Метрика блокадного щенка
СЕКРЕТЫ СПЕЦСЛУЖБ
«Секретные материалы 20 века» №20(406), 2014
Метрика блокадного щенка
Елена Типикина
историк
Санкт-Петербург
3195
Метрика блокадного щенка
Памятник фронтовой собаке — памятник, установленный в Москве на Поклонной горе

В официальном календаре профессиональных праздников 21 июня числится Днем кинолога МВД. Все остальные специалисты, работающие с собаками: кинологи-таможенники, кинологи ФСБ и ФСО, кинологи ФСИН, МЧС, а также вневедомственные кинологи, – пусть и остались без своего профессионального праздника, но с радостью отмечают этот день, единственный в году, когда можно и даже нужно посвящать похвальное слово служебной собаке.

ФАЛЬШИВАЯ ФРОНТОВАЯ СОБАКА

Министр культуры Владимир Мединский, инициатор установки этого памятника, на церемонии открытия говорил о «любви» и «рубле», удивился «символизму», но ни слова не сказал по существу дела:

«В системе социалистического хозяйства каждый рубль учитывался. Поэтому шел точный учет каждого танка, подбитого собакой. 300 танков – это две немецкие танковые дивизии, это больше, чем уничтожили некоторые европейские армии в кровопролитных боях с немецко-фашистскими захватчиками. А мы должны подумать о том, сколько наших жизней спасли наши четвероногие друзья. Ведь они это делали не за награды, не за медали, не за деньги. Они делали это из любви к своим хозяевам. Ни секунды не думая, бросались под танк. Так же как наши деды и прадеды, отдавали свои жизни за Родину. Наверное, есть в этом какой-то удивительный символизм!»

Ни слова о достоверной истории военного собаководства в истории минувшей Отечественной войны в этой речи не прозвучало. В высшей степени странно было услышать от человека, позиционирующего себя как военного историка, что собаки-истребители бросались под танки «из любви». Служебная собака – это все же не Анна Каренина, чтобы совершать самоубийственный поступок по неукротимому велению подобного чувства.

Стоило бы по такому торжественному случаю вспомнить и мастерство военных дрессировщиков, почтить их память. Также дерзну напомнить господину председателю Общества военных историков и о таком факте: общевойсковой приказ № 0387 «О денежном вознаграждении за боевую работу по уничтожению танков противника бойцами и командирами противотанковых подразделений» появился на свет лишь 24 июня 1943 года, когда необходимость использования собак – истребителей танков уже по большей части отпала. Подавляющее большинство танков и прочей бронетехники, достоверно подорванных собаками (а их существенно меньше, чем «более трехсот»), приходится на первые месяцы героической обороны Москвы и Сталинграда, когда к подобному средству приходилось прибегать в условиях катастрофической нехватки противотанкового оружия.

Семьдесят лет кряду стареющие и слабеющие фронтовые ветераны-собаководы обивали пороги госучреждений с одной только просьбой: «Увековечьте же нашу служебную собаку как отдельный род вооружений минувшей войны, как оружие Победы!» Казалось бы, просили не о многом, лишь о честно заслуженном праве служебной собаки быть названной тем, что она есть. А именно: успешным родом отечественного вооружения и табельным оружием бойца: кинолога-сапера, санитара, связиста, охранника, разведчика, сапера, диверсанта. У военной собаки много важных профессий.

В главном тематическом музее страны, чья задача – точная историческая атрибуция всех родов, видов и моделей отечественных вооружений, использовавшихся в Великой Отечественной, военную собаку увековечили как некую... обобщенную, условно фронтовую. Между тем такая фронтовая собака – это характерный представитель абсолютно новой породы, стандарт которой принят лишь в 2010 году. Воспроизводство для нужд Красной армии и госведомств длинношерстных немецких овчарок, изредка рождавшихся от обычных родителей, ранее было запрещено положением о племенной работе, причем запрещение было подкреплено официальным «разъяснением» по Народному комиссариату внутренних дел (НКВД), курировавшему государственное племенное и служебное собаководство.

