До Петра I быт представителей высших российских сословий не отличался большим разнообразием. Что же касается увеселений, то их почти не существовало. Общество воспитывалось под влиянием византийского аскетизма. Запрещались и проклинались науки, именуемые ересью, творчество называлось соблазном, а музыка, пение и пляски именовались «хульными потехами» и «богомерзким делом». Запрещались конские скачки, а также шахматы, как предмет идолопоклонства.

Но так уж устроен человек, что хочется ему как раз того, что запрещено. Люди же состоятельные могли себе позволить некоторые развлечения, правда, в ограниченных пределах.

Прежде всего, аристократ допетровского времени для развлечения окружал себя разнообразными личностями, жившими за его счет. Чаще всего это были бедные дворяне, называвшиеся «знакомцами». Они делили досуг и трапезу боярина, шли перед ним, когда он выезжал куда-нибудь, составляя его охрану. Они всюду принимались вместе с ним и чествовались как гости.

Кроме того, в домах богатых людей держали шутов, сказочников (бахирей), песельников (домрачеев, так как они подыгрывали во время исполнения песен, былин и духовных стихов на домрах), гусельников.

Иногда в богатый дом приходили скоморохи. Они составляли артель, в которую входили всякого рода «умельцы» — музыканты, «глумотворцы», плясуны, «шпыни» и прочий «творческий» люд. Помимо всевозможных талантов, скоморохи обладали способностью нелегально проникать на территорию боярских усадеб. Ведь официально скоморошество было запрещено, и общение со скоморохами подвергалось преследованиям. Православная церковь иначе как бесами скоморохов не называла, а власти преследовали масленичных «плясцов-сквернословцев» вплоть до середины XVII века.

Одним из распространенных видов досуга боярина был прием гостей. Они приезжали в своих экипажах и ставили их у ворот хозяйского дома. Во двор заезжать было не принято, в знак уважения к хозяину.

При появлении гостей на стол ставились кушанья, разделенные на «статьи», в каждой по несколько перемен. Приносилось все разом и во множестве. Вино подносилось за каждым блюдом. Помимо вина (романеи), наливавшегося в тяжеловесные серебряные кубки, подавался мед хмельной в золоченых ковшах. Во время застолья шуты кривлялись и острили, развлекая гостей, а разряженные дуры вертелись и визжали под аккомпанемент балалайки, гудка или волынки.

После обильного застолья гости разбивались на группы по интересам. Одни слушали гусляра, вызывавшего у них своим исполнением слезы восторга. Другие играли в зернь на деньги. Третьи проводили время в беседах. Расходились гости около полуночи. Хозяин провожал каждого до крыльца, а наиболее почитаемых — до ворот.

Впрочем, такая идиллическая ситуация не всегда имела место. Довольно часто эти пиры заканчивались не только безобразными ссорами, но и кровавыми драками.

Женская часть боярского дома почти не принимала участия в этих приемах. Уделом женщины было вечное затворничество. Даже в церковь они ходили редко. Ведь для отправления религиозных треб существовали домашние священники.

Аристократ допетровских времен уединял жену и дочерей в отдельный терем, окружал их доступной ему роскошью и жил как бы отдельно от них, даже редко встречаясь с ними в домашнем быту, и мало был знаком с прелестями семейной жизни. Боярские невесты до свадьбы не знали и не видели своих женихов, которых выбирали им отцы, не интересуясь согласием или несогласием дочерей.

Отношение к танцам домостроевская нравственность определяла следующим образом: «Женам же и девам плескание и плясание и главами их покивание, устами из неприязнен кличь и вопль, все скверные песни и хребтом их вихляние». Домостроевскому постулату вторили проповедники. Так, игумен Елизарова монастыря Панфилей поучал: «Что за охота ходить по избе, искать, ничего не потеряв, притворяться сумасшедшим и скакать скоморохом? Человек честный должен сидеть на своем месте и только забавляться кривлянием шута».

Петр I, начиная преобразования в России, не мог не затронуть проблемы досуга своих подданных и взаимоотношений полов. В 1700 году, с целью сблизить оба пола и приучить их к «обществу», Петр начал устраивать общественно-увеселительные собрания и велел приглашать на них «всех знатных людей жен и дочерей, одетых по-немецки, по-французски и по-английски (т.е. в платья с корсетом и юбками до щиколоток )». Что же касается внешнего вида самих знатных людей, то им предписывалось брить бороды (в противном случае платить за их ношение ежегодно по сто рублей — деньги немалые по тем временам), носить камзолы венгерского, саксонского и французского образца, а сапоги и шляпы — немецкого. Попутно было запрещено употреблять слово «холоп».

