Сотвори себе остров. Часть 2
НАУКА
«Секретные материалы 20 века» №13(529), 2019
Сотвори себе остров. Часть 2
Павел Виноградов
журналист
Санкт-Петербург
8261
Сотвори себе остров. Часть 2
Кадр из фильма «Повелитель мух»

Робинзонаду считают детско-юношеским чтением. Большинство людей оставляет в детстве Робинзона Крузо, Сайреса Смита, Джима Хокинса и их экзотические острова. Ну, разве что посмотрят мистический телесериал Lost или кинокомедию «Синьор Робинзон». Оставаясь при мнении, что этот поджанр – нечто милое, захватывающее и... примитивное. Однако если взглянуть иначе, можно обнаружить в нем глубокий смысл и сложные идеи. (Окончание, начало в номере 12.)

«Сотвори себе остров, борись энергично, будь мудрым. Очищенный от скверны, безупречный, ты достигнешь небесного царства благородных», – призывает священная книга буддизма «Дхаммапада». В первой части статьи мы попытались доказать, что классические робинзонады, в которых герой или группа героев оказываются на необитаемом острове и с нуля строят там цивилизацию, – не просто легкое чтиво. Эти герои, словно следуя «Дхаммападе», сам «строят» свой остров, трансформируя тем самым свою личность и осмысляя через эту деятельность мир и свое место в нем.

Мы разобрали средневековую мистико-аллегорическую «Повесть о Хайе ибн Якзане», написанную философом ибн Туфайлем с точки зрения суфизма. В Робинзоне Крузо Даниеля Дефо мы обнаружили отсылки к библейским притчам о пророке Ионе и блудном сыне. А «Таинственный остров» Жюля Верна, как выяснилось, очень напоминает замаскированный богословский трактат. Однако скрытым действующим началом в робинзонадах может быть не только Бог, но и Его антагонист.

Территория сатаны

Через девять лет после «Таинственного острова» выходит роман, похоже содержащий скрытую полемику с романами Дефо и Верна. Хотя «Остров сокровищ» Роберта Льюиса Стивенсона формально не робинзонада, а лишь имеет некоторые ее черты, по идейной наполненности и писательскому методу он становится в один ряд с уже разобранными произведениями.

Стивенсон, как и Дефо, родился в набожной пресвитерианской семье, но всю жизнь испытывал религиозные сомнения, одно время даже считал себя атеистом. Однако проблематика его книг во многом духовная. Писателя прежде всего интересовала трагическая раздвоенность человеческой души, одновременная ее принадлежность божественному и дьявольском началу. Это проявилось не только в знаменитой «Странной истории доктора Джекила и мистера Хайда», но и в других его романах и рассказах – «Владетель Баллантре», «Ночлег Франсуа Вийона»... И – в «Острове сокровищ». 

По большому счету в этом романе нет однозначно «хороших» и «плохих парней». Пираты, конечно, жестоки и коварны, но это всего лишь замученные тяжким трудом недалекие матросы, мечтающие жить в капитанской каюте, пить господские вина и есть деликатесы. Их лидер – одноногий Джон Сильвер, хоть и матерый пират и безжалостный убийца, но вместе с тем умный человек, дипломат, которому автор в конце концов позволил выбраться сухим из воды, да еще и с деньгами.

С другой стороны, «джентльмены» Стивенсона нарисованы довольно-таки сатирически: неумный и самоуверенный сквайр Трелони, сухой служака капитан Смоллетт, мутноватый доктор Ливси, своенравный юнец Хокинс. И ведь надо понимать, что рассказ ведется от имени последнего, значит, он склонен приукрашивать своих друзей. Главное, что на Остров сокровищ их, как и пиратов, ведет жгучая алчность – они даже не думают, сколько невинной крови на зарытом там золоте.

Безупречны, с точки зрения автора, разве что слуги сквайра, которых привел на остров их долг перед господином, да чудаковатый одичавший Бен Ганн, мечтающий после трехлетнего одиночества на острове лишь о кусочке сыра. Но все слуги, как водится, гибнут в бою за чужие интересы, а Ганн, при всей симпатии к нему, все-таки бывший пират, тоже ответственный за все их преступления. 

Безусловный злодей в романе лишь один из его героев – хотя этот персонаж появляется только в их воспоминаниях. Это хозяин сокровищ – покойный капитан Джон Флинт, кровавый пират, имя которого со страхом произносят и сами его бывшие соратники. Лишь Сильвер его не боялся – по его собственным словам... Но, когда в мрачном лесу раздаются последние слова Флинта (на самом деле выкрикиваемые Беном Ганном), бледнеет и он. 

