Нищие и юродивые
РОССIЯ
«СМ-Украина»
Нищие и юродивые
Вадим Янковский
журналист
Киев
5512
Нищие и юродивые
Виталий Графов. «Московский чудотворец Блаженный Василий»

В подземных переходах, в метро, возле рынков, и — святое дело — на папертях церквей любого сколько-нибудь крупного города постсоветского пространства к вам тянутся и тянутся руки…

Дряблая ладонь старушки или маленькая грязная детская ладошка, пластиковые стаканчики мамаш с младенцами или грязные руки пьяных бомжей и пьянчужек. Все это профессиональные попрошайки! Бонзы, стоящие за этой разношерстной братией и «дающие» ей работу, наживаются на нашем с вами чувстве сострадания к «Христа ради просящим подаяния»…

Даже в центре Киева нищенствующих и вороватых цыган «развелось» столько, что просто диву даешься! Куда смотрят нынешние городские власти? Ведь бродяжки, сидящие или даже возлежащие в общественных местах, представляют для других граждан потенциальную угрозу, поскольку болеют различными серьезными, и главное, заразными заболеваниями: от туберкулеза до сифилиса. В лучшем случае «жебракив» с центральных улиц прогоняют лишь на время «празднеств общегосударственного значения» или в связи с прибытием какой-нибудь высокой делегации…

А КАК БЫЛО «ЗА ЦАРЯ ГОРОХА»?

Еще при Петре Великом в крупных российских городах нищим было строжайше запрещено шататься по улицам и просить милостыню, «понеже в таковых многие за леностями и молодые, которые в работы и наймы не употребляются, милостыни просят, от которых ничего доброго, кроме воровства показать не можно». Между прочим, с подававших милостыню взыскивался штраф в 5 рублей, потому что желающие помогать бедным обязывались делать пожертвования на богоугодные заведения.

Нищих и юродивых дореволюционного Киева многие сегодня представляют близкими друг к другу социальными группами из городских низов. Только нищие воспринимаются как полностью потерявшие человеческий облик бомжи, а юродивые, почти поголовно — безумцами.

Нужно заметить, что «во времена оны» среди нищих встречались и люди просто люди обездоленные, но не наглые и притом не ленивые, как нынче. Те бродяжки соглашались на любую поденную работу, искали пропитание попрошайничеством, бывало, конечно, что и в чужие сады-огороды забирались, но большого урона не наносили, брали только, чтобы насытиться.

Крупные монастыри, в силу доктрины братолюбия, терпели на своей территории представителей подобного «общества», разрешали просить милостыню, изредка устраивая для бродяг и специальные трапезы. Следует отметить, что монахи четко отличали нищих от богомольцев, посещающих святые места, хотя внешний вид последних не всегда был образцовым. Ведь проходить паломникам зачастую приходилось тысячи верст, из-за чего одежда их приходила в негодность. 

Киево-Печерская Лавра — ярчайший образец благотворительной деятельности, — устраивая трапезы для паломников, бродяг к столу не допускала. Они вынуждены были довольствоваться только тем, что оставалось от совместной трапезы истинно верующих сограждан. На территории этой обители нищие, впрочем, чувствовали себя вольготно. Им разрешалось находиться в крытой галерее, ведущей к Дальним пещерам, выпрашивать подаяние, расположившись непосредственно вдоль крепостной стены обители. 

В большинстве своем лаврские нищие были слепыми и увечными (без рук, без ног, с телами, покрытыми язвами и т.п.). Богомольцы, считавшие своим долгом помочь несчастным, сами люди небогатые, делились с ними просфорами, мелкой монетой. Лаврские нищие входили в специальную артель со строгой иерархией, подчинялись старшим, отдавали им часть выручки. Именно «командиры» в основном наживались за счет этих бродяг. История сохранила немало примеров, когда «ватажки» строили на вырученные средства большие дома, сколачивали многотысячные состояния. При этом такие «нищие», чтобы не выделяться, а также по долгу профессиональной деятельности одевались в лохмотья, питались грубой пищей, чтобы «быть в форме». А после смерти подобного бродяги нередко в его доме находили тайники, с десятками тысяч рублей капитала!

И такие случаи в Киеве были не единичны. В газете «Киевлянин» за 1890 год читаем заметку: «На одной из киевских окраин находится прекрасный каменный дом, стоимостью около 20 тысяч рублей, принадлежащий нищему, выпрашивающему около костела копейки и кусочки хлеба. Кроме дома нищий этот владеет также шестидесятитысячным капиталом, но, несмотря на это, одевается в лохмотья и спит в конуре на жесткой соломе».