Нововведение это прививалось плохо. Все старались уклониться от «собраний» под разными предлогами. Да и государю в тот период было не до собраний и развлечений — началась Северная война, причем началась неудачно для России.

Но минуло восемнадцать лет. Северная война близилась к победоносному для России концу. На берегах Невы бурно строилась новая российская столица. Государь вновь вернулся к идее устройства публичных собраний для знатных особ, тем более что их психология за истекший период претерпела значительные изменения. Появилась значительная прослойка людей новой формации, прошедших обучение и побывавших в военных походах за пределами России. Кроме того, на устройство публичных собраний с танцами повлияло то, что Петр во время пребывания в 1717 году в Париже познакомился с тамошним нововведением (в соответствии с королевским указом от 31 декабря 1715 года) — устройством в оперной зале Парижа публичных балов. Эти балы устраивались три раза в неделю и пользовались у парижан бешеным успехом. На них играли два оркестра, посреди зала находился буфет с напитками, а сама зала была украшена люстрами и зеркалами.

Осенью 1718 года жители Петербурга услышали на уличных перекрестках барабанную дробь, выбиваемую бравыми гвардейцами, а когда стали подходить к барабанщикам, то узнали волю Петра об учреждении ассамблей, переданную генерал-полицмейстером Антоном Девиером через глашатаев.

Царский указ разъяснял петербуржцам, что:

«АССАМБЛЕЯ — слово французское. Которое на русском языке одним словом выразить невозможно, обстоятельно сказать вольное, в котором доме собрание или съезд делается не только для забавы, но и для дела; ибо тут можно друг друга видеть и о всякой нужде переговорить, также слышать, что где делается; при том же забава. А каким образом оные ассамблеи отправлять, определяется ниже сего пунктом, покамест в обычай не войдет.

1. В котором доме ассамблея имеет быть, то надлежит письмом или иным знаком объявить людям, куда вольно каждому придти, как мужскому, так и женскому.

2. Ранее пяти или четырех не начинается, а далее пополудни не продолжается.

3. Хозяин не повинен гостей ни встречать, ни провожать, ни подчивать и не точию вышеописанное не повинен чинить, но хотя и дома не случится оного, нет ничего; но только повинен несколько покоев очистить, столы, свечи, питье, употребляемое в жажду, кто просит, игры, на столах употребляемые.

4. Часы не определяются, в котором быть, но кто в котором хочет, лишь бы не ранее и не позже положенного времени; также тут быть, сколько кто похочет, и отъезжать волен, когда хочет.

5. Во время бытия в ассамблее вольно сидеть, ходить, играть, и в том никто другому прешкодить или унимать; также церемонии делать вставанием, провожанием и прочим, отнюдь не дерзает под штрафом, но только при приезде и отъезде почтить поклоном должно.

6. Определяется, каким чинам на оные ассамблеи ходить, а именно: с высших чинов до обер-офицеров и дворян, также знатным купцам и начальным мастеровым людям, тоже знатным приказным; тоже разумеется о женском поле, их жен и дочерей.

7. Лакеям или служителям в те апартаменты не входить, но быть в сенях или где хозяин определит. Также в Австерии, когда и в прочих местах будут балы или банкеты, не вольно вышеописанным служителям и те апартаменты входить кроме вышеозначенных мест».

Первая ассамблея в Петербурге «учинена была» 29 октября 1718 года на Почтовом дворе. Как свидетельствует летописец, на ней присутствовали «все господа министры и протчие знатные господа…». Спустя почти месяц, 24 ноября, здесь же «отправлялась ассамблея, где были господа все министры, сенаторы, генералы и господа офицеры и другая знатная шляхта и довольно от напитков веселились до трех часов ночи».

Почтовый двор был построен в 1714 года на участке, где сейчас стоит бывший служебный корпус Мраморного дворца (ныне в нем размещается Северо-Западный Политехнический институт). Он стал важнейшим общественным центром молодого города. При Почтовом дворе находились гостиница, ресторан, большой приемный зал, где проходили торжества.

Зимой ассамблеи назначались три раза в неделю — по воскресеньям, вторникам и четвергам. Место их проведения указывалось самим государем или генерал-полицмейстером. О том, где будет проходить очередная ассамблея, сообщали глашатаи при барабанном бое и приглашения, прибитые к фонарным столбам. Такая форма приглашения не устраивала иностранцев, они хотели иметь пригласительные билеты, но таковые рассылались лишь особо знатным персонам. В теплое время года ассамблеи проводились на открытом воздухе, чаще всего в Летнем саду. Вход туда был доступен каждому прилично одетому человеку.