Фигура Флинта принимает мистические, адские черты и неразрывно сливается с образом острова. Именно мертвый пират играет роль островного «отца», но, в отличие от Немо, это «антиотец», воплощение зла. В мрачной готической атмосфере романа Флинт и его остров прекрасно дополняют друг друга. В Средние века среди мореплавателей ходили легенды о неких «островах сатаны». Возможно, именно этими преданиями вдохновлялся Стивенсон, хотя реальный прототип его острова – Хувентуд, неподалеку от Кубы. «Не знаю, что на меня повлияло – качка ли или эти серые, печальные леса, эти дикие, голые камни, этот грохот прибоя, бьющего в крутые берега, – но, хотя солнце сияло горячо и ярко, хотя морские птицы кишели вокруг и с криками ловили в море рыбу, хотя всякий, естественно, был бы рад, увидев землю после такого долгого пребывания в открытом море, тоска охватила мое сердце. И с первого взгляда я возненавидел Остров сокровищ», – говорит Хокинс. И в дальнейшем это чувство лишь усугубляется, что подчеркивается описаниями: «Смола пузырями выступила в пазах. Кругом в воздухе стояло такое зловоние от болотных испарений, что меня чуть не стошнило. В этом отвратительном проливе пахло лихорадкой и дизентерией».

Одно из важных правил робинзонады – «остров – это не только остров». Почти всегда это еще и символическое судно, несущее героев по волнам жизни. И если Остров Отчаянья ассоциируется с китом Ионы, а остров Линкольна – с призрачным «Наутилусом», то Остров сокровищ – с пиратским кораблем. Скорее всего, «Моржом» Флинта, который был «насквозь пропитан кровью, а золота на нем было столько, что он чуть не пошел ко дну». «Вот та гора, на севере, зовется Фок-мачтой. С севера на юг тут три горы: Фок-мачта, Грот-мачта и Бизань-мачта, сэр. Но Грот-мачту – ту высокую гору, которая покрыта туманом, – чаще называют Подзорной Трубой», – описывает остров Сильвер. А вместо компаса на этом корабле – скелет убитого Флинтом моряка...

Другой важный образ – океанские воды, зыбкие, неверные и опасные, предательские, как улыбка доброго приятеля, прячущего за спиной нож. С другой стороны, вода – символ кладбища: «Они лежали рядом. Вода, двигаясь, покачивала их. О’Брайен, несмотря на свою молодость, был совершенно плешив. Он лежал, положив плешивую голову на колени своего убийцы. Быстрые рыбки проносились над ними обоими». «Все семьдесят пять не вернулись домой… Они потонули в пучине морской», – поют пираты, сами «бесчувственные, как море, по которому они плавают».

Все эти образы создают гнетущий саспенс, тревожное ощущение надвигающейся беды. Возможно, конца света. Недаром «черная метка» для Сильвера, которую ему вручили члены его шайки, кощунственно вырезана одним из них из Библии. «Псы и убийцы», – можно было прочитать на ее обороте. Это слова из стиха 22:15 самой страшной книги Писания – Апокалипсиса: «А вне – псы и чародеи, и любодеи, и убийцы, и идолослужители, и всякий любящий и делающий неправду».

Грех и преступления губят людей на этом острове, и, чтобы спастись, надо преодолеть его в самом себе. Хокинсу кажется, что он смог сделать это: в конце он зарекается возвращаться на «мрачный, залитый кровью Остров сокровищ», хоть там еще и скрыта часть богатств. Но не обернутся ли потом для него бедой те деньги, которые он все-таки добыл в том проклятом месте?.. Автор не дает на это ответа. Сам Стивенсон преодолел неверие и в конце своего пути, живя на полинезийском острове Уполу, не расставался с Библией.

Поклонение Зверю

Тема «острова сатаны» была подхвачена писателями позже, когда место религии в западной культуре стал занимать психоанализ. Однако от образа врага рода человеческого отойти сложно, даже опираясь на передовое учение Фрейда. Кстати, и сам отец психоанализа не мог пройти мимо столь многозначного образа, как остров. «Мой мир – это маленький островок боли, плавающий в океане равнодушия», – писал он. Пожалуй, это высказывание можно поставить эпиграфом к роману англичанина Уильяма Голдинга «Повелитель мух».

Вот этот страшный, местами отталкивающий и, в общем, довольно мизантропический роман формально чистая робинзонада, да еще и с героями-подростками. Собственно, Голдинг и задумал его как саркастическую реплику на оптимистическую робинзонаду Роберта Баллантайна «Коралловый остров», главные герои которой тоже дети. Но, в отличие от них, группа юных англичан, после авиакатастрофы попадающих на необитаемый остров, проявляет не лучшие человеческие качества, а совсем наоборот.

