В белых халатах и с нимбами
РОССIЯ
«Секретные материалы 20 века» №12(502), 2018
В белых халатах и с нимбами
Яна Титова
журналист
Санкт-Петербург
5625
В белых халатах и с нимбами
Российские медики на Первой мировой войне. Фото Григория Фрида

17 июля 1918 года в Екатеринбурге были расстреляны не только все члены семьи императора Николая II, но и четыре служивших в ней человека, не пожелавших расстаться со своими царственными подопечными. Среди этих четверых был врач Евгений Боткин, до последнего остававшийся рядом со своим пациентом, царевичем Алексеем. Как и все остальные, погибшие в тот день в подвале Ипатьевского дома, он был причислен к лику святых. Но это не единственный российский медик, живший на рубеже XIX–XX веков и ставший святым Русской православной церкви.

Для всех этих врачей на первом месте всегда стоял их долг перед больными. Они готовы были в любой момент прийти на помощь тому, кто в ней нуждался, отодвинуть на второй план все остальные свои заботы, выложиться полностью, спасая людей. Вести себя по-другому медики, которые росли, учились и делали первые шаги в своей профессии в конце XIX века, не могли — им просто не пришло бы это в голову.

К тому времени, когда это поколение медиков начало свою карьеру, в России уже около двадцати лет существовала земская медицина: в каждой деревне, в каждом поселке и маленьком городке были свои больницы и врачи. Это значило, что каждый житель страны, где бы он ни находился, мог быстро получить медицинскую помощь, а каждый врач обязан был оказывать ее всем, кто к нему обращался. Сейчас кажется, что иначе и быть не может, но до середины позапрошлого века в сельской местности почти не было медиков, людей в лучшем случае лечили травники и знахари. Земская медицина изменила эту ситуацию в корне и сделала возможным появление по-настоящему самоотверженных врачей, готовых на все ради своих пациентов.

Именно таким врачом был Евгений Боткин, сын еще более известного врача Сергея Боткина.

Дал свое имя болезни и больнице

Семейство Боткиных было хорошо известно в Петербурге в XIX веке. Его глава Петр Кононович Боткин был купцом первой гильдии и владельцем крупной компании, торговавшей чаем. Он был дважды женат, и в этих двух браках у него родились двадцать пять детей — даже по тем временам, когда у большинства людей было помногу детей, такая огромная семья поражала воображение. И почти все дети Петра Боткина отличались какими-либо талантами. Не обязательно к коммерции: например, Михаил Боткин стал художником, археологом и искусствоведом, а Василий Боткин — переводчиком, литературным критиком и публицистом.

Сергея Боткина, одиннадцатого ребенка Петра Кононовича, родившегося в 1832 году, больше привлекали разные науки. В детстве он увлекался математикой и собирался изучать ее в университете, но в середине XIX века дети купцов могли получить высшее образование только на медицинских факультетах. В результате Сергей поступил на медицинский факультет Московского университета и впоследствии ни разу не пожалел об этом. Летом 1854 года, когда он перешел на последний курс, в Москве случилась эпидемия холеры, и Сергей был в числе медиков, пытавшихся остановить ее. Это было его первое серьезное врачебное дело — но далеко не последнее.

Окончив университет, Боткин снова оказался в центре боевых действий — теперь уже в прямом смысле. Шла Крымская война, и он отправился в симферопольский госпиталь, которым заведовал известный хирург Николай Пирогов. Там Сергей не только оперировал раненых, но и уделял много внимания тому, как их лечат после операций, как они питаются, следил, чтобы все его пациенты получали необходимый уход, чтобы их оберегали от инфекции.

После войны Сергея Боткина пригласили работать в Санкт-Петербургскую медико-хирургическую академию. Там он стал работать в терапевтической клинике и вскоре, всего в двадцать девять лет, дослужился до звания профессора. Главным его делом по-прежнему оставалась борьба с инфекциями, которые, как он понял во время своей работы практическим врачом, были причиной большинства болезней и осложнений после травм. В 1865 году он основал Эпидемиологическое общество врачей, которое занималось предупреждением инфекционных болезней. Вклад этого общества и, в том числе самого Боткина, в изучение заболеваний, от которых раньше вымирали целые города, — чумы, холеры, оспы и многих других — огромен. Кроме того, он открыл и описал новую болезнь, вирусный гепатит А, которую раньше не считали инфекционной и путали с другими желудочно-кишечными заболеваниями. Эта болезнь теперь носит его имя, что для врача очень почетно.

