«Цуккин сын» и другие балетоманы
РОССIЯ
«Секретные материалы 20 века» №4(338), 2012
«Цуккин сын» и другие балетоманы
Наталья Дементьева
журналист
Санкт-Петербург
1434
«Цуккин сын» и другие балетоманы
Артисты Мариинского театра из первой постановки «Спящей красавицы». 1890 год

17 января 1899 года в Большом театре с оглушительным успехом прошла премьера балета «Спящая красавица». Казалось, что зал не выдержит неистовства московской публики, и его золоченые стены рухнут под напором оглушительных аплодисментов. После исполнения Розового адажио прима-балерину Любовь Рославлеву вызывали пятнадцать раз. Скромно потупив глазки и нежно прижимая руки к груди, она склонялась перед зрительным залом в изящном поклоне. При каждом ее появлении на сцене молодой человек со второго яруса так громко кричал «Браво!», что хрустальные подвески огромной люстры начинали раскачиваться и тихо позвякивать в такт его призывным воплям. Однако Рославлева даже головы не повернула в сторону преданного любителя балета, она украдкой поглядывала на солидного мужчину, сидевшего в ложе.

Молодой человек, обиженный невниманием обожаемой балерины, схватил шаль зрительницы, которая сидела рядом с ним, и принялся размахивать ею как человек, потерпевший кораблекрушение при виде спасительной лодки. Он встал на стул и всем телом вытянулся вперед, словно хотел вспорхнуть подобно бестелесной сильфиде, но закон всемирного тяготения оказался неумолим: молодой человек неловко оступился и полетел в партер. К счастью, шаль, которую он держал в руке, зацепилась за боковую люстру, и поклонник балета повис над головами пораженных зрителей. В зале воцарилась абсолютная тишина, и только время от времени был слышен звук рвущейся ткани. Нервная дама, наблюдавшая за этой сценой из ложи бенуара, решила, что настало время упасть в обморок, и надрывно вскрикнула:

– О, Боже!

И тут молодой человек с грохотом рухнул на кресла партера. В зале раздались возгласы:

– Доктора! Посмотрите, жив ли...

Молодой человек не обратил на эту суету никакого внимания, он преспокойно поднялся и даже несколько раз хлопнул в ладоши, но потом смутился и выбежал из зала...

«БАЛЕТ – ВЕЩЬ, А ПРОЧЕЕ ВСЕ – ГНИЛЬ»

Можно ли назвать этого восторженного зрителя балетоманом? Нет! Ни в коем случае! С точки зрения подлинных балетоманов, он всего лишь жалкий дилетант, ибо балетоманы – это верховная каста жрецов прекраснейшего из искусств, балет их религия и смысл жизни, а посещение балетного спектакля есть священный ритуал, который не может быть омрачен подобными глупыми выходками. История русских балетоманов вмещает в себя все взлеты и падения русского балета, но наш рассказ ограничится лишь тем временем, когда в царской ложе, любуясь балетными дивертисментами, восседали настоящие русские цари.

«Балет – вещь, а прочее все – гниль» – это любимая поговорка петербургских балетоманов, считавших, что только они являются подлинными поклонника искусства танца. На балетоманов московских петербуржцы поглядывали свысока, потешаясь над их патриархальными нравами. Московские толстосумы любили широко по-купечески погулять в ресторанах с танцовщицами, покатать их с ветерком на тройках, но об изяществе па-де-бурре и арабесках рассуждали мало. В Москве балетоманам не хватало изысканности и утонченности, ведь в рядах фанатиков балета купцов было не меньше, чем в рядах Гостиного двора. И только Петербург, где балет всегда почитался делом важным и государственным, был и остается настоящей столицей русской балетомании.

Образчиком петербургского балетомана высшей пробы может служить директор императорских театров князь Петр Иванович Тюфякин. Находясь на этом нелегком посту, он совершил один единственный подвиг, который можно с полным правом приравнять к двенадцати подвигам Геракла: князь Тюфякин сделал балетные представления доходными. Друзья-балетоманы со слезами на глазах вспоминали о последнем дне жизни престарелого князя. Страдая от сильнейших болей, Петр Иванович ослабевшим голосом спросил:

– А Плокнет танцует сегодня?

