Дзержинский всегда воспринимался как один из ближайших и самых верных соратников Ленина. Не случайно именно он в январе 1924 года возглавил Комиссию по организации похорон большевистского лидера. Прошло два с половиной года, и на погост отнесли самого Железного Феликса.

Я НЕ ВОЖДЬ…

Его деятельность ассоциируется прежде всего с созданием советских спецслужб, подчинявшихся ему как председателю ВЧК – ОГПУ. При этом в политическом плане, Дзержинский не считался фигурой сильной и самостоятельной. В состав высшего партийного ареопага – Политбюро – он вошел только в 1924 году, причем не полноправным членом, а кандидатом.

Мнение Троцкого: «Самостоятельной мысли у Дзержинского не было. Он сам не считал себя политиком, по крайней мере при жизни Ленина. По разным поводам он неоднократно говорил мне: я, может быть, неплохой революционер, но я не вождь, не государственный человек, не политик. В этом была не только скромность. Самооценка была верна по существу».

Однако, когда после смерти Ленина началась борьба за власть внутри партии, акции Дзержинского резко повысились. Сначала тройка Сталин – Зиновьев – Каменев противостояла Троцкому, добившись его снятия с поста председателя Реввоенсовета. Затем уже Сталин громил «новую оппозицию» в лице объединившихся с Троцким Зиновьева и Каменева.

Дзержинского поддержал Сталин, а тот начал оттеснять Каменева от руководства экономикой, продвинув своего союзника на пост председателя Высшего народного хозяйства (ВСНХ). Естественно, у оппозиционеров Железный Феликс торчал как кость в горле.

Дзержинский критиковал их за идею прижать кулаков и крестьян вообще, чтобы получить средства на ускоренную индустриализацию. Сам же он предложил перспективную «локомотивную программу»: активнее строить металлургические предприятия, чтобы производить больше паровозов и вытягивать транспортную инфраструктуру. Параллельно продукты металлообработки, начиная от сельхозинвентаря и кончая тракторами, должны были способствовать развитию честного товарообмена между городом и деревней.

Партию трясло от дискуссий, одна из которых должна была разыграться на пленуме ЦК 20 июля 1926 года.

ВЫ ЗДЕСЬ ВСЕ МЕНЯ ЛЮБИТЕ

В этот день Дзержинский с утра заехал в штаб-квартиру ОГПУ на Лубянке, чтобы отдать распоряжения насчет вечерней встречи с вернувшимся из тибетской экспедиции Николаем Рерихом. Тот вроде должен был передать некое письмо гималайских махатм и вообще наладить связь с Шамбалой. Версия, конечно, чересчур экзотичная, но само совпадение интригует.

Пленум начался днем. Дзержинский внимательно слушал доклад Каменева о хлебозаготовках, затем несогласованное с ним самим выступление заместителя председателя ВСНХ Пятакова, в котором тот доказывал, что деревня слишком разбогатела и пора за нее «взяться».

Поднявшись на трибуну, Дзержинский заявил, что предыдущие ораторы «проявили полное незнакомство с теми вопросами, о которых они здесь трактовали». На слушателей обрушился поток цифр, зазвучали реплики противников и сторонников.

Дзержинский разволновался, прижал руку к левой стороне груди и без особой связи с темой доклада заговорил: «Вы занимаетесь политиканством, а не работой. А вы знаете отлично, моя сила заключается в том, что я не щажу себя никогда! И потому вы здесь все меня любите, потому что вы мне верите. Я никогда не кривлю душой; если я вижу, что у нас непорядки, я со всей силой обрушиваюсь на них. Мне одному справиться трудно, поэтому я прошу у вас помощи».

Дзержинский спустился с трибуны. Многие воспринимали его все так же прижатую к сердцу руку как ораторский прием, другие как актерство. В аудитории его любили явно не все. Зиновьев как-то бросил: «У него, конечно, грудная жаба; но он что-то уж очень для эффекта ею злоупотребляет».

Несколько товарищей вывели Дзержинского из зала и уложили на диван в соседней комнате. Врач сделал укол камфары и дал ландышевых капель. Примерно через два часа Дзержинский встал, дошел до автомобиля и поехал домой, в жилой корпус около Оружейной палаты. Сам поднялся по лестнице. Жена, увидев состояние мужа, предложила разобрать ему постель. «Я сам», – сказал Дзержинский. Прошел в комнату и упал между двумя кроватями.

Врача вызвали сразу, и появился он почти сразу, но было уже поздно. В 16.40 Дзержинский скончался.

