Город Владивосток основали военные моряки и армейский прапорщик Комаров с командой солдат. Сегодня он числится первостроителем Владивостока и героем. Прапорщика с командования сняли за кражу казенного спирта. Но сразу вслед за легендарными героями-основателями и первыми гражданскими жителями – купцами – объявились здесь и ссыльнокаторжные.

Порт Владивосток находился в составе Приморской области генерал-губернаторства Восточной Сибири, подчиняясь в гражданском управлении Иркутску, а в морском – Николаевску. Такая чехарда порядку не способствовала. Первореченский район, бывшая Каторжанка, – единственный из пяти районов города, происхождение названия которого связано с географической особенностью. Название относит нас к первым годам существования Владивостока, когда две заметные речки на южной оконечности полуострова Муравьева-Амурского получили свои имена – Первая и Вторая.

В те времена Первая речка была настолько полноводной, что, как говорится в путеводителе за 1891 год, «в нее ежегодно заходит много красной рыбы – вкусной и удобной для засолки…».

Первыми представителями каторжанского племени волею случая были три женщины, «из коих одна попала сюда за умерщвление своего новорожденного ребенка; другая, черкешенка, из ревности заколовшая своего мужа, и третья – посадская молодуха, тоже кого-то и за что-то пырнувшая». Первыми, но далеко не последними, к сожалению.

Уже на четвертом году существования поста Владивосток появилась Каторжная слободка, или, проще, Каторжанка. Эта специфическая слободка была второй по счету после Артиллерийской, основанной в 1862 году. Начало освоения долины Первой речки, откуда, собственно, и ведется история района, относится к 70-м годам XIX века. В 3½ верстах от города на Первой речке находится поселок ссыльнокаторжных, не отбывших еще срока каторги. Назначение каторжных – исполнение казенных работ, преимущественно в строительной части Морского ведомства, очищение ретирадных мест и других нечистот в городе. Образован этот поселок в 1877 году, когда, за неимением тогда тюрьмы, на левом берегу реки поселились 30 семей каторжан, прибывших с Сахалина и не имевших права возвращения в Европейскую Россию. Репутация их была не лестной, мужчины порой занимались грабежом, женщины делили время между своими домами и притонами. Из подручных средств они мастерили себе нехитрые жилища-лачуги там, где кому больше нравилось. А посему о каком-то плане застройки говорить не приходится. Строились в Каторжной слободке стихийно, хаотично, равно как и в других городских слободках. Из ценных приобретений города от каторжан можно назвать первый объект культуры – безымянный кабак. Единственное тогда во Владивостоке питейное заведение открыла каторжанка Машка, в девичестве Мария Сергеевна Чебарыкова, рядом с матросскими казармами. Распадок от Пушкинской улицы до бухты, где сейчас расположены технический университет и матросский клуб, еще в середине XX века горожане по привычке называли Машкин овраг.

В 1868 году во Владивосток пошли из столицы России первые трансферты. На особом совещании по делам Приамурского края было решено, и царь подтвердил это решение своим указом, «для споспешествования заселения южного побережья Приамурского края отпускать из государственной казны по 30 тысяч рублей ежегодно».

Для организации новых поселений 29 мая 1868 года Удельному ведомству для заселения были переданы остров Русский и прилегающие к нему острова. Потом Русский был отдан военным, затем опять гражданским. Тяжба эта тянется до сих пор. Что удивительно, деньги не разворовали. Тогда словосочетание «откат нормальный» применялось только в артиллерии и нигде больше.

Первой зафиксированной кражей в городе считается «умыкновение» из единственной на то время портовой кузницы запасов железа. Причем вынесли все, вплоть до ржавого гвоздя. Об этом слезно жаловался губернатору Приморской области начальник Владивостокского военного поста капитан второго ранга Шкот в дошедшем до наших дней рапорте. Виновных в подрыве боеготовности военного поста не нашли и наказали, как водится в России, кого попало: кузнеца, его помощника, часового и разводящего.

В 1865 году военный транспорт «Гиляк» доставил в пост из Николаевска 156 человек из числа отпускных солдат и матросов, крестьян Софийского округа и ссыльнокаторжных поселенцев. Не оконченную до сих пор череду убийств открыли китайский купец второй гильдии Чун-Гуй-Ды и его работник Чау-бай. Неизвестные киллеры лишили их жизни в ночь с 19 на 20 июля 1865 года. Кроме трупов, в фанзе нашли взломанный денежный ящик. Преступление произошло на единственной тогда улице Американской, ныне Светланской.