Еще более почетно для медика, если его именем называют больницу, для которой он сделал особенно много. В 1880 году в Петербурге участились случаи инфекционных заболеваний, и для лечения заболевших была построена Александровская барачная больница. Предполагалось, что это будет временное учреждение, которое закроется после того, как ситуация с заразными болезнями придет в норму. Однако Сергей Боткин считал, что подобная больница всегда будет нужна в большом городе и что в ней необходимо не только лечить инфекционных больных, но и изучать болезни, разрабатывать новые лекарства и методы борьбы с инфекцией. С первых же дней Боткин стал попечителем этой больницы, и вскоре весь город уже называл ее Боткинскими бараками. А в ХХ веке это учреждение было официально переименовано в Клиническую инфекционную больницу имени С. П. Боткина.

Сергей Боткин был также лейб-медиком Александра II, а затем Александра III. Он занимал должность председателя Общества русских врачей, заместителя председателя Комиссии общественного здравия Санкт-Петербурга и одного из руководителей Общества попечения о раненых и больных воинах. А еще именно он придумал санитарные кареты, которые быстро доставляли пациентов в больницы, — так в Росси появилась «скорая помощь».

Письмо осталось недописанным

В семье этого замечательного врача росли пятеро сыновей. Двое из них, Сергей и Евгений, продолжили дело своего отца и тоже выучились на медиков. Правда, Евгений, как и его отец, сначала хотел стать математиком и даже отучился на первом курсе физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета. Но затем молодой человек перешел учиться в Военно-медицинскую академию, которую в 1889 году закончил с отличием.

Сын одного из известнейших в России врачей мог бы быстро сделать карьеру, однако первым местом работы Евгения Боткина стала Мариинская больница, которая в те времена была больницей для бедных. Для него, как и для его отца, важнее всего было помогать людям — в первую очередь тем, кто не мог позволить себе оплатить услуги медиков. Параллельно с работой в Мариинке Евгений продолжал учиться и в 1893 году защитил докторскую диссертацию. И до, и после этого он ездил в Европу, изучал, как работают больницы в Берлине, и слушал лекции известных немецких врачей.

В 1904 году началась Русско-японская война, и Евгений Боткин ушел добровольцем в армию. Там он работал в Российском обществе Красного Креста, а после окончания войны вернулся в столицу с несколькими орденами. Затем он стал преподавать в Военно-медицинской академии и руководить медицинской общиной имени святого Георгия. Теперь Евгений был довольно известен в Петербурге не только как врач, но и как автор книги о Русско-японской войне, и в 1908 году императрица Александра Федоровна предложила ему стать лечащим врачом ее тяжело больного сына Алексея.

Боткин быстро нашел общий язык и с цесаревичем, и с его сестрами. Он прекрасно умел ладить с детьми и подростками: у него у самого к тому времени было четверо детей, дочь и три сына. С женой Евгений вскоре после своего назначения на должность лейб-медика разошелся — ей не нравилось, что он стал уделять своей семье мало внимания и проводить много времени со своим юным пациентом. Дети, узнав о ее желании уйти, встали на сторону отца и остались с ним, а дочь Татьяна, которой тогда было четырнадцать лет, еще и взяла на себя все хозяйственные заботы по дому.

К императорским детям их новый врач тоже относился, как к родным, и они отвечали ему взаимностью. Великие княжны помогали ему в разных мелких делах, а стеснительный наследник в буквальном смысле оживал в его присутствии и начинал шутить и делать вид, будто он испугался врача и хочет спрятаться под одеялом. Благодаря Боткину Алексею становилось лучше и физически: медик много занимался изучением крови, и хотя вылечить гемофилию было невозможно, он умел облегчить страдания своего подопечного. Приходилось ему лечить и других членов царской семьи, хотя они болели нечасто.

После отречения Николая II от престола его вместе с семьей выслали в Тобольск, перед этим разрешив взять с собой кого-нибудь из слуг. За свергнутым императором в ссылку последовали лейб-повар Иван Харитонов, горничная Анна Демидова, камердинер Алексей Трупп и, разумеется, лейб-медик Евгений Боткин. Сын Сергея Боткина не бросил бы своего пациента ни при каких обстоятельствах, и для него не имело значения, был ли этот пациент бедняком из Мариинской больницы или наследником царского трона. И точно так же двое младших детей Евгения, Татьяна и Глеб, не смогли оставить своего отца — они тоже поехали в Тобольск и поселились там в одном из домов по соседству с тем домом, где держали царскую семью и ее маленькую свиту.

В Тобольске Евгений Боткин не только продолжал лечить Алексея, но и оказывал медицинскую помощь местным жителям — ему разрешалось выходить из дома, когда его звали к больным, а также навещать своих сына и дочь. Он даже радовался, что у него есть возможность продолжать работать, практиковаться в медицине, и когда родственники его пациентов пытались заплатить ему, отказывался от денег. Тогда они уговаривали его взять что-нибудь из еды, которую он потом приносил арестованным Романовым и их слугам. Александра Федоровна и ее дочери передавали через него Татьяне и Глебу разные маленькие сувениры, сделанные своими руками, — это была единственная возможность выразить им и их отцу благодарность.