Ассамблеи начинались не ранее 16 часов. Обычно за два часа до начала ассамблеи в место ее проведения являлся обер-полицмейстер с пятью канцеляристами. Они записывали всех присутствующих, а потом докладывали царю. В 18 часов приезжал Петр, чуть позже — его супруга Екатерина Алексеевна с великими княжнами. К ней одной подходил хозяин и провожал в дом, а потом до кареты.

Прежде чем гости расходились с одной ассамблеи, им объявлялось, где будет следующая.

На ассамблеи первоначально могли приходить без приглашения не только вельможи и знать, но и чиновные особы, дворяне, торговые гости (купцы, торговавшие с заграницей), корабельные мастера, канцелярские служители с женами и детьми. Впоследствии, когда в обществе произошли глубокие разграничения по имущественным и образовательным степеням, на ассамблеи стали приходить только приглашенные хозяевами.

Хозяин, в доме которого проводилась ассамблея, обязан был соответствующим образом подготовить не менее трех комнат. Одна из них предназначалась для танцев. В другой комнате играли в шахматы и шашки (азартные игры не допускались, Петр не терпел карточной игры). В третьей комнате ставились столы, на которые выкладывались трубки, спички, рассыпался табак, а также ставились бутылки с пивом и винами (в моду стало входить венгерское вино) для мужчин. Особ женского пола угощали чаем, кофе, миндальным молоком, медом и вареньями (лимонад, оршад и шоколад были редкостью — подавались только у герцога Голштинского и его министра фон Бассевича).

На ассамблеях у богатых людей подавался ужин, причем дамы обязательно сидели вперемешку с кавалерами. За ужином стол был уставлен окороками, колбасами и другими солеными и копчеными мясными блюдами. После этих холодных блюд подавали похлебки, жаркое и другие горячие кушанья. И, наконец, закуски из свежих и вареных в сахаре плодов. У людей менее достаточных предлагалась только холодная закуска.

Часто в той комнате, где обедали и ужинали, слуги, убрав столы, подметали пол вениками, раскрывали зимой окна, чтобы проветрить помещение, пропитанное запахом кушанья и прокопченное табаком, и затем в той же комнате начинались танцы. Это происходило от тесноты тогдашних петербургских домов, и часто не было общего для всех ужина, а гости делились на две группы: пока одна ужинала, другая танцевала.

При входе на ассамблеи хозяин был обязан вывешивать «Правила которым поступать всем входящим в сии двери», которые гласили:

«— Оставь свои равно как и шляпы, а наипаче шпаги за дверью, а також местничество и спесь или тому что-либо подобное брось у двери.

— Будь вежливым, ничто не порть и не ломай, говори умеренно, не ори, дабы у протчих тут находящихся уши и голова не болели.

— В залу войдя, по углам не хорониться, на вздыхать и не зевать, сморкаться не пальцами, а в платок. Ежели в носу засвербит, воздух от чиху воздержи, а не осиля того, чихай с бережением и в сторону…

— Господам офицерам и прочим персонам мужского пола дам и девиц забавлять и делать им плезир. Скудных разговоров с оными не вести, а за телеса не хватать, а паче того на ухо срамных слов не говорить, особенно девицам.

— Всем кто не колченог, танцевать, однако не козлом скачущим уподобляться, а скользя с приветливой легкостью. Даму держать с великим бережением и ног ей не топтать. В танце не молчи, даму разговором пристойным занимай. После танца, коли вспотел, утирайся платком. Не чешись.

— Сидя за столом, веди себя пристойно, не чавкай. Руками по столу не колобродь. Даму справа забавляй беседой пристойной и, кушанья ей подавая, надрывно не говори, а токмо предлагай отведать.

— Кушай сладко и вкусно, а пей с умеренностью, дабы всякий всегда мог найти свои ноги, выходя из дверей… Персонам же мужского пола, наперед того договорившись, друг друга оберегать, а тем, кто упьется до помутнения мыслей, взять того мерзавца и вывести».

Правила эти, как видно из текста, должны были привить современникам Петра хорошие манеры и образовать их в части соблюдения этикета до западноевропейского уровня. Но практика показывала, что многие ассамблеи отличались попойками, где спаивали не только мужчин, но и дам. Тем более было трудно соблюдать последний пункт, так как за несоблюдение всех прочих полагался штраф — «кубок большого орла». Провинившегося заставляли выпить кубок неочищенной водки емкостью в один литр с четвертью. После принятия такой дозы некачественного пойла многие штрафованные серьезнейшим образом подрывали свое здоровье.