Нравы были патриархальные. Первый судья был назначен через четыре года после основания города. Мировых судей не было еще лет двадцать. Адвокаты отсутствовали как класс, ибо не было во Владивостоке людей такой профессии, присяжных заседателей так же не было предусмотрено. По любому факту хулиганства, семейного конфликта, мелкой кражи либо иных видов нарушения тишины страж общественного порядка следствие проводил на месте и единолично определял виновному традиционную меру наказания: «Рупь, или в морду».

В 70-х годах во Владивостоке насчитывалось уже около 300 ссыльнокаторжных при общем числе населения чуть более трех тысяч человек. То есть каждый десятый горожанин не дружил с законом. Каторжанка расстраивалась, расширялась. Основную массу ссыльнопоселенцев в тот период составляли женщины, «состоящие служанками, ключницами, содержанками и служившие для временного сожительства с чернью в кабаках и притонах». Прибывшая на поселение каторжанка Анна Николаева, ставшая горничной, кухаркой и коровницей первого начальника поста лейтенанта Бурачека, была ходатаем всех, желающих чего-нибудь добиться у него. Такая же бывшая каторжанка настолько подчинила себе начальника округа, что он даже доклады своих подчиненных принимал в ее присутствии. Описывая 70-е годы ХIХ века, летописец Матвеев констатировал: «Тогда русское общество в городе, не считая войск, состояло из нескольких купцов, отпускных нижних чинов и из 200 ссыльных каторжных женщин... Более удачливые пробивались жалованием по таксе от офицеров и чиновников, которое пропивали». В целом же «обыватели Владивостока жили крайне бедно и представляли из себя всякий сброд, «босую команду», далеко не отличающуюся нравственностью. Беспробудное пьянство, разврат и грабежи составляли обычное явление в тогдашней владивостокской жизни».

24 июля 1879 года во Владивосток из Одессы прибыла первая ласточка нескучной жизни – пароход Добровольного флота «Нижний Новгород» с 600 каторжниками на борту и конечным пунктом назначения – остров Сахалин. С этого времени город становится транзитным пунктом для пароходов, доставляющих на остров осужденных на каторгу и забирающих оттуда на обратном пути тех, кто уже отмотал свой срок и встал на путь исправления. Часть из этих счастливчиков и оседала во Владивостоке, обычно среди своих – на Каторжанке, составляя основу расплодившихся многочисленных преступных шаек, потрошивших Владивосток и его добропорядочных обывателей. Каторжная слободка, напичканная различными притонами, кабаками, «малинами», и ее спецконтингент стали проклятием Владивостока той поры. Здесь можно было сгинуть бесследно, как и в кварталах китайской Миллионки. Владивостокский обыватель старался сюда не заходить без крайней нужды. Особенно в темное время суток.

С мая 1891 года криминальная обстановка во Владивостоке и окрест его, которую усугубили беглецы из так называемых каторжных железнодорожных команд, вообще стала аховой. Эти рабочие команды были созданы решением кабинета министров от 24 февраля 1891 года по ходатайству министра путей сообщения «о необходимости привлечь к постройке Сибирской железной дороги ссыльнокаторжный обязательный труд».

В мае 1891 года пароход Добровольного флота доставил из Одессы во Владивосток около 600 душ ссыльнокаторжных, которые предназначались для «исправления трудом» на Сахалине, но были сняты с этапа и определены в железнодорожных рабочих, попросту в качестве «строительного мяса».

Дорога должна была пройти вдали от населенных пунктов по топким болотам, непроходимым лесам, скалистым откосам, бурным горным рекам, сносившим в период паводка временные деревянные мосты и насыпи. И вокруг Владивостока, а также дальше вдоль будущего полотна Великой Сибирской железной дороги стали как грибы расти поселения каторжных рабочих. В том же году в Уссурийском крае было создано 10 каторжных и 16 ссыльнопоселенческих команд. Общее число заключенных, использовавшихся на строительстве Уссурийской железной дороги, было сравнительно невелико. В летний период, когда интенсивность работ возрастала, ежедневно на работу выводилось в среднем не более 1 800 каторжан.