Люди на острове Голдинга не повторяют путь развития человека от дикости до цивилизации – напротив, стремительно регрессируют, впадая в первобытную дикость. Вскоре там возникает два племени подростков, ведущих войну с настоящими убийствами. Одно из племен поклоняется некоему Зверю (или Змею), якобы живущему на острове. Олицетворяет его насаженная на кол кабанья голова, вокруг которой вьется туча мух. Образ более чем прозрачен – на иврите – «Повелитель мух» звучит как «бааль звув», то есть Вельзевул...

В конце оставшихся в живых ребят спасают взрослые, главный герой рыдает «над прежней невинностью, над тем, как темна человеческая душа». Но ложен и этот катарсис – в мире идет ядерная война. Вельзевул угнездился в душе каждого, спасения нет... Роман «ознаменовал мутацию в культуре: Бог, возможно, и умер, но дьявол расцвел», – писал американский литературовед Лайонел Триллинг.

«Повелитель мух», изданный в 1954 году, не мог появиться вне контекста фрейдистской философии психоанализа, развитой Карлом Юнгом – его учения об архетипах и коллективном бессознательном. Однако парадоксальным образом фрейдистские символы появились в другом романе, изданном за несколько десятков лет до первых публикаций Фрейда. И романе тоже формально подростковом.

Речь идет о «Приключениях Гекельберри Финна» Марка Твена. Строго говоря, это не робинзонада, но роман содержит в себе весьма многозначительный образ острова, а автор разбросал по тексту аллюзии на другие робинзонады. Так что есть смысл разобрать и его. 

Вниз по реке подсознания

Остров Джексона (реальной остров на реке Миссисипи у городка Ханнибал – родины Марка Твена) появляется уже в первом романе из серии о двух пареньках из американской глубинки – «Приключения Тома Сойера». Остров был «необитаем, расположен поблизости от противоположного берега, рядом с дремучим, почти девственным лесом». Том, Гек и еще один мальчик бегут туда из своего маленького провинциального городка, чтобы играть в пиратов. Но пока речь идет именно об игре, хотя и на грани фола, но все равно несерьезной. В последующих приключениях Гека остров Джексона выступает уже вполне «по-взрослому».

Привыкший к вольной жизни беспризорника Гек бежит туда от отца, алкоголика и маргинала, и благопристойной вдовы Дуглас, пытающейся воспитать из юного бродяги приличного мальчика. Перед этим Гек устраивает у отцовской хижины жутковатую декорацию, призванную навести на мысль о его убийстве. Можно сказать, герой символически умирает перед побегом, чтобы пережить на острове второе рождение. Если учесть, что одно из значений имени Хакльберри – «незначительный человек», образ Гека сближается с образами потерявшего все Робинзона или самозарожденного Хайи – то есть «природного человека». А если посмотреть шире, можно вспомнить Симплициссимуса и прочих плутов-простецов средневековой европейской литературы. 

Сначала остров предстает перед беглецом вполне пасторально: «Я лежал на траве, в прохладной тени, думая о разных разностях, и чувствовал себя довольно приятно, потому что хорошо отдохнул». Но, как мы знаем из других робинзонад, личностный путь героя здесь лишь начинается. А принадлежность «островной» части романа к разбираемому поджанру очевидна для самого автора. Например, перечисление вещей Гека разительно напоминает список спасенных с разбитого корабля вещей Робинзона. Или ужас Гека при виде костра Джима описан почти теми же словами, как и ужас Робинзона перед чужим следом на песке.

Джим, тоже скрывающийся на острове, – беглый негр (это же американский юг середины XIX века). Гек подвержен всем стереотипам рабовладельческого общества, то есть полагает Джима чужой собственностью. Но его благой антисоциальности хватает на то, чтобы игнорировать это обстоятельство. Они вместе счастливо живут на острове, хотя приметы предрекают им будущие невзгоды. Например, шутка Гека с мертвой гремучей змеей обернулась тем, что Джима действительно укусила другая змея. Помните Змея на острове Голдинга? Или Змея из райского сада?..

Потом герои видят плывущий по разлившейся реке «с западной стороны» (из страны мертвых?) дом. Там они находят убитого человека, и Джим просит Гека не смотреть ему в лицо. В конце романа негр признается, что это был отец Гека. Среди найденных в доме вещей, помимо всякой ерунды вроде деревянной ноги (не Джону ли Сильверу она принадлежала?..), герои находят «бутылку с молоком, заткнутую соской для грудного ребенка. Бутылку мы охотно бы взяли, но она оказалась разбитой». 

Это случайность или же все эти мелочи почему-то значимы для автора?.. Идем дальше. Мрачные знамения не лгали: герои узнают, что за ними снаряжена погоня, грузятся на свой плот и плывут вниз по реке, в надежде добраться до штатов, где рабство отменено. Теперь плот заменяет им остров. А может, они и плывут на острове Джексона?.. Ведь и его Твен описывает в образе судна: «Он стоял посредине реки, большой, темный и массивный, словно пароход без огней»... 