ПРООБРАЗ ПАНИКОВСКОГО

Что касается киевских нищих, то они во все времена представляли особый клан, традиционно окруженный легендами, иногда весьма далекими от реальности. Своеобразную систематизацию этого сословия в свое время пытался осуществить известный писатель Иван Нечуй-Левицкий, а его повесть «Киевские попрошайки» и сегодня может послужить интересным пособием на эту тему. Можно смело сказать, что полтораста лет назад нищие Киева действительно представляли собой некую профессиональную корпорацию — негласное товарищество во главе с цехмистром (как правило, его выбирали среди наиболее удачливых лжеслепых попрошаек). Члены объединения называли себя «товарищами», имели собственный статут и кассу. Низшую ступень занимали «ученики», которые действительно проходили курс профессиональной подготовки. В программу нищенской науки входили знания молитв, нищенских кантов, профессионального жаргона и набора технических приемов. В цех принимались, как правило, люди, имеющие телесные недостатки или увечья. Срок обучения занимал 5–6 лет, и только после этого «ученик» торжественно посвящался в «товарищи» и становился полноправным членом цеха.

Кстати, литературный образ Паниковского тоже возник не на пустом месте. Правда, Паниковский денег не просил, он их просто брал, «не отходя от кассы» на углу Крещатика и Прорезной.

А вот его прообраз «работал» в действительности двумя кварталами выше — на углу Владимирской и Прорезной; это был великий профессионал своего дела — одноногий нищий Шпулька. Гримасничая и причитая, он проводил вечера возле воспетой Булгаковым кондитерской «Маркиза». Публика шла из театров, ресторанов и прочих увеселительных заведений и щедро одаряла «жебрака». Днем Шпулька занимался «общественной деятельностью» (он являлся главой корпорации нищих), а ночью «подрабатывал» связным между бандами грабителей. За четверть столетия такого бизнеса король нищих скопил себе солидный капитал. Он построил на улице Бульварно-Кудрявской (нынешней улице Воровского) трехэтажный особняк и успешно сдавал чиновникам комнаты по очень высоким ценам.

НА «СЛУЖБЕ» У ПОЛИЦИИ

Профессиональные нищие во все времена отличались большой мобильностью, находили места для проживания самостоятельно, преимущественно в заброшенных домах, которые постепенно сносили по указанию полиции. В теплую пору года бродяги устраивали шалаши на побережье Днепра, ютились в землянках, коих огромное количество было обустроено в многочисленных киевских ярах, а также «на задворках» парков и садов, протянувшихся по всему правому берегу древнего города. В сезоны дождей бродяги занимали возвышенности, хотя делали это неохотно — не любили быть «на виду». Оно и понятно. Ведь за бродяжничество можно было угодить в работный дом, в котором принудительно заставляли работать (в обмен за проживание, одежду и питание) бывших воров и хулиганов.

Горожане жаловались на то, что профессиональные нищие, состоявшие из описанной выше категории населения, объединившись в «бродяжную гильдию», не подчиняются городским властям, не желают честно трудиться, выясняя отношения внутри клана, устраивают потасовки с разбоем и поножовщиной, не брезгуют кражами. Полиция, конечно же, пыталась навести хоть какой-то порядок. Киевская управа благочиния, приказ общественного призрения и прочие службы городского порядка и надзора следили за соблюдением паспортного режима, однако бродяги почти всегда жили по подложным документам. Обзавестись ими не составляло труда, ибо в дореволюционные времена в «виды на жительство» не вклеивались фотографии. Бродяге требовалось лишь выучить письменное содержание документа, украденного у кого-нибудь в толпе.

Существовала категория бродяг-доносчиков. Это были нищие, которые зарабатывали на жизнь тем, что сотрудничали с полицией. В обмен на необходимую информацию служащие полиции разрешали таким бродягам заниматься своей «профессиональной» деятельностью.

После того, как, в последней четверти XIX века Киев обзавелся железной дорогой, в город началось настоящее нашествие бродяг едва ли не со всей страны. Встречались среди них и беглые каторжники, большой процент составляли малолетки.

Очень часто бродяги похищали детей, воспитывали их по своим правилам и с их помощью срывали неплохие барыши, пользуясь сердобольностью киевлян, их извечно толерантным отношением к калекам, детям-сиротам и просто убогим. Не последнюю роль в этом играл особый христианский статус «Матери городов русских», наличие здесь огромного количества монастырей, церквей и подворий.

