Если б такое было возможно, то, перефразируя Маяковского, княгиня Екатерина Романовна Дашкова имела все основания сказать: «Когда я итожу то, что прожил, и роюсь в днях, ярчайший где, я вспоминаю одно и то же – 28-го первый день». В самом деле, в событиях 28 июня 1762 года, когда в России произошел дворцовый переворот, княгиня сыграла важнейшую роль. И это давало ей право считать тот день самым замечательным в своей жизни. Но какова была эта роль в действительности?

«Вчера была годовщина воцарения императрицы Екатерины, – записала в «Дневнике» ирландская знакомая Дашковой Марта Вильмот. – Это был самый замечательный день в жизни княгини Дашковой. Стоит заговорить о нем, как ее лицо начинает светиться и она принимается вспоминать подробности этого события с удовольствием и восторгом». «…Княгиня живет воспоминаниями, она подробно говорит о всем, что видела и слышала, и я начинаю воображать себя участницей революции», – делилась своими впечатлениями сестра Марты Кэтрин Вильмот.

Обе они гостили в России у Дашковой в течение ряда лет. В имении княгини в Троицком существовал культ 28 июня 1762 года. Гостиную господского дома украшало «замечательное… изображение Екатерины II в полный рост: на серой лошади, одетая в гвардейский мундир – так она выглядела 28 июня 1762 года, в знаменательный день русской революции». Портрет отражался в заркале, помещенном напротив, и создавал иллюзию движения. Казалось, что императрица скачет прямо на смотрящего.

Княгиня очень любила тропинку в саду, которая, петляя среди берез, вела к холму. На нем же возвышался «гранитный монумент, посвященный восшествию Екатерины на трон». Екатерина Романовна подарила Марте «великолепную золотую табакерку. На одной крышке – прекрасный портрет Екатерины в профиль, а на другой – коронация, вернее, сцена провозглашения ее императрицей 28 июня с различными аллегорическими фигурами».

И Дашкова, и Екатерина II несколько раз высказывались на этот счет весьма различно. Противоречили не только друг другу, но и самим себе. Это запутало историков. Можно сказать, что подлинная роль княгини в тех событиях и сегодня не определена. Чтобы отыскать истину, необходимо проследить в хронологической последовательности свидетельства двух Екатерин, Великой и Малой, выяснив, в какой степени их интерпретации событий противоречат друг другу.

Вскоре после переворота Екатерина Романовна описала эти события в письме к Герману Кейзерлингу, русскому послу в Варшаве. В 1887 году издатель «Русского архива» Бартенев опубликовал отрывок этого письма. В момент публикации подлинник хранился в Пруссии, в Раутенбурге, поместье графов Кейзерлингов. Бартенев получил его от гофмейстера двора. В настоящее время местонахождение подлинного текста неизвестно.

Хотя дата письма в публикации не указана, очевидно, что оно было написано вскоре после 28 июня 1762 года. Дело в том, что в момент переворота Кейзерлинга не было в столице. Петр III послал его на конгресс в Аугсбурге для заключения мира. Конгресс не состоялся. Тогда царь назначил его послом в Варшаву и вызвал в Петербург. Кейзерлинг прибыл в столицу после переворота и стал главным советником императрицы по внешнеполитическим делам. В августе 1762 года Екатерина назначила его послом в Польшу, там он и умер в 1764 году.

Письмо Дашковой, по всей видимости, написано еще до того, как Кейзерлинг приехал в Петербург. Тут он тесно общался с Паниным и Екатериной II и мог узнать все подробности переворота, что называется, из первых рук. Описывать же произошедшую «перемену» после того, как Кейзерлинг покинул Петербург, едва ли имело смысл. Подлинность текста никаких сомнений не вызывает. Скорее всего, это один из ранних текстов о перевороте, вышедших из-под пера его участника.

В нем представлена чрезвычайно интересная интерпретация событий. Хотя письмо к Кейзерлингу опубликовано почти полтора века назад, никто из исследователей не обратил внимания на этот очень существенно отличающийся от канонической версии переворота текст. Едва ли не все авторы работ о перевороте 1762 года до сегодняшнего дня основывались на фундаментальном труде Бильбасова. Но ему-то этот важнейший текст остался неизвестным. Во всяком случае, в перечне источников о «революции» 1762 года, помещенном во втором томе труда Бильбасова, упоминаний о письме Дашковой Кейзерлингу нет. Точнее говоря, письмо Дашковой ученые читали, исходя из привычных представлений о событиях 28 июня 1762 года, не замечая очень существенных отличий, носящих принципиальный характер. А в них-то и заключается ключ к верному пониманию того, что произошло в действительности в тот памятный день. Более того, собственноручно изложенная Дашковой версия позволяет понять и объяснить те неясности и недосказанности, которые находятся в других источниках о перевороте и не раз заставляли исследователей почувствовать недостаточность их объяснений. То есть почему замышляли одно, а поступали совсем по-другому.

Отрывок начинается с упоминания о том, что около 11 часов вечера (очевидно, 27 июня 1762 года) офицер (имя его не названо) принес известие об аресте капитана Преображенского полка Пассека. «Он был одним из главных наших, – замечает Дашкова, – и только что ушел от меня». Далее княгиня описывает замешательство среди участников заговора, вызванное предчувствием близкой опасности. Панин из деликатности постарался скрыть от Дашковой всю силу этой опасности, сделал вид, что нисколько не взволнован случившимся, и предложил отложить до завтрашнего утра решение относительно того, какие меры следует принять на основании более точных сведений. Но Дашкова думала иначе. «Бывают мгновения, – патетически писала она Кейзерлингу, – когда превосходишь самого себя! Поэтому не удивляйтесь, милостивый государь, тому, что я поняла опасность, не испугавшись ее. Я нашла, что обстоятельства столь щекотливы, что не стоит терять время на то, чтобы переубедить Панина, – оно слишком дорого. Промедление лишь увеличит зло и создаст больше препятствий». Княгиня предпочла сделать вид, что она должна отдохнуть, пока Орловы соберут более точные сведения.