Случалось, что Евгений сам чувствовал себя плохо — у него болели ноги, — и иногда он даже не мог встать с постели. В эти дни он словно менялся местами с дочерьми Николая II — теперь девушки ухаживали за ним, приносили ему еду, лили воду, чтобы он мог вымыть руки.

Так прошло несколько месяцев, а потом семью Романовых вместе с их слугами отправили в Екатеринбург. Татьяне и Глебу Боткиным не разрешили ехать за отцом, и они долгое время ничего не знали о его судьбе. Догадывался ли он сам, для чего царскую семью переводят на новое место, предчувствовал ли, что их собираются убить? Судя по его последнему письму, написанному накануне расстрела и оставшемуся незаконченным, он был уверен, что рано или поздно Романовых уничтожат, но не предполагал, что это будет так скоро. Однако о том, что сам он мог бы спастись, врач даже не думал. Он был твердо настроен оставаться с царской семьей до последнего момента и погибнуть вместе с ними, несмотря даже на переживания своих детей, которые без него оставались совсем одни. «Надеждой себя не балую, иллюзиями не убаюкиваюсь и неприкрашенной действительности смотрю прямо в глаза… — писал Евгений Сергеевич. — Меня поддерживает убеждение, что «претерпевший до конца спасется», и сознание, что я остаюсь верным принципам выпуска 1889 года».

Совесть есть, хотя ее никто не видел

Но святой праведный страстотерпец врач Евгений — не единственный русский лекарь, пребывающий во святых. Широко известен, например, святитель Лука, в миру носивший имя Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий. Он родился в 1877 году в Керчи в семье аптекаря, и когда ему пришло время выбирать будущую профессию, долго колебался между медициной и живописью. Молодой человек понимал, что лечить людей — более важное занятие, но ему очень хотелось реализовать и свои творческие способности. В конце концов он попытался поступить на медицинский факультет Киевского университета, но плохо сдал экзамены. Его готовы были взять на какой-нибудь другой факультет, и Валентин выбрал юридический, но через год ушел из университета и стал брать частные уроки живописи. И именно эти занятия в конечном итоге привели к тому, что он стал врачом. Войно-Ясенецкий стал рисовать портреты простых бедных людей, увидел, насколько тяжело им живется и как много среди них больных, — и снова отправился поступать на медицинский факультет. Во второй раз ему это удалось.

Окончив учебу, Валентин стал работать в киевском госпитале Красного Креста и женился на одной из помогавших ему там сестер милосердия. Во время Русско-японской войны большинство медиков этого госпиталя, включая и Войно-Ясенецкого, отправились на фронт. Там молодому врачу пришлось впервые делать сложные хирургические операции и столкнуться со случаями сильного воспаления. Лечить гнойные раны медики в то время почти не умели, и именно Валентин стал первым, кто научился это делать. Позже он написал большую работу под названием «Очерки гнойной хирургии», на которой учились многие поколения российских врачей и которая остается актуальной и в наши дни.

После войны Войно-Ясенецкий работал земским врачом в разных деревнях и поселках, а отпуска старался проводить в Москве, чтобы изучать там в библиотеках работы других медиков. Кроме гнойной хирургии, его интересовали также способы обезболивания, которых в то время было немного. К 1915 году Валентин разработал свои способы местной анестезии и издал книгу, где они подробно описывались.

Через год семья Войно-Ясенецких переехала в Ташкент: жена Валентина Анна заболела туберкулезом легких, и ей был нужен сухой и жаркий климат. Там их застал октябрьский переворот, и там Валентин в первый раз был арестован: он прятал в своей больнице раненого казачьего есаула, выступавшего против большевиков, и кто-то из работников морга сообщил об этом властям. В тот раз Валентину Феликсовичу повезло — один из партийных деятелей знал его как прекрасного врача и поэтому, задав ему и еще одному медику, арестованному вместе с ним, несколько формальных вопросов, отпустил их обоих. Валентин вернулся в больницу и тут же приступил к очередной операции.

Однако этот арест не прошел для его семьи даром: Анна Войно-Ясенецкая, и так тяжело больная, после таких сильных переживаний окончательно слегла, и вскоре ее не стало. К тому времени у них с Валентином было три сына и дочь, и после смерти матери о них стала заботиться одна из медсестер, Софья Белецкая. Сам же Валентин, тяжело переживавший смерть любимой супруги, решил стать священником, взяв себе имя Лука.

Тогда в РПЦ катастрофически не хватало служителей всех рангов, а особенно высших, которые первыми попадали под удар атеистической власти. Поэтому отец Лука очень скоро стал епископом, а потом и архиепископом.