Как бы то ни было, мы видим юного человека, плывущего по реке жизни вслед за домом с мертвым отцом. В котором он нашел, но оставил разбитую бутылочку с молоком – символ материнской груди... А рядом с героем – черный человек, и, если вспомнить образ Пятницы, из которого происходит образ Джима, на что Твен сам прозрачно намекнул, этот человек – альтер эго героя. То ли его совесть, то ли животная сторона, а может, то и другое вместе. 

Интересно, что о матери Гека в романе нет почти ничего. И вообще в робинзонадах, по крайней мере разобранных, наблюдается поразительный дефицит женских образов. Можно вспомнить разве что мать Джима Хокинса, мелькающую в самом начале «Острова сокровищ», да еще мать Робинзона – о ней тоже есть несколько слов в начале книги. Надо думать, «островная аскеза» – деяние чисто мужское, напоминающее монастырскую жизнь. Но не стремятся ли втайне герои этих романов к архетипической Матери не меньше, чем к Отцу?.. 

Получается, в путешествии Гека и Джима виден целый букет фрейдистских символов, рожденных гением Марка Твена задолго до фрейдизма. Кстати, а читал ли роман сам Фрейд?.. Мог, вообще-то. В любом случае почему бы подобным образам не появиться у американского писателя, выросшего в суеверной, исполненной примитивного оккультизма культурной среде, породившей синкретические религии вроде вуду. Уж Марк Твен-то точно был если не полным атеистом, то закоренелым агностиком. Может быть, квазимагические подсознательные образы заменяли ему религию...

Позже подобные путешествия романных героев и встречаемые ими персонажи будут подробно разобраны исследователями-фольклористами, такими как Владимир Пропп и Джозеф Кэмпбелл. Они придут к выводу об их общей сюжетной схеме, зародившейся на заре человеческой культуры. Причем Кэмпбелл в своих работах во многом опирался на учение того же Юнга. Выходит, и тут Марк Твен опередил время. 

В романе есть многозначительный эпизод, показывающий подлинное отношение автора к созданному им миру. В тумане Гек на ялике теряет плот с Джимом, они долго ищут друг друга, наконец мальчик находит плот со спящим негром и разыгрывает его, уверяя, что все это происходило во сне. Джим начинает скрупулезно разбирать значение этого сна – ни дать ни взять дипломированный психоаналитик. Узнав, что это было реальностью, он очень обижается на Гека. Но не сон ли это был на самом деле? Как вопрошает даосская притча: «Снилось ли Чжуанцзы, что он – бабочка, или бабочке снится, что она – Чжуанцзы?» Ответа на этот вопрос человечество еще не дало.

Для романа же важно то, что в том тумане беглецы проскочили город Каир штата Иллинойс, где не было рабства. И вновь плыли к старой жизни, где Джим – невольник, а Гек – маленький нищий. Их мечта об освобождении растаяла в колдовском тумане у Каира – вариант Матрицы XIX века. Жизнь – лишь иллюзия, в которой страдают живые существа.

Хотя роман заканчивается хеппи-эндом, к которому оказался причастен Том Сойер, выглядит это не очень убедительно. «Остановитесь на том месте, когда негра Джима крадут у мальчиков. Это и есть настоящий конец. Все остальное – чистейшее шарлатанство. Но лучшей книги у нас нет. Из нее вышла вся американская литература», – писал Эрнест Хемингуэй. Наверное, он прав, но это уже выходит за рамки нашей темы.

В статье не упомянуты еще многие образцы поджанра. К примеру, роман советского фантаста Александра Беляева «Остров погибших кораблей», где человеческую цивилизацию символизирует остров из разбитых судов всех эпох, на котором обитает горстка потерянных людей. Или вставную новеллу в романе Джека Лондона «Смирительная рубашка», описывающую восемь лет одинокой жизни на антарктическом острове моряка Дэниэля Фосса, в котором нечеловечески жуткие условия не истребили трогательной веры. Можно было вспомнить и развитие этой темы в кино, например в фильме Павла Лунгина, где с точки зрения православия показано, как остров становится ареной искупления и возвращения грешника к Богу. Острова и «робинзоны» на них всегда будут будоражить воображение творческих людей.


10 июня 2019


Последние публикации

Выбор читателей

Владислав Фирсов
8370545
Александр Егоров
940827
Татьяна Алексеева
775904
Татьяна Минасян
319186
Яна Титова
243109
Сергей Леонов
215717
Татьяна Алексеева
179142
Наталья Матвеева
176557
Валерий Колодяжный
171204
Светлана Белоусова
157271
Борис Ходоровский
155356
Павел Ганипровский
131006
Сергей Леонов
112002
Виктор Фишман
95617
Павел Виноградов
92450
Наталья Дементьева
91736
Редакция
85313
Борис Ходоровский
83213
Станислав Бернев
76847