Когда все ушли, Дашкова отправилась пешком к Синему мосту на Мойке в надежде встретить кого-нибудь из своих единомышленников. Вскоре там появился Алексей Орлов. По его словам, он прибыл сюда, чтобы обсудить с ней, что они должны делать. Дашкова посоветовала ему отправиться к майору Измайловского полка Рославлеву, чтобы побудить его идти к гетману Разумовскому, стоявшему во главе полка, и рассказать ему о тех критических обстоятельствах, в которых они оказались. Затем Орлову предстояло совершить поездку в Петергоф и доставить императрицу Екатерину в Измайловский полк. В скобках Дашкова поместила важнейшее разъяснение, почему именно было необходимо сделать это: «Потому что между нами было решено: в том случае, если даже самый незначительный из нас будет схвачен, собрать солдат сейчас же».

Эта реплика Дашковой объясняет суть дела. Императрице Екатерине угрожала опасность. Дашкова решила: чтобы ее спасти, следовало во что бы то ни стало доставить ее в Измайловский полк и отдать под охрану. Орлов с ней согласился. Чрезвычайно важно: речь не шла о том, чтобы ее провозгласить регентшей при малолетнем сыне великом князе Павле или возвести на престол как государыню. Пока что дело заключалось только в том, чтобы уберечь Екатерину от грозившей ей опасности с помощью Измайловского полка. Никаких других решений в этом совещании на Синеем мосту принято не было. Сделать ее недосягаемой для Петра III, а дальше видно будет.

После этой встречи Екатерина Романовна вернулась домой. Чтобы не вызвать подозрений прислуги, она сразу отправилась в постель. Не успела княгиня лечь, как явился младший из Орловых, Федор. Он пришел спросить, считает ли она совершенно необходимым предупредить Екатерину об опасности и не потревожат ли ее напрасно. Дашкова убедила Федора Орлова, и он отправился к брату Алексею сообщить, чтобы тот ехал в Петергоф. Далее Дашкова написала: «Все прочее было сделано вследствие этого распоряжения».

Это ключевая фраза.

Совершенно очевидно, Дашкова свою роль в перевороте видела в том, что она первая подала мысль: для спасения Екатерины необходимо привезти ее из Петергофа в Измайловский полк, а затем настояла, чтобы это было приведено в действие. Все, что произошло после, явилось лишь следствием ее инициативы.

Екатерина прибыла в расположение Измайловского полка. Там ее провозгласили государыней. Все полки принесли ей присягу. Императрица заехала в Казанскую церковь. Затем она направилась в новый Зимний дворец. Туда же явилась и Дашкова. Перед дворцом не присягнувшие еще части принесли присягу. После этого Екатерина со своим двором отправилась в старый Зимний дворец. Здесь ей пропели «Тебе Бога хвалим». После этой церемонии Дашкова имела счастье возложить на Екатерину ленту ордена Св. Андрея Первозванного. После заседания Сената Екатерина с войсками направилась в Петергоф. Княгиня, также верхом, сопровождала ее. Свое описание Екатерина Романовна завершила красноречивой фразой: «Простите меня, если мое писание и мои действия не соответствовали вашему ожиданию, приняв во внимание, что в пределах способностей моих я не пренебрегала ничем. Если я не сумела больше, то по-человечески не имела возможности».

Из нензатейлиивого изложения Дашковой становится очевидным, что ее роль сводилась к тому, что она дала первый толчок тем событиям, которые в итоге произошли. Несомненно, настояв на том, чтобы обожаемая ею Екатерина была увезена из Петергофа, Дашкова вполне удовлетворилась этим. Далее события развивались без нее.

Княгиня вовсе не предполагала, что в Измайловской слободе Екатерину провозгласят самодержавной императрицей. Это было делом рук Орловых. Они умело воспользовались благоприятной для них ситуацией и сделали свое дело. Орловы вовсе не исполняли приказания Дашковой провозгласить императрицу самодержицей, потому что такого распоряжения из уст княгини и не исходило вовсе. Это была их личная инициатива. Хотя ряд источников свидетельствует о том, что в планы части заговорщиков входило сделать Екатерину только правительницей. Это подтвердила и сама Екатерина. Да и Дашкова в своих замечаниях на книги Рюльера и Кастера оставила недвусмысленное свидетельство этого.

Из письма Дашковой Кейзерлингу становится понятно, почему княгиня ничего не предприняла лично, когда Екатерина была привезена в Петербург из Петергофа. По мысли Екатерины Романовны, императрицу должны были доставить под прикрытие преданной ей военной силы. Это было дело Орловых. Княгине в этой операции не отводилось никакой роли, что вполне естественно. Так оно и произошло.

Орловы действовали на свой страх и риск и добились всего, чего хотели. Но самый важный импульс ко всем действиям исходил от Дашковой. Поэтому императрица имела все основания говорить, что престолом она обязана Дашковой. И это нисколько не противоречило тому, что собственно на трон она была возведена руками Орловых.