Поднимали «железнодорожников» в 4.30 утра по сигналу колокола. Разобрав шанцевый инструмент и тачки, а некоторые «ударники производства» так и спали, прикованные к тачкам, люди в серых арестантских бушлатах с бубновыми тузами на спине и такого же цвета бескозырках, под конвоем шли дробить гранит, делая щебенку, и возить землю для насыпи. Хотя к каждому десятку невольников приставляли по стражнику с винтовкой, побегов это не предотвращало. Отпетые преступники плевать хотели на работу и охрану и пачками разбегались. Кражи, грабежи, жестокие убийства совершались ежедневно.

Участились лихие налеты на деревни и поселки, кровавые расправы и массовые глумления над женщинами. При поимке подонков убивали без суда и следствия на месте.

«Едва ли на Руси найдется еще такой город, который за последнее время был бы в таком положении, как Владивосток, – печально констатировала – местная газета. – Почти не проходит дня, чтобы кого-нибудь не грабили, к кому-нибудь не ломились воры. Наглость воров при сознании своей неуязвимости доходит до последних пределов». Самым доходным бизнесом в те дни стал оружейный. Владельцы оружейных магазинов вмиг стали самыми богатыми купцами! Население сметало с прилавков огнестрел как горячие пирожки. С наступлением темноты люди выходили с револьверами, окликали друг друга за десять шагов, требовали уступить дорогу, а в противном случае стреляли и только потом спрашивали фамилию. Власти назначили денежные награды за пойманных каторжников. Причем за убитого платили больше, чем за живого. Кровавая волна преступности буквально захлестнула Владивосток с началом строительства Транссиба.

Особой лютостью прославилась в городе банда некоего Гунько, дошедшая до того, что средь белого дня убила в порту иностранного подданного – мичмана Руссело с французского корабля «Баярд». Власти вынуждены были ввести комендантский час и круглосуточные патрули. Гунько и его подельщики Орлов и Дроздовский были пойманы и повешены. Осенью того же 1891 года было совершено предерзкое преступление: некий предприимчивый авантюрист устроил подкоп под казначейство и выкрал из хранилища свыше 300 тысяч рублей – астрономическая сумма по тем временам! Подземный ход он прорыл с одной стороны улицы Пушкинской, где снимал дом, на другую, где стояло здание казначейства. Рыл землю в гордом одиночестве восемь месяцев – чтобы ни с кем не делиться. «Метростроевцем» оказался некто Поляков, ссыльнопоселенец. Через несколько месяцев его поймали, но денег не нашли. С тех пор ходит легенда, что царские червонцы лежат где-то под землей в районе бывшей Каторжанки.

В 1894 году было принято решение вернуть каторжников на Сахалин. Сколько благодарственных молебнов было заказано, не сосчитать! В городе прокатилась волна народных гуляний. Но не оправдались надежды царских чиновников и на строгую изоляцию Сахалинской каторги. Только с 1898-го по 1901 год оттуда сбежали около 1100 человек, из них примерно 320 человек даже оказались на японских островах. Позорище дошло до того, что японский МИД отправил официальное письмо российским коллегам с требованием усилить охрану заключенных.

Очередная волна бесчинств, захлестнувшая Владивосток и Никольск-Уссурийск, породила специальное постановление генерал-губернатора Приморской области «О мерах, направленных на борьбу с преступным элементом». Вновь вводилось патрулирование улиц военными, объявлялись награды «за живых или мертвых». Владивостокская полиция впервые в своей практике стала фотографировать ссыльнокаторжных и прочий неблагонадежный элемент, формируя тем самым картотеку.

В конце сентября 1897 года во Владивосток из Одессы пришел хорошо знакомый местному обывателю пароход Добровольного флота «Ярославль», который в основном перевозил каторжников. Это тот самый пароход, который 20 мая 1898 года доставит сюда знаменитейшую Соньку Золотую Ручку. Его опознали издали – единственная труба этого судна была окрашена в желтый цвет, знать, по-прежнему по каторжной части трудится.

9 пассажиров, прибывших с оказией по делам казенным и частным, покинули борт «Ярославля», этой плавучей тюрьмы, где остались в клетках их «попутчики» до Владивостока – этап из 791 ссыльнокаторжного, совершающего свой незапланированный океанский круиз на остров Сахалин. И не ведали счастливчики-пассажиры, что их жизнь в этом плавании висела на волоске: осуществи задуманное каторжники – они вместе с командой «Ярославля» давно бы кормили рыбку на морском дне...

Вскоре по городу поползли слухи о том, что на переходе что-то случилось и арестанты едва не захватили «Ярославль». Потом выяснилось, что это правда, которую власти пытались замолчать, дабы лишний раз не будоражить обывателей.

