Скромная мемориальная доска на любимом месте отдыха хабаровчан – Амурском утесе. Она вещает о том, что на этом месте 5 сентября 1918 года белогвардейцами расстреляны 16 австро-венгерских музыкантов, сочувствовавших советской власти. Есть необходимость внести существенные уточнения в эту информацию…

…1914 год. Эшелоны призывников с Дальнего Востока идут на запад, а в обратном направлении сплошным потоком грохочут поезда с ранеными, покалеченными и с прожорливой массой военнопленных. Когда сдались в плен четыре австро-венгерские армии, в Сибири оказалось заполнено военнопленными все, вплоть до брезентовых шатров цирков-шапито. Зимовать в таких условиях в Сибири невозможно, их стали отправлять дальше. Лагеря пленных расположились от Владивостока до Петрограда. В административном центре Приамурского края – Хабаровске находилось около пяти тысяч военнопленных. Кроме этого, в пятнадцати километрах от центра города на Николо-Александровской пристани в районе Красной Речки было размещено еще около одной тысячи человек, основную часть которой составляли офицеры.

Проявления сочувствия в разных формах, особенно к пленным офицерам, в первые недели войны были столь распространенными, что из Петрограда 23 октября 1914 года была послана телеграмма. В ней подчеркивалось, что «пленные офицеры в городах Сибири и Приамурья катаются с дамами, в кофейнях пьют кофе днем и ночью и даже административные лица угощают их обедами».

Местные барышни задыхались от счастья – столько культурных европейцев сразу! Молодые, здоровые и все как один иностранцы! Своя молодежь воюет на фронте, а эти слишком любят свои шкуры, чтобы воевать. Надо сказать, что солдаты и офицеры австро-венгерской армии в плен сдавались массово, зачастую полковыми колоннами с оркестрами во главе, короче – те еще вояки. В плену тоже не всем довелось строить дороги и корчевать тайгу под пашни. В лагерях всегда образуется каста «придурков» – писаря, хлеборезы, повара, массовики-затейники, музыканты, артисты... Вот пример заключенного венгерского еврея Белы Франкля. Всю Мировую и почти всю Гражданскую войны он просидел в Хабаровском лагере военнопленных, играя в театре. Под занавес Гражданской присвоил себе в качестве псевдонима имя погибшего красного командира Матэ Залки и продолжал жить припеваючи, приписав себе подвиги последнего.

Офицеры, как правило, содержались отдельно от нижних чинов, имели более комфортные бытовые и санитарные условия проживания. В зависимости от звания они получали от пятидесяти до ста рублей в месяц и в ус не дули. Кроме того, довольно распространенным явлением в городах края стали оркестры военнопленных музыкантов, которые играли в кафе, чайных, ресторанах. В Хабаровске блистал симфонический оркестр военнопленных под руководством Волчка – лауреата конкурса Лейпцигской консерватории.

По инициативе дамского кружка организовался струнный оркестр при кофейне «Чашка чая» хабаровского купца Александра Архипова. Все оркестранты были выпускниками Венской консерватории. С 30 декабря 1915 года вплоть до своей трагической гибели в сентябре 1918-го оркестр пользовался популярностью в городе. В марте 1917 года музыканты из «Чашки чая» стали жить свободно, снимая квартиры и лишь изредка появляясь в своем бараке для получения посылок с деликатесами от Красного Креста.

5 сентября 1918 года, когда в Хабаровск вошли отряды атамана Калмыкова и чешские легионеры, музыканты были расстреляны. Вокруг трагедии сложилась героико-революционная легенда: музыканты отказались прийти на вокзал играть монархический гимн для Калмыкова и его союзников, а будучи арестованными за это, стоя на амурском утесе, заиграли «Интернационал».

Вранье и то и другое. Монархический российский гимн для чехов? Они все с гордостью называли себя республиканцами. Для Калмыкова? Атаман в то время отождествлял себя с эсерами, правда, путался – с левыми или правыми. Причины расстрела, следовательно, ничего мало-мальски общего с официальной точкой зрения не имеют.