Естественно, между нищими-профессионалами и просто бедными людьми имелась существенная разница. Последние больше занимались импровизацией и делали это не всегда удачно. В своих мемуарах Александр Вертинский приводит речь нищего киевского поэта, обращенную к богатой публике: «Пардон, мсье! Волею судеб оказался я вне бортов общественного положения. Скитаюсь в океане бурь и невзгод. Нуждаюсь в сентиментальной поддержке, ибо нет ни сантима!» Но, к сожалению, к таким просьбам сытая толпа была глуха. Нужно было пройти великую школу, чтобы научиться вызывать у прохожего хотя бы искру сострадания...

«МАКАРЬЕВНА» И ЯСНОВИДЯЩИЙ ФЕДОТ

В числе «пустосвяток» — нищенствующих по монастырям и церквям — обращала на себя внимание толстая баба, лет сорока, называвшая себя «голубицей оливаной». Носила эта «голубица» черный подрясник с широким ременным поясом; на голове у нее красовалась иерейская скуфья, из-под которой торчали распущенные длинные волосы; в руках у нее был пучок восковых свечей и большая трость, которую она называла «жезлом иерусалимским». На шее весьма упитанной нищенки висели четки с большим крестом и образ, вырезанный на перламутре. Народ и извозчики звали ее «Макарьевной», а иногда и «вдовицей Ольгой».

Говорила она обычно иносказательно; на купеческих свадьбах и поминках играла первую роль и садилась за стол с духовенством. Занималась также лечением, оттирая купчих разным снадобьем в бане. Ареал деятельности «Макарьевны» не ограничивался одним Петербургом; годами живала в Москве, затем посещала Нижегородскую ярмарку, Киев и другие города. По рассказам, она выдала свою дочь за квартального надзирателя, дав в приданое тысяч двадцать. Порой «Макарьевна» жила очень весело, любила под вечерок кататься на лихачах, выбирая такого, который «помоложе и подюжее».

Среди юродивых имелись люди с вполне светлым разумом, и даже посвященные в духовное звание (например, известный юродивый начала ХІХ века иеродиакон Феофил, по преданию, предсказавший поражение наших войск в Крымской войне). Заботясь о спасении души, юродивые часто приговаривали себя к спартанским условиям жизни, носили вериги, сурово постились и проповедовали учение Христа. С другой стороны, это были прекрасные советчики, лекари, прорицатели и даже… меценаты.

Огромный успех во второй половине ХІХ столетия выпал на долю Федота Малинникова с Куреневки, известного киевского провидца, видимо, подверженного какому-то психическому заболеванию. Во всяком случае, современная ему городская пресса окрестила Федота «ясновидящим идиотом». Он произносил бессвязные фразы, в которых, впрочем, горожане находили смысл и толковали как пророчества. Кое-что из предсказанного Федотом сбывалось, как, например, пожар на Печерске. Видимо, прорицания юродивого пришлись не по вкусу полиции, которая выслала «ясновидящего идиота» из Киева. Впрочем, Федот со временем вернулся, и его пророчества пользовались спросом даже среди богатых горожан. Причем довольно долгое время — с 1870-го по 1910 год.

Надо сказать, что, в отличие от полиции, церковь вела себя более чем терпимо по отношению к юродивым, добавляя даже к самому этому слову приставку «Христа ради». Способность к прорицанию воспринималась как Божья благодать. Таким «Христа ради юродивым» был и Иван Иванович Босой (настоящая фамилия Расторгуев), прибывший в Киев в начале сороковых годов ХІХ столетия из города Зарайска Рязанской губернии. Он поселился в маленькой пещере, которую собственноручно вырыл на территории Верхнего города. Там он уединился в строгом посте и молитвах. Надев вериги, Босой в самые суровые морозы ходил в легком халате и без обуви (видимо, поэтому и получил такое прозвище).

Это была поистине легендарная личность, первый в Киеве юродивый, который занимался еще и меценатством. Он содержал благотворительный приют, в котором ежедневно кормил и принимал до полутысячи человек, оказывая им медицинскую помощь, выдавая одежду и обувь. Резиденция Босого находилась в цокольном здании Андреевской церкви, причем на протяжении дня здесь постоянно толпились странники, нищие и пилигримы, жаждущие получить от «святого» благословение. Умер блаженный в стенах своей богадельни 12 декабря 1849 года. А его отреставрированная недавно могила и сегодня является местом паломничества.

«ДА, БЫЛИ ЛЮДИ В НАШЕ ВРЕМЯ!»