Услышав, что богиня танца, доставлявшая ему величайшие эстетические наслаждения, сегодня вновь озарит сцену своим присутствием, князь Тюфякин вздохнул и умер. Вот смерть, достойная балетомана.

Жизнь, достойная балетомана, разделялась на две неравные части. С утра генералы, адмиралы, действительные статские советники и директора департаментов были заняты своими чрезвычайно сложными служебными обязанностями, но где-то глубоко внутри, в укромном уголочке сердца таилось предвкушение, предчувствие вечернего блаженства, начинающегося за театральным порогом. В призрачном царстве балета законы обыденной жизни переставали действовать. Генералы, адмиралы, статские советники и директора департаментов превращались в людей, для которых должности и титулы уже не имели никакого смысла, ибо все они носили одно высокое звание – балетоман.

– Господа, посмотрите! Кого мы видим! Соколов второй ряд, четвертое место! Значит сегодня танцует его Туся!

Для балетомана в таком обращении не было ничего обидного, потому что называть друг к другу по фамилиям и номерам постоянных мест в театре было одной из балетоманских традиций. Поклонники балетных талантов никогда не сидели в ложах будуара или на ярусах, перефразировав знаменитую фразу «Мы артисты, наше место в буфете», они говорили: «Мы балетоманы, наше место в партере». Если происходила досадная ошибка, и билет, дававший священное право сидеть в первых рядах партера, продавали обычному зрителю, поднимался невероятный скандал, чиновникам театра и кассирам приходилось извиняться за нарушение балетоманской привилегии. В Петербурге, занимавшем в России первое место по количеству балетоманов, случайной публике было очень сложно попасть в Мариинский театр.

В 1900 году балетоманы абонировали все места в зале, полностью монополизировав право наслаждаться балетом. Однако театральная администрация не возражала, потому что балетоманы вносили деньги вперед за сорок балетных спектаклей сезона и, собственно говоря, содержали балетную труппу на свои средства.

БАЛЕТНЫЕ МАНЬЯКИ

Балетоманы приходили в Мариинский театр как к себе домой, остальные зрители была лишь робкими гостями, которым позволили присутствовать на сладостном балетном пиршестве. Пройдя по залу с уверенностью и достоинством хозяина, балетоман останавливаться у своего кресла, но никогда не садился сразу, это считалось моветоном. Сначала надо было поздороваться с музыкантами, затем небрежно, но элегантно облокотиться на барьер оркестровой ямы и в бинокль осмотреть зал, раскланяться с друзьями и окинуть небрежным взглядом переполненный зал. Особым балетоманским шиком считалось умение сесть на свое место перед самым поднятием занавеса, когда заканчивалось музыкальное вступление.

Все эти тонкости посещения театра можно посчитать причудами балетных маньяков, как иногда называли страстных любителей балета, однако в театральных традициях, как и в любом священнодействии, заключался глубокий тайный смысл. Пока балетоман занимал свою постоянную позицию в зале, за кулисами ждала своего выхода на сцену царица его сердца – прекрасная балерина. Она знала, что балетоман станет ее невидимым партнером, поддержит восторженными взглядами, несмолкающими аплодисментами и жаркими криками «Браво»: «Когда поднимался занавес, все балетоманы, как по мановению волшебной палочки наводили самые разнообразные оптические инструменты на сцену и, когда попадали в точку, в сердце своей любви, на их лице можно было ясно заметить улыбку. Оттуда, со сцены, как лучи солнца, сияли глаза обожаемой балерины, и эти лучи по привычке всегда направлялись на определенный номер кресла, превращались в несравненную улыбку, и оба были довольны и счастливы. Вот он мой – вот она моя! Устанавливался общий любовный ток между сценой и балетоманами, и ток этот, то ослабевал, то, вновь напрягаясь, продолжался во время всего действия – прерываясь временами дружными аплодисментами».