Длинношерстная овчарка с 2010 года блистает на шоу, но недееспособна и бесполезна в реальных фронтовых условиях, так как шерсть такой собаки слишком быстро промокает насквозь, смерзается и колтунится. Скульптор, взявшийся за спешное исполнение порученного ему заказа, предпочел использовать в качестве модели собаку друзей (о чем он нам и поведал без тени смущения в интервью газете «Вечерняя Москва»), а не увековечить исторически достоверную собаку самой многочисленной и самой заслуженной породы «немецкая овчарка».

Детальное знакомство с новым памятником расстроило еще больше...

Собака эта «фронтовая», лежащая зачем-то на цепочке траков разорванной гусеницы (намек на уничтоженные вражеские танки или на брошенные при отступлении трактора?), не опознается как военная служебная собака времен Великой Отечественной войны ни по одному из имеющихся на ней атрибутов, например амуниции.

На собаке надет якобы санитарный вьюк с крестом, но советская военно-санитарная сумка той поры имела другие размер и форму. Кроме того, военно-санитарная собака имела прикрепленный к ошейнику бринзель, специальное приспособление, с помощью которого она показывала своему проводнику-санитару, что обнаружила раненого. Собака-связной несла на ошейнике портдепешник, специальную несгораемую колбу для срочной доставки донесений и приказов. Собака – истребитель танков несла массивный вьюк с несколькими килограммами взрывчатки и рычагом-взрывателем. Собака ездовой санитарной или ездовой службы была запряжена в сани или колесную нарту. Собаки минно-розыскной службы, как и караульные, конвойные, разведывательные и многие другие служебные собаки, были и вовсе неотличимы одна от другой. Брезентовый ошейник и поводок – их повседневная амуниция, как простой, не имеющий знаков различий солдатский ремень на неизвестном солдате, погибшем на безымянной высоте.

И главное: бронзовая табличка на подножии монумента умалчивает о важнейшем предназначении псов войны, о собаках инженерно-саперной минно-розыскной службы. Об их боевых достижениях, поистине спасительных для сотен тысяч людей, в табличке нет ни слова. Даже при самом приблизительном, небрежном подсчете почти четыре миллиона мин, неразорвавшихся снарядов, фугасов и взрывоопасных предметов обнаружили собачьи носы во время ведения боевых действий и в послевоенное время. Но инженерно-саперное дело Победы оказалось пренебрежительно забыто и ни полусловом не упомянуто в мемориальной табличке нового памятника, помещенного в главном музее воинской славы. Искренне жаль.

Правила новопровозглашенного стандарта оценки исторических событий лаконично сформулированы министром культуры Владимиром Мединским в его интервью телеканалу РЕН ТВ от 23 июня 2013 года (всего через два дня после открытия монумента): «Угол взгляда на историю должен быть простой».

Увы, в таком «простом», пустом и неосвещенном углу бездоказательные заявления и кратковременные эмоции отныне оказываются важнее содержательной достоверности, всегда заключенной в точно атрибутированных и бережно сохраняемых деталях.

РОЯСЬ В МУСОРЕ

В 1985 году я вступила в Клуб служебного собаководства города Ленинграда, членом которого формально являюсь до сей поры.

В 2003 году Санкт-Петербургу исполнилось 300 лет, а нашему клубу – 75. В ту пору я готовила юбилейное издание, посвященное его истории.

Юбилей ознаменовался гипрочным ремонтом, наемные рабочие вынесли полки и документацию (архивы клуба, в которых есть записи довоенной поры) в обширную темную и влажную кладовку, где нынче все это вповалку и громоздится, обрастая липкой плесенью, и по большей части уже истлело, будучи безвозвратно утраченным для истории.