Вся его дальнейшая жизнь состояла из переездов из одного города в другой, когда священноначалие переводило его возглавлять новую епархию, из арестов, освобождений и новых арестов. Избавиться от этого талантливого хирурга советская власть не могла — он был слишком важен для медицины, без него у многих тяжелых пациентов не было бы шанса выжить. Однако владыка Лука не только лечил больных и обучал других медиков в каждом городе и поселке, куда его ссылали, но еще и занимался церковным служением: управлял епархиальными делами и вел миссионерскую работу. Он помогал местным священникам собрать больше прихожан, беседовал с раскольниками-обновленцами, возвращая их в православную веру. В результате его обвиняли в религиозной пропаганде и ссылали все глубже в Сибирь — в Красноярск, Енисейск, Туруханск.

Во время каждого ареста допрашивавшие Луку большевики пытались переманить его на свою сторону, заставить отказаться от священного сана. Однако знаменитый врач с легкостью парировал все их «остроумные» аргументы в защиту атеизма. Как-то его спросили, как он может верить в Бога, если ни разу Его не видел, на что Войно-Ясенецкий лишь пожал плечами: «Я много раз делал операции на мозге и, открывая черепную коробку, никогда не видел там ума. И совести там тоже не находил».

Умер этот удивительный человек в 1961 году. Все его дети и большинство внуков тоже стали врачами.

На расстрел его несли на носилках

Святитель Серафим, в миру звавшийся Леонидом Чигановым, больше известен как священник, много сделавший для Русской православной церкви и для возвращения в нее раскольников-иосифлян, однако он занимался также и медициной, и кое-что из его разработок тоже до сих пор не теряет актуальности.

Изначально Леонид, родившийся в 1856 году, не думал ни о медицинской, ни о духовной карьере. Его отец был военным, полковником артиллерии, и сына тоже отправили получать военное образование в Императорский пажеский корпус. После окончания учебы в 1876 году Чиганов сразу же оказался на фронте — шла русско-турецкая война. Несколько раз Леониду пришлось вытаскивать раненых с поля боя, а потом помогать врачам и медсестрам, и он решил, что, когда вернется в мирную жизнь, будет изучать медицину, чтобы заниматься более важным делом — облегчать страдания людей. Так он и сделал: не только самостоятельно изучил несколько разделов медицины, но и написал книгу «Медицинские беседы» в двух томах, где собрал все возможные сведения о народной медицине, лекарственных растениях и их воздействии на организм человека. Особенно много внимания в этой работе уделялось болезням крови и их лечению, в том числе с помощью лекарственных трав.

Кроме медицины, Чиганов интересовался богословскими вопросами и в конце концов пришел к мысли о том, чтобы стать священником. К тому времени он был женат, у него подрастали четыре дочери, и жена поначалу была против того, чтобы он принял сан, но Леониду удалось уговорить ее. Помогал ему в этом будущий святой Иоанн Кронштадтский, с которым Чиганов познакомился после возвращения с войны.

Через два года после принятия Леонидом сана его жена умерла. С тех пор он, теперь носивший имя Серафим, полностью посвятил себя духовным делам: служил в разных храмах, занимался восстановлением и ремонтом старых и ветхих церквей. После 1917 года он пытался сохранить действующими храмы, которые новая власть собиралась закрыть и разрушить, и порой ему это удавалось. Так он дослужился до сана митрополита. Его несколько раз арестовывали, но дочери Серафима добивались, чтобы его выпустили из-за ухудшившегося здоровья. Он действительно много болел и к 1937 году уже не мог ходить и безвылазно находился у себя дома. Это не помешало сотрудникам НКВД арестовать его в последний раз, унести из дома на носилках и расстрелять вместе с пятьюдесятью другими приговоренными.

Святитель Серафим был канонизирован Русской православной церковью в 1997 году, святитель Лука — в 2000-м, Евгений Боткин — в феврале 2016-го. А 25 марта того же года на территории московской городской клинической больницы № 57 епископом Орехово-Зуевским Пантелеимоном был освящен первый в России храм в честь праведного врача Евгения Боткина.


19 мая 2018


Последние публикации

Выбор читателей

Владислав Фирсов
8370545
Александр Егоров
940827
Татьяна Алексеева
775904
Татьяна Минасян
319186
Яна Титова
243109
Сергей Леонов
215717
Татьяна Алексеева
179142
Наталья Матвеева
176557
Валерий Колодяжный
171204
Светлана Белоусова
157271
Борис Ходоровский
155356
Павел Ганипровский
131006
Сергей Леонов
112002
Виктор Фишман
95617
Павел Виноградов
92450
Наталья Дементьева
91736
Редакция
85313
Борис Ходоровский
83213
Станислав Бернев
76847