Хотя аплодисменты балетоманов были всегда дружными, но в зависимости от мастерства балетных танцовщиков они отличались и по звуку, и по интенсивности, и продолжительности. Бывали случаи, когда хлопанье в ладоши не могло выразить глубину переживаний балетомана, впавшего в полнейший экстаз. Удалой кавалерист и завзятый фанатик балета Гринев обладал изящными светскими манера, но во время спектакля хорошо поставленным голосом подбадривал молодых балерин криками: «Зина, молодец! Нюта, жарь!» Однажды он увидел, что танцовщик, изображавший кавалериста, неправильно держит кивер, и возмущенно заорал:

– Какой подлец! Держит кивер двумя руками!

Обычный зритель, сидевший во втором ряду, посмел сделать Гриневу замечание, но оскорбленный в лучших чувствах балетоман заорал на весь театр:

– Вот как я тебя тресну в рожу, так ты будешь у меня шикать!

Конечно, такой взрыв эмоций редко случался среди утонченных балетоманов, однако в штате Мариинского театра состоял полицмейстер, который так определял круг своих обязанностей:

– Наше дело наблюдать, чтобы в балете хорошо танцевали, а в зрительном зале балетоманы не очень шумели и не мешали бы публике смотреть спектакль.

ГОРОД – ЛУЧШИЙ ПОДАРОК

Закончился первый акт балета, и «девы, подобные ветру, улетели гирляндой цветной!» Во время антракта балетоманы никогда не оставались в зрительном зале, наиболее важные и влиятельные персоны шли курить в кабинет полицмейстера, это тоже было одной из установившихся традиций. Рядом с этой комнатой располагалась лестница, по которой артистки балета проходили со сцены в свои гримерные комнаты. Администрация театра строжайше запрещала переговариваться с танцовщицами. Запретный плод всегда сладок, поэтому лица балетоманов светились невообразимым счастьем, если они успевали перекинуться несколькими словами любви со своими божественными нимфами.

В дни балетных спектаклей небольшой кабинет полицмейстера был до потолка завален подношениями, которые балетоманы приготовили для своих симпатий. Полицмейстер подвергал цензуре все надписи на лентах, а также решал, каким образом подарок будет преподнесен, публично на сцене или презент следует отнести в гримерную балерины. Самый дорогой в российской истории подарок сделал влиятельный вельможа екатерининского времени князь Безбородко, он преподнес танцовщице Ленушке город Рожествен, который давал 80 тысяч дохода ежегодно, каменный дом в Петербурге и мужа в чине действительного тайного советника. Самый оригинальный подарок преподнес балерине Сан-Жермен французский банкир Круаза, по его приказу в ее будуаре был сделан необычный «евроремонт»: вместо обоев стены оклеили банковскими билетами. История умалчивает, как долго банкир продолжал боготворить балерину, и ни пришлось ли ей на старости лет отрывать от стен банковские билета.

Танцовщицы Мариинского театра получали от 400 до 1200 рублей в год, такое же жалованье было у чиновников и офицеров, а гувернантки и учительницы имели доход в два раза меньше. Однако денег никогда не бывает много. Один из балетоманов записал и сохранил для истории слова, которыми почтенная матушка вразумляла свою дочь-балерину:

– Будь любезнее, нежнее и предупредительнее с поклонниками! Улыбайся почаще, что ты на всех такой букой смотришь! Если не жалеешь родную мать, то пожалей хоть своих лошадей!

Большинство балерин жалели и своих матерей, и своих лошадей, ведь и тех, и других букетами не прокормишь. В театрах Москвы танцовщицы кордебалета получали такое мизерное жалование, что им приходилось по утрам доить коров и торговать молоком, и только к вечернему спектаклю прелестные торговки оборачивались в стаю белоснежных лебедей. Когда одна из танцовщиц кордебалета спросила доктора, как ей похудеть, то он предложил весьма действенный рецепт балетной диеты:

– Очень просто, мадемуазель, попробуйте два месяца кормиться только вашим жалованием.

Однажды директор императорских театров Петербурга Теляковский спросил своего московского коллегу, почему на репетиции отсутствует танцовщица, которую все звали уменьшительным именем «Тавочка»: «Мне сказали, что она заболела, а когда я поинтересовался узнать, какая же у нее болезнь, то оказалось, что больна не она, а у одной из ее коров ожидалось прибавление семейства, и Тавочка должна была остаться дома». В Петербурге такое отношение к танцовщицам было абсолютно немыслимым, балетоманы отдали бы последнюю дюжину шелковых рубашек, но не позволили так оскорбить балетное искусство.