По своей давней страсти рыться в любой старинной рухляди я забиралась в клубную кладовку, присаживаясь на перевернутое ведро, перебирала ветхие папки и плесневелые амбарные книги. В кладовке душно пахло (и продолжает пахнуть) тем, что неоднократно извергалось на складированные бумаги из фановой трубы.

Однажды из надорванного полиэтиленового пакета, брошенного там же, показался край выцветшей фотографии, окантованной картоном.

В пакете кроме нескольких выцветших фото собак-чемпионов (видимо, когда-то снятых с доски почета) завернутыми в оберточную бумагу лежали и три ошеломившие меня находки. Это были:

– довоенное фото (датированное 1936 годом) Петра Алексеевича Заводчикова, впоследствии командира 34-го отдельного инженерно-саперного батальона Ленинградского фронта, довоенного начальника клуба и автора знаменитых в свое время книг «Девичья команда» и «Взрыва не будет». Фото на обороте подписано им лично;

– ветхая, сложенная вчетверо уличная афиша первой послеблокадной выставки служебных собак, состоявшейся 20 августа 1944 года. Неизвестно, есть ли где-нибудь еще сохранившийся оригинал такой афиши, но ни в Музее истории Санкт-Петербурга, ни в мемориальном Музее обороны Ленинграда прежде не имелось никакой внятной информации об этом событии, празднично всколыхнувшем послеблокадный город. Служебных собак на той динамовской выставке было показано восемь. Шесть из восьми являлись немецкими овчарками, прибывшими с фронта на выставку для участия в рингах и показательных выступлениях.

Подлинная история этой августовской выставки 1944 года, гуляющая в Сети и устных пересудах, оказалась радикально искажена из-за растиражированной ошибки Ильи Эренбурга, принявшего первое послевоенное собрание городских собаководов-любителей за выставку служебного клуба. В своей книге «Люди. Годы. Жизнь» он писал: «Собак, переживших блокаду, на выставке было, кажется, пятнадцать – маленькие, отощавшие дворняжки; их держали хозяйки – тоже маленькие, высохшие старушки, которые делились со своими любимцами голодным пайком».

И последним из пакета был вынут лист отпечатанного в типографии и пожелтевшего от времени картона формата примерно А-4, заполненный с двух сторон разборчивым почерком. В моих руках оказался ОРИГИНАЛ метрики щенка немецкой овчарки, родившегося в блокадном Ленинграде 28 ноября 1943 года. Клубное геральдическое свидетельство, мгновенно и безоговорочно подтвердившее казавшийся абсолютно неправдоподобным факт того, что в осажденном городе специалистами велась целенаправленная селекционная работа с племенными животными.

Через несколько дней единоличного обладания этими тремя предметами, когда алчность посвященного уже поулеглась, афишу первой послеблокадной выставки собак я вернула клубу. Мы втроем с Мариной Коваленко и Сергеем Рыжкиным тут же вскладчину приобрели для нее застекленную раму. С той поры возвращенная афиша и занимает в Санкт-Петербургском клубе служебного собаководства свое почетное место в кабинете начальника.

О том, что ценный исторический документ, щенячью карточку, следовало бы тоже возвратить клубу, не было даже помыслов, сознаюсь.

Теперь, спустя одиннадцать лет со времени этой находки, когда пожелтевшая от времени карта уже находится в гарантированной безопасности и хранится в научном архиве академического института, я излагаю то, что разведала о ее судьбе.

Для неспециалистов поясняю, что щенячья карта – официальный, очень важный учетный временный документ, удостоверяющий происхождение щенка породистой собаки, подлежащей клубному учету. Ее получал каждый доживший до тридцатидневного возраста породистый щенок, и только лишь к окончанию возраста формирования собаки (примерно по достижении года) щенячья карточка обменивалась клубом на настоящую «взрослую» родословную, позволявшую собаке принимать участие в селекционной программе. Нижняя строка на обороте блокадной щенячьей карты уведомляет: «Подделка щенячьей карточки и записей преследуется в уголовном порядке».

