демобилизации он тяжело заболел и вскоре умер. А в прошлом году к 61-й годовщине полигона я написал статью «Объект 230 ВМФ», опубликованную в городской газете Приозерска «Красная Звезда». И когда статья вышла, мне позвонила Екатерина Тимофеевская, вдова Юры. И рассказала, что только из статьи узнала, что ее муж служил на «Ките» и на нем пришел на Оборонные острова, участвовал в испытаниях БРВ. А Екатерина Тимофеевская работала заведующей поликлиникой Центральной Приозерской больницы. Связи в медицинском мире имела большие и, когда муж заболел, стала возить его к разным специалистам. Всегда присутствовала на обследованиях. И после анализов, рентгенограмм первым вопросом к Юре был: «Имели ли вы дело с радиоактивными веществами?» И ответ был всегда – не имел! Когда рак легких уже был неоперабельным, его отпустили домой умирать.

Понимаете, уже стоя одной ногой в могиле, он ни жене, ни врачам ничего не рассказал! Вот так нас воспитывали в то время.

Фото Александра Николаева, агентство «Интерпресс»


Читать далее   >


24 ноября 2015


Последние публикации

Выбор читателей

Владислав Фирсов
8370545
Александр Егоров
940827
Татьяна Алексеева
775904
Татьяна Минасян
319186
Яна Титова
243109
Сергей Леонов
215717
Татьяна Алексеева
179142
Наталья Матвеева
176557
Валерий Колодяжный
171204
Светлана Белоусова
157271
Борис Ходоровский
155356
Павел Ганипровский
131006
Сергей Леонов
112002
Виктор Фишман
95617
Павел Виноградов
92450
Наталья Дементьева
91736
Редакция
85313
Борис Ходоровский
83213
Станислав Бернев
76847