Чтобы дарить подарки, оплачивать восторги прессы и ужины в лучшем петербургском ресторане «Кюбе», нужны были очень большие средства. Если у балетомана не было достаточно денег, его уже не причисляли к лику истинных поклонников балета, он переходил в разряд простых любителей искусства. Директор Горного департамента Константин Аполлонович Скальковский был величайшим балетоманом всех времен и народов, тонким знатоком женской красоты и очень остроумным человеком. Он писал, что имеет право называться театралом потому, что высидел 14 раз оперетту «Прекрасная Елена», 29 раз прослушал оперу «Кармен» и 146 раз наслаждался балетом «Конек-Горбунок». В Петербурге ходили слухи, что Скальковскому предложили взятку за утверждение устава акционерного общества, причем взяткодатель прошептал:

– Я даю десять тысяч рублей, и эта сделка никогда не выйдет из вашего кабинета.

– Давайте двадцать тысяч, и можете болтать об этом на каждом углу, – отвечал Скальковский.

Можно не сомневаться, что он взял предложенную сумму, но потратил деньги на возрождение отечественного балета. Сезон 1885 года начался очень неудачно, публика пресытилась балетными спектаклями, Мариинский театр пустовал, и тогда Скальковский на свои средства привез из Италии прима-балерину Вирджинию Цукки. Заезжая дива, блиставшая фейерверком полетов, пируэтов и фуэте, спасла русский балет от полного упадка. Выступление Цукки имели ошеломляющий успех, ее имя стало известно всей России. Чехов неоднократно упоминал балерину в своих рассказах, в то время стала очень популярной шутливая фраза, придуманная Антоном Павловичем: «Когда у танцовщицы Цукки родится сын, то его будут звать – Цуккин сын».

Скальковский стал для Цукки и импресарио, и верным поклонником, и даже горничной. Экономная итальянка пользовалась для умывания половинкой лимона, и первым подарком Скальковского прима-балерине стал кусок туалетного мыла, которым он научил ее пользоваться. Цукки никогда не выходила на сцену, не зарядившись хорошей порцией коньяка, и Скальковский постоянно снабжал ее этим волшебным зельем. Он терпел все причуды суеверной балерины, которая подбирала на улице всевозможные железяки, поскольку это якобы способствовало успеху, и терпеливо носил ее тяжеленный ридикюль, полный подков, гвоздей и обручей от бочек. Вирджиния Цукки была не единственной иностранной знаменитостью, которая считали своим долгом «раскрутить» балетоманов с широкой русской душой. Балерина Бессоне приехала в холодный Петербург, наряженная в тонкую накидочку, и один из балетоманов немедленно вызвался купить ей шубу. В дорогом меховом магазине купца Лелянова он попросил приказчика показать беличью шубку. Балерина мило прощебетала:

– Беличья шубка будет для моей мамы, а мне покажите соболью и хорошую.

Пришлось балетоману раскошелиться на две шубы, но жадная балерина все же была наказана провидением. Когда она вернулась в родную Италию, обе шубы сожрала моль.

ЗВЕЗДНЫЕ ВОЙНЫ

К чему скрывать! Конечно, балетоманов влечет в театр не только интерес к хореографическому искусству, но и неподдельная страсть к очаровательным исполнительницам танцев, ведь еще древние греки считали, что «пляска родилась вместе с любовью и вечно была ее неразлучной подругой». В душе балетоманы поэты и тонкие ценители слабого пола, прекрасно умеющие оценить плечики, талию, сценичность всей фигуры, лицо, улыбку, манеру держать руки, устойчивость при окончании па, самообладание, уверенность и, конечно, ножки балерины. Балетоманы наблюдали за крохотными балетными звездочками еще в репетиционном зале училища, и сам великий хореограф Петипа считался с их компетентным мнением. Карьера начинающей балерины полностью зависели не от таланта, а от ее поклонников. Без помощи покровителей многие балетные красавицы проспали бы всю свою жизнь в последних рядах кордебалета. Балетоманы отыскивали молодые и неоцененные дарования, поощряли юных выпускниц, выдвигали их, убеждали журналистов написать о предстоящем дебюте – и в итоге театральный небосклон озарялся новой Авророй. Без балетных маньяков хореографическое искусство оказалось бы в руках чиновников и капризных прима-балерин.