СТОЛИЦА СОБАЧЬЕГО ДЕЛА

Петербург к 1917 году уже имел серьезную кинологическую базу: школа Российского общества поощрения использования собак в полицейской и сторожевой службе к 1913 году успела выпустить почти 500 учеников. К тому же первый в России питомник военно-полевых собак был организован уже в 1912 году в гвардейском Измайловском полку.

В Петербурге родился и начал военную карьеру самый дальновидный и деятельный человек поры довоенного советского служебного собаководства Всеволод Языков.

Этот человек – ключевая фигура в истории создания фундамента государственной системы служебного собаководства СССР. Его личный вклад в теорию и практику дрессировки военных собак и в систему служебного собаководства как государственной отрасли все еще мало известен, а истинные заслуги ученого-зоопсихолога и системного организатора пока не оценены по достоинству.

Вероятно, причиной незаслуженного забвения послужило то, что Всеволод Языков, автор пяти книг и абсолютно новаторских для своего времени учебников по прикладному использованию и подготовке военной собаки, неутомимый лектор и преподаватель РККА, в итоге был осужден по приговору тройки НКВД как враг народа и скончался в лагере на Колыме в начале лета 1941 года.

До Языкова учебные пособия по дрессировке военных собак, за редким исключением, описывали унифицированные приемы дрессировки, но совершенно упускали из внимания потребности самой собаки. Языков впервые заявил о необходимости научного подхода к изучению вариабельности поведения служебных животных и о том, что дрессировщик военных собак обязан учитывать психофизические возможности, склад ума, живость, темперамент и особенности характера каждой из них.

Служебные собаки довольно быстро поступили на штатную службу молодой Страны Советов, как только руководству государства доступно и убедительно объяснили, какую выгоду социалистическому режиму сулит изучение их физиологии и поведения. Не лишним будет напомнить и то, что физиологическая лаборатория, впоследствии преобразованная в Институт физиологии им. И. Павлова, располагалась тоже в Петрограде – Ленинграде.

Языков, несомненно, был чрезвычайно дальновиден. Приведем цитату из одной его работы: «Психолог-объективист (он же физиолог) пользуется терминологией физиологии для объяснения тех или иных процессов.

При таком чисто научном подходе и знании причин, вызывающих те или иные ответные действия животного, дрессировка становится на твердую научно обоснованную почву. Старое кустарничество субъективного метода, очеловечивающее психику собаки, рушится. Бездоказательность сменяется твердыми научными данными. В связи с этим для изучения научно-объективного метода дрессировки нужно, безусловно, знать основы физиологии нервной системы и иметь понятие о высшей нервной деятельности животных, т. е. знать учение об условных и безусловных рефлексах» («Курс теории дрессировки собак. Военная собака». Второе издание, заново переработанное и дополненное. Государственное издательство, 1928 год).

Особенности физиологии высшей нервной деятельности и поведения собак тщательно исследовались не только в Институте физиологии, но и в научно-исследовательских лабораториях, созданных по инициативе Языкова при Центральной школе служебного собаководства РККА и в Центральной школе погранвойск ОГПУ – НКВД.

Работа по изучению наследуемости рабочих качеств собаки велась также учеником Леона Орбели Леонидом Крушинским и несколькими другими последователями нобелевского лауреата Ивана Павлова.

При этом в официальных биографиях больших советских ученых – академика Орбели и профессора Крушинского – довольно трудно найти прямые ссылки на их работу в закрытых лабораториях кинологических школ в тридцатые годы, хотя имеется достаточно косвенных ее свидетельств.

Замечу, что кадровые чистки времен Большого террора сравнительно мало задели людей, причастных к исследовательской деятельности в области изучения физиологии и поведения собак. Всеволод Языков – самая большая потеря в истории отечественного собаководства довоенной поры.