До революции на средства, собранные Киевской городской думой, а также за счет благотворительных взносов (часто даже анонимных) поступавших от крупных предпринимателей — купцов и промышленников — строились богадельни. Государство, таким образом, пыталось решить проблему бродяжничества, поразившую крупные города. В Киеве, в частности, работой на ниве общественного призрения прославились семейства Терещенко, Галаганов, Дегтяревых... Казалось бы: чего это им, респектабельным богачам, редко прогуливавшимся пешком и еще реже сталкивавшимся с городским дном, тратить такие огромные суммы на призрение опустившихся людей? Видимо, все дело заключалось в том, что были они людьми верующими, сколотили свой капитал в большинстве случаев честным путем, приумножили деяния своих отцов, заботились не только о собственном благополучии, осознавая, что «тот свет» уравняет богатого и бедного.

Вся Россия, например, знала о Сулимовских богоугодных заведениях. В них содержались престарелые бездомные и сироты. Эти заведения находились под патронатом жен киевских генерал-губернаторов. Городские власти, купцы и промышленники устраивали судьбы людей, впавших в крайнюю нужду в силу несчастного стечения обстоятельств. Они четко отличали профессионалов от действительно обездоленных. Первые, правда, тоже могли рассчитывать на какую-нибудь копеечную ночлежку и кусок хлеба.

«МЫ СТАРЫЙ МИР РАЗРУШИМ, ДО ОСНОВАНЬЯ, А ЗАТЕМ…»

После установления почти на всей территории бывшей Российской империи Советской власти ситуация претерпела кардинальные изменения. Молодое люмпенизированное государство посчитало своим долгом бороться с детской беспризорностью, причем зачастую весьма варварскими способами. Создавались детские трудовые коммуны, в которых наспех обутые и кое-как одетые, полуголодные подростки постигали пролетарскую грамоту, осваивали профессии летчиков, танкистов, железнодорожников, словом, тех, кто мог в любую минуть надеть форму и вступить в смертный бой ради победы мировой революции.

Бродяг среднего и старшего поколений бросили на произвол судьбы, полностью отказавшись от патроната над ними, выслав на 101-й километр, подальше от столиц и областных центров, запретив им появляться в этих населенных пунктах под страхом смертной казни. Именно данная категория населения, оказавшись у разбитого корыта, всерьез нарушила относительно спокойный ритм жизни в провинции. Особенно пострадали от такой политики южные губернии страны и Крым. Там было тепло и не голодно, можно было филонить, устраиваясь на работу.

По правилам первых лет Советской власти, принятый на работу немедленно получал продовольственный паек и «подъемное» денежное довольствие. Рабочих рук не хватало… На первых порах принимали любого, почти не удосуживаясь узнавать, а «чем занимался товарищ до 1917 года». Это приводило к печальным последствиям. Подобно детям лейтенанта Шмидта, мигрирующие бродяги, подбирая по пути все, что плохо лежит, постигали преимущества новой власти, которая волей-неволей поощряла подобную деятельность. Так продолжалось до середины 30-х годов прошлого века...

Когда на конституционном уровне было решено, что, дескать, «кто не работает, тот не ест», бродяги были попросту физически уничтожены, частью завербованы в трудовые, а, по сути, концентрационные лагеря. Так что строили всякие там «беломорканалы» и «днепрогэсы» не только зеки. Большевики таки «сделали сказку былью», превратив страну в единую строительную площадку с использованием полурабского труда всего жестоко эксплуатируемого населения. Хорошо это или плохо? С точки зрения демократических завоеваний — не очень хорошо. С точки зрения приобщения бродяг к труду — великолепно. Правда, маленькая неувязочка получается: цели — благие, средства — унизительные.

Доподлинно известно, что и киевские богачи-благодетели, и пролетарии-революционеры мечтали, каждый по-своему, что на улицах родного города через сотню лет уж точно не будет нищих, страждущих, несчастных! И как жаль, что они ошиблись…


13 января 2020


Последние публикации

Выбор читателей

Владислав Фирсов
8370545
Александр Егоров
940827
Татьяна Алексеева
775904
Татьяна Минасян
319186
Яна Титова
243109
Сергей Леонов
215717
Татьяна Алексеева
179142
Наталья Матвеева
176557
Валерий Колодяжный
171204
Светлана Белоусова
157271
Борис Ходоровский
155356
Павел Ганипровский
131006
Сергей Леонов
112002
Виктор Фишман
95617
Павел Виноградов
92450
Наталья Дементьева
91736
Редакция
85313
Борис Ходоровский
83213
Станислав Бернев
76847