Отношения балетоманов и администрации театра перерастало в настоящую войну, когда это касалось жизненно важных вопросов, таких, как например, как длина юбок. Балетоманы считали, что чем короче юбка, тем лучше, поскольку это помогает правильно ценить все тонкости танца и созерцать ножки танцовщицы, получая невероятное эстетическое наслаждение. В 1899 году в московском балете были узаконены юбки, доходящие до колена. Петербургские балетоманы стали жаловаться на это варварское нововведение министру двора, но театральная дирекция настояла на своем. Тогда в угоду верным поклонникам балерины начали подкалывать юбки, несмотря на штрафы, которые налагала администрация.

Самую короткую юбочку носила прима-балерина Мариинского театра Матильда Кшесинская. Эта знаменитая танцовщица стала заклятым врагом балетоманского сообщества. Матильда Феликсовна была любовницей наследника российского престола Николая Александровича, ставшего императором Николаем II, а затем одновременно двух великий князей, поэтому ее талант как балерины не подлежал сомнению. Кшесинская зорко следила за тем, чтобы у нее не было конкуренток ни в княжеской постели, ни на императорской сцене. Дошло до того, что в начале ХХ века в штате Мариинского театра состояла одна балерина – Матильда Кшесинская, а остальных танцовщиц выписывали из-за границы! Война с балетоманами развернулась с особой силой после отставки директора театра князя Сергея Михайловича Волконского. Он имел смелость оштрафовать Кшесинскую на 50 рублей за то, что она отказалась надеть костюм, необходимый по сюжету балета. Последовал царственный окрик: «Вернуть деньги, и разрешить Кшесинской танцевать в том костюме, который ей нравится». Возмущению балетоманов не было предела, и, наконец, в 1904 году они решили освистать Кшесинскую. Директор императорских театров Теляковский рассказал об этом эпизоде с точностью военного корреспондента: «Ее хотели ошикать при первых выступлениях. Обе стороны вооружались и готовились к решительному бою. Но среди балетоманов обнаружился раскол, как это всегда бывает в русском обществе. Кшесинской стали шикать и свистать, но делали это недружно и довольно неопределенно. Некоторых балетоманов отвели в участок для установления личности и отпустили только после окончания спектакля. Оставшиеся шикали так робко, что было непонятно, что они делают. Кшесинская сделала 32 тура на одном носке. Балетоманы зааплодировали – ведь 32 тура на одном носке ни одна балетоманская душе не выдержит».

«Слово «балетоман» для непосвященного звучит чуждо и непонятно. Балет... К чему он? Какая вещь пустая. В наше-то деловое время, кому нужен «разговор ногами»? А еще недавно появление нового балета производило известного рода сенсацию, когда задолго до первого представления собиралась подписка на поднесение ценных подарков хореографических светилам, когда многочисленные балетоманы сыпали бешеные деньги на монстры-букеты, не уступавшие по величине самим балеринам. Наслаждаясь роскошным и драгоценным представлением, зрители забывали о прозе жизни, о страшной дороговизне на припасы и возвышение цен на всевозможные предметы».

Как современно звучат строки из газеты «Санкт-Петербургские ведомости», вышедшей в свет полтора века назад. А сегодня? В наше-то сумасшедшее время, когда люди разучились разговаривать словами, могут ли они понять «разговор ногами»? Остается только верить, что балет не умрет, «пока в подлунном мире жив будет хоть один» балетоман.


15 февраля 2012


Последние публикации

Выбор читателей

Владислав Фирсов
8257991
Александр Егоров
929688
Татьяна Алексеева
763275
Татьяна Минасян
317639
Яна Титова
242539
Сергей Леонов
215369
Татьяна Алексеева
178387
Наталья Матвеева
174987
Валерий Колодяжный
169528
Светлана Белоусова
156979
Борис Ходоровский
154992
Павел Ганипровский
130451
Сергей Леонов
111883
Виктор Фишман
95531
Павел Виноградов
91978
Наталья Дементьева
91521
Редакция
84673
Борис Ходоровский
83116
Станислав Бернев
75659