В одном из изолированных трюмов, в котором томились 250 осужденных, возник заговор, цель которого заключалась в захвате парохода. Одному из «блатняжек» удалось каким-то образом пронести на борт маленький напильник. С его помощью подпилили кандалы трем десяткам наиболее дерзких уголовников, составивших ударный отряд. План был прост, как мычание коровы. Группа товарищей, освобождается от лишнего железа, с помощью подручных средств выламывает пару досок в перегородке и пробирается в соседний грузовой трюм. Там вооружается чем ни попадя и ждет, пока кому-нибудь из команды не случится нужда спуститься в этот трюм. Затем штурмующая партия вырывается на палубу и разоружает немногочисленный, одуревший от безделья конвой. Завладев ключами, нападавшие отпирают трюмы и снимают кандалы коллегам-страдальцам. Стражников, команду и пассажиров предполагалось вырезать, оставив на время в живых лишь капитана, чтобы он довел «Ярославль» до порта Нагасаки, где каторжники намеревались высадиться и скрыться. Наверное, рассчитывали незамеченными раствориться в толпе японцев. Из 250 только один арестант не поддержал заговор. Он имел неосторожность высказать свои сомнения вслух – и тут же был забит насмерть кандалами. Тем временем «группе захвата» из арестантов удалось пробраться в одно из грузовых отделений парохода. Вооружиться, кроме как досками от ящиков с грузом, было решительно нечем. Ящики начали вскрывать и обнаружили различные консервы одесской фабрики товарищества Дубинина. Для начала решили попробовать «вольной» пищи, так сказать, поднабраться калорий перед решающей битвой. Пообедав, стали вскрывать ящики дальше и – о чудо! – нашли упаковки с парфюмерией в адрес владивостокского магазина фирмы «Кунст и Альберс». Пахучее мыло, зубной порошок, пудра, различные кремы, одеколоны и духи московской фабрики Ралле восхитили каторжан. Только, ради Бога, не подумайте, что арестанты кинулись чистить зубы или вытворять какие-нибудь непотребства с мылом или пудрой. Немного одеколона и духов под хорошую закуску для поднятия боевого духа – и все. Решили, как отрезали. Как назло, никто из экипажа и не думал спускаться в трюм. А время шло, и боевой огонь в груди у многих стал потихоньку угасать. Настала острая необходимость поднять настроение. Совсем по чуть-чуть, для храбрости. И понеслось! Заставь дураков Богу молиться, они лоб не расшибут – они пол проломят. Постепенно начались песни. Сначала потихоньку, потом громче. Пару раз изрядно подгулявшие трюмные пассажиры устремлялись прямо на штабеля с ящиками, намереваясь показать, какие они замечательные танцоры. Зрелище было убогим. Несколько человек упали и расшибли морды. Старинный славянский обряд слияния с миром животных набирал обороты…

В это самое время боцман «Ярославля» по каким-то своим, непонятным нам, сухопутным, боцманским делам шел мимо люка грузового трюма. Внезапно он услышал исполняемую мерзкими визгливыми голосами нежную песню о большой и чистой любви, пробивающуюся сквозь задраенный люк трюма с коммерческими грузами. Мгновенно сложив каторжников и парфюмерию в соседнем отсеке, боцман со всех ног кинулся к начальнику конвоя.

Когда заскрипел отдраиваемый люк и в полумрак трюма проникли солнечные лучи, атаковать караульных и команду было просто некому. Развеселая публика, изрыгая изысканные ароматы, приглашала стражников принять участие в веселой пирушке. Отталкивая штыки винтовок, удальцы ударного отряда душегубов лезли лобызаться и протягивали конвоирам флакончики с одеколоном и духами.

В это время их и повязали моряки и конвой, загнали штыками и швабрами обратно в родную клетку, заковали в привычные кандалы и выставили усиленный караул, дабы каторжники не посмели больше баловать. Так или примерно так была предотвращена попытка захвата парохода «Ярославль».

Несмотря на то что сей факт надеялись замолчать, дабы не будоражить людей, информация о чрезвычайном происшествии все-таки просочилась на волю, вызвав различные толки среди населения, которое с еще большей тревогой стало встречать пароходы с желтой трубой...

Что же за «контингент» находился в трюмах «Ярославля» в тот рейс? Разный люд: и по возрасту, и по социальному положению, и по совершенному злодеянию...