Подобные же наказания ожидали особ, не явившихся на ассамблею. Известен случай, произошедший в 1721 году, когда Петр приказал явиться в Сенат дамам, проигнорировавшим одну из ассамблей. Там каждой из них было предложено выпить по большому бокалу водки. Отказ от такого «угощения» рассматривался как открытое неповиновение воле государя со всеми вытекающими отсюда последствиями. Одна из дам, находившаяся на последней неделе беременности, слезно умоляла избавить ее от подобной «чести», но царь остался непреклонен. От пережитых волнений дама разродилась мертвым ребенком, который тут же был отправлен в Кунсткамеру, там заспиртован и выставлен на всеобщее обозрение.

Главным увеселением на ассамблеях были танцы, посредством которых должны были сближаться между собой молодые люди и девицы. Первоначально отцы и матери смотрели на танцы как на явный соблазн для своих дочерей, а мужья ревновали своих жен к кавалерам и, едва сдерживаясь, бросали на них грозные взгляды.

Но и помимо этого дамы и кавалеры дичились друг друга, не завязывали между собой разговоров и после каждого танца расходились в разные стороны. По словам очевидца, «все сидели, как немые, и смотрели друг на друга».

Затянутые в корсеты, с огромными фижмами, в башмаках на высоких (в полтора вершка) каблуках, с пышно расчесанной и напудренной прической, с длинными «шлепами», или шлейфами, первое время боярыни и боярышни были смешны и неуклюжи. Они не умели легко и грациозно вертеться в танцах, не знали, как им стать и сесть.

Кавалеры были им под стать. Их отличала чрезвычайная неловкость, обусловленная стесненной одеждой — шитыми кафтанами с твердыми фалдами, узкими панталонами, плотно натянутыми чулками с подвязками, тяжелыми башмаками, висевшими сбоку шпагами, перчатками и «аллонжеловыми» париками с длинными завитыми в букли и напудренными волосами.

Но постепенно все привыкли к новым костюмам и новым формам общения. Женщины стали смелее и раскованнее. Живший в тот период в Петербурге гольштейн-готторпский камер-юнкер Берхгольц записал в своем дневнике: «Нельзя себе вообразить, до какой степени они любят танцы, равно как и здешние молодые купцы. Из которых многие танцуют очень хорошо... русские дамы мало уступают немкам и француженкам в тонкости обращения и светскости...».

Открывала танцы государыня Екатерина Алексеевна с государем, а в его отсутствие с герцогом Голштинским или Меншиковым. Затем следовали хозяин и хозяйка дома, а за ними все остальные. Каждый из участников ассамблеи мог пригласить на танец кого угодно, даже государыню. Сам государь, его супруга и их дочери великие княжны Анна и Елизавета Алексеевны танцевали много.

Начиналась танцевальная часть ассамблеи так называемым церемониальным танцем. Мужчина, желавший танцевать с дамой, подходил к ней не ранее, как после трех церемониальных поклонов. Во время танцев кавалер едва касался пальцами ее пальцев, а по окончании танца изъявлял благодарность, целуя даме руку.

Описание церемониального танца петровской эпохи дает Пушкин в третьей главе «Арапа Петра Великого»: «Во всю длину танцевальной залы, при звуке самой плачевной музыки, дамы и кавалеры стояли в два ряда друг против друга; кавалеры низко кланялись, дамы еще ниже приседали. Сперва прямо против себя, потом поворотясь направо, потом налево. Там опять направо и так далее... Приседания и поклоны продолжались около получаса; наконец они прекратились, и толстый господин с букетом провозгласил, что церемониальные танцы кончились, и приказал музыкантам играть менуэт».

После церемониального танца обычно следовали полонез (польский) и менуэт (во время менуэтов дамы приглашали кавалеров). Оба эти танца сохранили свою популярность на протяжении жизни многих поколений петербуржцев. Ведь гордая поступь в полонезе, важная осанка и узорчатые па в менуэтах всегда отличали хороших танцоров.

После церемониальных танцев начинались так называемые английские танцы — контрданс, англез и аллеманд. Затем приступали к самым веселым и озорным — танцам-играм.

На ассамблеях существовал обычай выбора царицы бала. Хозяин во время танцев подносил букет даме, которую отличил. Она становилась царицей и распорядительницей бала. Тут же царица бала отдавала букет другому кавалеру, на балу у которого она хотела быть, и назначала день. Избранник накануне посылал ей веер, пару перчаток и цветы. Она являлась с ними на бал и распоряжалась до избрания новой царицы бала. Этот обычай сохранился до времен царствования Екатерины II.