НАШИ СОВЕТСКИЕ «ФОНЫ»

На оборотной стороне карточки, где вплоть до прапрадедов подробно прописано четырехколенное происхождение щенка, каждая вторая кличка его предков имеет фамильную приставку «фон».

Это означает, что щенок, родившийся в блокадном Ленинграде, имел чистокровных дедов, импортированных из уже фашистской Германии. Давняя немецкая традиция добавлять приставку «фон» в происхождение чистокровных собак существует до настоящего времени. Вот парадокс: именно в те годы, когда проникновенный Симонов и пламенный Эренбург прямолинейно подогревали доктрину ненависти и призывали «убить немца», наличие чистокровных немецких «фонов» с их длинными аристократичными фамилиями не только никак не оскорбляло чувств советского военного знатока-собаковода, но, напротив, было тщательно им зафиксировано и сберегаемо как огромная ценность, не подпадающая под идеологические запреты.

Собаководы-практики знали и понимали, что сокровенный механизм наследования рабочих талантов и нрава служебной собаки на практике будет обусловлен генетически, а не следуя патриотическому воспитанию и идеологической поддержке. Эти щенки немецкой овчарки родились в блокадном Ленинграде 28 ноября 1943 года, когда великий советский ученый-генетик Вавилов уже погиб мучительной смертью в тюрьме НКВД и слово «генетика» в нашей стране было смертельно опасно произносить вслух.

Но именно этот оригинал метрики щенка есть подлинное и неоспоримое свидетельство того, что в блокадном Ленинграде не только писали симфоническую музыку, сохраняли живую пальму в Ботаническом саду и живого бегемота в зоопарке, сберегали коллекцию сортовых семян пшеницы во Всесоюзном институте растениеводства, но и вели планомерную селекционную работу с породными животными, которым предстояло служить и работать на благо людей. Причем разведение служебных собак опиралось на изучение их генеалогии.

«Генеалогия в генетике и селекции – совокупность сведений о происхождении данной особи или группы особей животных или растений. Данные Г., т. е. документы и материалы, свидетельствующие, от каких именно родителей и более далеких предков происходят изучаемые животные или растительные организмы, имеют большое значение в генетической и селекционной работе».

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ЩЕНКА

Блокада уже частично прорвана, муки голода заметно ослабли, и повальная смертность гражданского населения в городе постепенно снижается.

В 1943 году в Ленинграде умерло от голода и погибло в результате артобстрелов десять тысяч человек, не в пример двум предыдущим годам, об ужасающем числе жертв которых нам до сей поры мало известно. Впереди третья блокадная зима. В Ленинграде больше нет домашних собак и кошек, нет домашних певчих птиц в клетках, на улицах давным-давно не видно гужевых или милицейских верховых лошадей. Но на Театральной улице, в квартире музыковеда Николая Успенского, восемью щенками щенится сука немецкой овчарки по кличке Ада Микки. Собака племенная, ее щенки подлежат строгому учету, все они получают индивидуальные учетные номера и клички на букву М.

Под номером 1/4 в общепометном списке записан кобель Мур, владельцем которого становится Ольга Дмитриевна Кошкина, секретарь секции «немецкая овчарка» Ленинградского клуба служебного собаководства Осоавиахима, командир взвода инструкторов 34-го Отдельного инженерного саперного батальона минно-розыскной службы Ленинградского фронта.


15 сентября 2014


Последние публикации

Выбор читателей

Владислав Фирсов
8370545
Александр Егоров
940827
Татьяна Алексеева
775904
Татьяна Минасян
319186
Яна Титова
243109
Сергей Леонов
215717
Татьяна Алексеева
179142
Наталья Матвеева
176557
Валерий Колодяжный
171204
Светлана Белоусова
157271
Борис Ходоровский
155356
Павел Ганипровский
131006
Сергей Леонов
112002
Виктор Фишман
95617
Павел Виноградов
92450
Наталья Дементьева
91736
Редакция
85313
Борис Ходоровский
83213
Станислав Бернев
76847