Приведу свидетельство Августа Шульце, военнопленного кайзермарине с захваченного русскими крейсера «Магдебург». В начале октября 1918 года казаки выгнали из Хабаровска большевиков и захватили город. Начались аресты и расстрелы всех подозреваемых в большевизме. Вместе с казаками вошли в город и чешские легионеры. Среди них особой жестокостью отличался Елинек, занимавший командный пост. Однажды на главной улице раздались громкие крики и шум толпы. Август Шульце, поспешивший туда, увидел, как чехи гнали по улице музыкантов судетско-немецкой капеллы Паризека, игравших обычно в кафе «Чашка чая». Чехи избивали их нагайками, особенно свирепствовал Елинек, грозя музыкантам расстрелом.

Попытки русских обывателей Хабаровска заступиться за избиваемых, указать Елинеку на его ошибку, объяснить, что все это – безобидные музыканты, которые играли для русского Красного Креста, успеха не имели. В ответ от зазнавшегося чеха неслось: «Смотрите, и вам всыплю нагаек. А если не успокоитесь, и вас расстреляю!»

Русские обыватели и с ними вместе Август Шульце провожали процессию на берег Амура. Там несчастные музыканты, едва державшиеся на ногах, были поставлены к цоколю памятника графу Муравьеву-Амурскому, и Елинек обратился к ним с вопросом: «Согласны ли вы стать чехами?» Музыканты ответили на предложение решительным отказом. Тогда Елинек отдал приказ стрелять. После нескольких залпов немецкие военнопленные лежали на земле в крови. Кто еще шевелился, были приколоты штыками. Трупы этих зверски убитых людей чехи сбросили в реку.

Если верить Шульце, музыканты были из судетских немцев. Судетская область вошла в состав Чехословакии. При разделе Австро-Венгрии в 1918 году северо-западная граница Чехословакии прошла по традиционной границе королевства Богемия, населенного в основном этническими немцами (несмотря на восстания против чехов и попытки провозглашения четырех немецких администраций в спорном регионе), что сразу поставило перед молодой республикой острый «немецкий вопрос». По мнению немецкого моряка, чехи убили оркестрантов за несогласие с оккупацией Чехословакией Судет.

В 1990-е годы появилась информация о том, что причина расстрела (никаких пыток и избиений нагайками не было) не связана с политикой, а крылась исключительно в экономической плоскости и конфликте с властями – музыканты не хотели платить налоги (или просто давать взятки «за покровительство») и были несговорчивы в плане выбора мест для своих выступлений, игнорируя «рекомендации» военных властей.

Другое предположение озвучено в Хабаровской газете «Наше слово» в феврале 1921 года: «…Вся вина несчастных состояла в том, что некоторые жены калмыковских офицеров, жившие в Хабаровске без мужей, увлеклись не только талантами музыкантов, но и их стройными фигурами». Если бы газета исказила истину, конечно, нашлись бы желающие опубликовать опровержение, но его не последовало.

Еще одна версия трагедии: 5 сентября 1918 года в только что захваченном Хабаровске калмыковцами были арестованы два красноармейца (бывшие военнопленные), которые признались, что они переночевали в бараке у оркестрантов, а последние в то время жили в городе, а не в лагере, как другие военнопленные. В то же время поступил донос о том, что музыканты агитировали за большевистскую армию и красногвардейцам из мадьяр, бежавшим в ходе боевых действий, помогли выбраться из Хабаровска, а также о том, что при каждом удобном случае они проявляли враждебность по отношению к Калмыкову.

Елинек получил приказ атамана об аресте шестнадцати военнопленных музыкантов. В их жилище произвели обыск, в ходе которого были обнаружены спрятанные оружие и ручные гранаты.