Заглянем, читатель, в трюмы плавучей тюрьмы, пока она стоит у пристани старого Владивостока и не отчалила курсом на Сахалин, познакомимся с помощью «доисторического» репортера с некоторыми из тех, кто там сидит, полюбопытствуем, за что осуждены на каторгу. Итак...

Яков К., юноша 19 лет. Зарубил топором свою мать, сиделку городской больницы. Причину ужасной расправы сначала объяснял тем, что мать запрещала ему жениться на любимой девушке и даже угрожала его выслать из Харькова в деревню. Но уже на судебном заседании стал утверждать, что напрасно оговорил себя в убийстве матери, ее, мол, могли убить на стороне после попойки и труп подбросить...

Приговорен к 10 годам каторжных работ.

Антон Б., сын священника с Кавказа, 20 лет. Отравил всю свою семью, состоявшую из матери, двух братьев и четырех сестер. Мотивом жуткого преступления послужило страстное желание завладеть оставшимся после отца наследством в 2–3 тысячи рублей. Подозрение сначала пало на одну бедную, проживавшую в их доме родственницу, молодую девушку. В то время, как несчастная томилась в тюрьме, уверяя всех в своей невиновности, Антон, несмотря на опеку, расточал самым беспощадным образом свое наследство. Спустя чуть более 2 месяцев от него почти ничего не осталось. И только тогда Антон пошел и заявил о совершенном им преступлении.

Приговорен к 10 годам каторги.

Арестант И., лет 40, с громадными черными усами и такою же бородою. Некогда он был офицером, затем оставил военную службу, поселился на юге и занялся адвокатской практикой. И. был женат, но жил от жены отдельно, выдавая себя за холостяка, и вскоре женился вторично на богатой девушке – одной из своих клиенток. Однажды на одном из курортов И. столкнулся со своей первой женой, которая, узнав о похождениях супруга, раскрыла сопернице на него глаза... Результатом было бурное объяснение И. с его второй женой... По странному стечению обстоятельств она на следующий день исчезла... И лишь спустя около трех месяцев обнаружилось, что женщина была зверски убита мужем, который разрезал ее труп на несколько частей и закопал в разных местах во дворе. И боялся, что молодая женщина могла заявить властям о его двоеженстве и ему придется отправиться в Сибирь...

Теперь бывший офицер и адвокат следует на Сахалин на бессрочную каторгу.

В этой же партии держатся особняком шестеро молодых парней из Самарской губернии. На каторгу осуждены за то, что варварски умертвили старуху, слывшую в их селе колдуньей: несчастную заживо сожгли на костре.

Еще один офицер, осужденный на бессрочную каторгу. Служил он до преступления в одном из западных городов и жил там с семейством: женой и четырьмя малолетними детьми. К ним приехала погостить сестра жены. Между ней и главой семьи мало-помалу возникли интимные отношения. И однажды офицер, разыграв сцену отъезда на охоту, ночью вернулся домой никем не замеченный, проник в спальню, где спали жена и дети, тщательно закрыл задвижку в трубе, в то время как в печи еще был жар, и, плотно закрыв дверь, скрылся также незамеченным. Семья погибла...

Таковы жизненные драмы некоторых представителей партии каторжан с парохода «Ярославль», следовавших через Владивосток 100 лет назад для заселения острова Сахалин.

Этот пароход последний рейс на Дальний Восток совершил в 1889 году. 30 ноября 1890 года в Одессе передан в дар князю Черногории Николаю по решению, принятому императором Александром III, служил княжеской яхтой. Затем вернулся в Россию, служил транспортом в военном флоте. В 1917 году захвачен в Гельсингфорсе финнами, под именем «Европа» затонул в 1918 году.

Что же касается самой Каторжной слободки, то с годами она расстроилась и плавно слилась с городскими кварталами, став единым целым с Владивостоком. А ее неблагозвучное название постановлением владивостокской городской думы от 16 ноября 1902 года было заменено на новое – Первая Речка. Оно гласит: «Господин приамурский генерал-губернатор при рассмотрении дела по прошению жителей слободки на Первой Речке… высказал, между прочим, желание изменить название слободки Каторжная ввиду неудобства сохранения такого наименования за частью г. Владивостока в обиду теперешним обывателям этой слободки. Ввиду изложенного управа полагала бы изменить нынешнее название слободки Каторжная и наименовать ее Новинка, на что и испрашивает разрешения городской думы. Постановлено: наименовать слободку Первая Речка».