Когда-то эти люди считались в коммерческом мире рыбными королями. Кормили всю матушку Россию североморской треской, семгой и икрой собственного посола, за изобретение которого основоположник династии Иван Яковлевич Язиков был награжден Александром II «в знак полезной на благо Отечества деятельности» орденом Св. Анны. Работали, рожали детей, веселились… Сегодня их прямые потомки бережно хранят семейную реликвию — дневник покойной бабки, Татьяны Васильевны Кротовой. Одна из главок воспоминаний называется «Рождественские праздники». Любопытно узнать из первых уст, каким этот день виделся людям, жившим больше ста лет назад.

Вот так Татьяна Васильевна описывает предпраздничные хлопоты:

«Предпраздничная уборка квартиры начиналась заранее. Стирались и крахмалились тюлевые занавесы. Протирались луковицы многочисленных цветов в горшках на подоконниках. Смахивалась пыль с потолка и стен специальными опахалами, состоящими из длинной палки, на конце которой прикреплены разноцветные петушьи и куриные хвосты. Промывались абажуры и статуэтки. Чистились дверные медные ручки, печные заслонки и, конечно, медная кухонная посуда. Я очень любила помогать горничным. Снимала чехлы с мебели, стелила праздничные салфетки. Чистила ризы икон и лампадные цепи…

Елка всегда была пышная, свежая и обязательно до самого потолка. Игрушки елочные отличались от современных большею тщательностью изготовления. Много было стеклянных. Но мы с мамой делали и собственные, из открыток большого формата, соединенных цветным атласным шнуром. Получались изящные сумочки, в которые вкладывались сладости для всех приглашенных. Также навешивалось большое количество бус и укреплялись красивые цветные витые свечи».

Детские воспоминания — всегда самые светлые:

«Просыпаясь утром, бывало, думаешь: сегодня счастливый день, идем на елку к дядечке. Завтра — к бабе Мане; после елка у нас; потом — детский праздник у Вахрамеевых. В более раннем возрасте ездили не на санях, а в возке (тип кареты). Чтобы дети не простудились…

Самая веселая елка бывала у нас. Игрушек всегда множество — новых, доселе невиданных. Всякий раз угадываешь, которая предназначена тебе.

Приглашалась таперша. Дядя обязательно бывал первым в хороводе вокруг елки. Тащил потом весь хоровод по анфиладе комнат зигзагами, из двери в дверь, быстро, чтобы не разрывались руки, со смехом и вскриками. Мне всегда хотелось присесть на голову белого медведя, что лежал в папином кабинете на полу. Шкура по краям была обшита зеленой суконной оборкой с зубцами и шишечками…»

Иногда воспоминания Татьяны Кротовой очень похожи на автобиографические книги Ивана Шмелева. Неудивительно — они оба принадлежали одной культуре, одной традиции…

«А какая красивая была комната — спальня родителей! — вспоминает Татьяна Васильевна. — Темные шторы и белые шелковые, с кистями гардины поднимались на сборках. Одна дверь выходила в прихожую, другая, одностворчатая, со стеклом, — в большую ванную. Из ванной вела дверь в туалет, из туалета — другая дверь в прихожую. Предусмотрены были все жизненные нюансы…

После хороводов играли в разные игры. Потом — угощение: чаепитие с рассыпчатыми пирожками со сливками, халва, пастила, конфеты. Потом подарки и — гости по домам…

А к вечеру съезжались взрослые. Для них стол был другой. Пеклись пироги с семгой, с палтусом. На длинном блюде подавался поросенок с хреном, всякие закуски и гарниры. Вино: рябиновая в высоких конусообразных бутылках, спотыкач сиропообразный со сливовым вкусом и водка в графинах с лимонной коркой.

Платье у мамы в этот день всегда было новое, сюрпризом для отца. Помню одно из темно-фиолетового шелка. Присборено было по бедрам широким поясом, и слева — дивного изготовления, трех тонов хризантема…

Самые пожилые гости, папины тети и дяди, приезжали всегда последними. Первое, что они делали, — затыкали салфетки за галстук и принимались за телячьи и поросячьи окороки.

Когда же ужин оканчивался, в нашем доме принято было угощать чаем. Горничная несла на подносе уже налитые чашки и стаканы. Другая — торт от кондитера Рылова — корзина с ручкой из безе. А уже сзади нее мне разрешали нести маленький поднос с конфетами и печеньем. Мне это в двенадцать лет ужас как нравилось…»

И конечно, еще одна примета доброго старого мира — привидения сочельника.

«А еще помню, как однажды папа нас, детей, неудачно разыграл. Взрослые знали, что мы, когда в доме чужие, подолгу не спим, а рассказываем у себя в детской друг другу страшные истории. И однажды поздно вечером накануне Рождества он договорился с бабушкиной приживалкой Антониной Федоровной. Нашли ей белую хламиду, распустили седые космы по плечам, и он посадил ее на чердаке на отвод трубы, спиной к входной двери. Нам сказал, что наверху что-то стучит, надо бы посмотреть, и повел всех детей по узенькой чердачной лестнице.

Можно представить, как мы перепугались, увидев в полумраке это «привидение»! Он и сам изрядно перетрусил потом, когда мы всю ночь не спали после подобного нервного потрясения. От мамы попало всем…»

Дневник Татьяны Васильевны Кротовой объемист, подробен и поистине всеобъемлющ. И заканчивается он словами: «Ну что, дорогие, улыбаетесь? Оказывается, бабушка тоже когда-то была молодая. Жизнь моя, конечно, уже позади, но я счастлива. У меня есть любовь к внукам и внучкам. У меня есть кому передать свои воспоминания. Не каждому это дано…»