ЯД ИЛИ ГРУДНАЯ ЖАБА?

Вскрытие проводилось ночью с 00.30 до 01.30 группой, возглавляемой ведущим патологоанатомом Алексеем Абрикосовым (он же руководил вскрытием тел Ленина, Фрунзе, Бехтерева, Куйбышева).

Из медицинского заключения: «Основой болезни Дзержинского является общий артерио-склероз, особенно резко выраженный в венечной артерии сердца. Смерть последовала от паралича, развившегося вследствие спазматического закрытия просвета резко измененных и суженных венечных артерий».

Еще в 1922 году в Сухуми врач предупредил Дзержинского: «Только режим и лечение, или вас хватит не более чем на два-три года». В конце 1925 года у него впервые случился приступ стенокардии, или, как тогда говорили, грудной жабы, и доктора потребовали ограничить ежедневное время работы четырьмя часами. Рекомендацию, разумеется, проигнорировали.

Таким образом, официальные причины смерти не вызывали бы никаких сомнений, если бы не одна странность.

В акте заключения говорится: «Органы дыхания: дыхательные пути не изменены, легкие всюду мягки, воздушны, несколько отечны и застойны. Плевра не изменена». Однако Дзержинский еще в дореволюционные времена болел туберкулезом, более менее его залечил, но следы в легких, конечно, остались. И не заметить этого Абрикосов не мог по определению, поскольку считался одним из ведущих специалистов в лечении туберкулеза.

Кроме того, по неизвестной причине черепную коробку вскрывать не стали. Не исключено, что представленный на вскрытие труп подменили, а врачи предпочли подмену проигнорировать тем паче что в официальном заключении объект не называется по имени, а говорится о «трупе пожилого мужчины» (Дзержинскому было 49 лет). Или уж занимались откровенной фальсификацией.

Возможно, Дзержинского отравили, а яд, каким бы быстро разлагающимся он ни был, дольше всего должен сохраняться в мозгу, что и объясняет нежелание вскрывать черепную коробку.

Позже участники пленума вспоминали, что стакан с водой, из которого пил Дзержинский во время выступления, убрали сразу после его ухода с трибуны.

ТРЕТИЙ НА ПРЕСТИЖНОМ УЧАСТКЕ

Тело Дзержинского выставили для прощания в Колонном зале Дома Союзов. Громадное количество венков было возложено не только от чекистов и хозяйственников, но и от организаций, шефом которых он являлся, – детских домов, технических и научных кружков, спортивных клубов. Самое большое впечатление произвел венок от тульского областного отдела ГПУ, сделанный из винтовок, револьверов и скрещенных шашек.

Во время похорон гроб до Красной площади несли на руках, периодически сменяя друг друга, руководители партии – Сталин, Калинин, Молотов, Рыков, Бухарин. Иногда подключались и противники покойного – Троцкий, Каменев, Зиновьев.

Троцкий буквально не знал удержу в патетике: «Бледное лицо его в гробу под светом рефлекторов было прекрасно. Горячая бронза стала мрамором. Глядя на этот открытый лоб, на опущенные веки, на тонкий нос, очерченный резцом, думалось: вот застывший образ мужества и верности. И чувство скорби переливалось в чувство гордости: таких людей создает и воспитывает только пролетарская революция».

Сталин говорил проще, но тоже образно: «Когда теперь, у раскрытого гроба, вспоминаешь весь пройденный путь товарища Дзержинского – тюрьмы, каторгу, ссылку, Чрезвычайную комиссию по борьбе с контрреволюцией, восстановление разрушенного транспорта, строительство молодой социалистической промышленности, – хочется лишь одним словом охарактеризовать эту кипучую жизнь: горение…» Позже именно так – «Горение» назвал свой роман о Дзержинском сын репрессированного бухаринца Юлиан Семенов.

У Кремлевской стены существовали братские могилы, но видных большевиков, в соответствии с новыми веяниями, обычно кремировали и замуровывали урны с их прахом в саму стену.

Персональных могил на престижном участке удостоились лишь двое – Яков Свердлов (в 1919-м) и Михаил Фрунзе (в 1925-м). Дзержинский стал третьим. К концу советского времени число таких захоронений увеличилось до 12 (Калинин, Жданов, Сталин, Буденный, Ворошилов, Суслов, Брежнев, Андропов, Черненко).

С 1946 года на могилах стали устанавливать бюсты. Один из них как раз и запечатлел черты человека, чья жизнь, как ее ни оценивай, стала символом революции.