Расследованием инцидента занимался юридический отдел Особого казачьего отряда генерала Калмыкова, которым руководил хорунжий Кандауров. 6 сентября 1918 года им был вынесен приговор: расстрелять. В этот же день Калмыков, удовлетворенный проведенным расследованием и вынесенным приговором, отдал приказ о приведении его в исполнение (в других источниках, правда, указано, что следствие вообще не проводилось и атаман сразу отдал приказ о расстреле). Таким образом, расстрел имел место не 5, а 6 сентября в районе 12 часов дня.

Елинеку было приказано вместе с казаками сопровождать осужденных в городской парк на высоком берегу Амура к памятнику губернатору Муравьеву-Амурскому, присутствовать при расстреле и доложить атаману о казни. В это время всех посетителей парка охранники выгоняли выстрелами, территорию оцепили, не допуская туда никого. Приговор был приведен в исполнение, трупы сбросили через ограждение на берег Амура.

Ночью тела тайно были перевезены неизвестными лицами в морг, а позже захоронены на польском кладбище, там, где сегодня высятся общежития железнодорожной академии.

Злость у казаков к военнопленным-«интернационалистам» легко объяснима. От станции Пограничная они шли с боями к Хабаровску, теряя товарищей, несколько раз стояли на грани полного разгрома красными отрядами. И все из-за того, что добрую половину красногвардейцев составляли те самые вчерашние военнопленные. Те, кто очень хотел выжить в мировой бойне, сдавшиеся в плен, быть может, тем же уссурийским казакам, теперь убивали их, вернувшихся живыми с войны, на родной земле. По приказу атамана Калмыкова эту мразь казаки в плен не брали. А тут налицо отожравшиеся на русских харчах люди творческой профессии, зашибающие неплохие деньги в модном кафе, живущие не в бараке, а у сердобольных русских дам, прячущие у себя врагов, зачем-то собирающие оружие и гранаты да еще поносящие атамана и казаков…

Интересна личность еще одного человека, не раз упомянутого в связи с этим расстрелом. Это был чех Юлинек, он же Еленек или Елинек, который, по сохранившимся сведениям, участвовал в казни музыкантов. В Военном Центральном архиве Праги и на сайте библиотеки парламента Чешской Республики есть сведения об офицере Чехословацкой армии Милоше Юлинеке.

Оказывается, что по факту расстрела музыкантов было в свое время проведено прокурорское и судебное следствие, а позже и депутатское расследование. Об этом событии сообщил своим читателям австрийский журнал Tageszeitung в номере за 27.02.1921 года со ссылкой на воспоминания вернувшихся из плена коллег погибших оркестрантов. Надо добавить, что в этом выпуске журнала вся вина за расстрел музыкантов возлагалась на Юлинека, что не совсем верно.

Интерес к гибели в Хабаровске музыкантов проявляла и криминальная полиция гитлеровцев в 1939 году.

В начале 1918 года при передвижении Чехословацкого корпуса в России по железной дороге до Владивостока чехословацкий легионер Юлинек оставил свою часть, чтобы посетить лагеря военнопленных в Хабаровске. С какой целью – неизвестно, хотя возможно, что для вербовки в легионеры бывших военнопленных. Чехословацких же войск в это время в Хабаровске не было. По слухам, тогда у него произошел какой-то конфликт с музыкантами из «Чашки чая».

В июне 1918 года театр военных действий проходил между Владивостоком и Хабаровском. Юлинек по этой причине не смог вернуться в свою часть и поступил на службу в подразделение атамана Калмыкова. Позже, в конце сентября, после возвращения в свою часть, по поступившей жалобе Юлинек был обвинен в расстреле музыкантов, а также и в убийстве представителя шведского Красного Креста и его секретаря и арестован прокуратурой. Прокурором города Владивостока было проведено следствие, дело рассматривалось в дивизионном суде 3-й стрелковой дивизии Чехословацких войск в России.

Были допрошены в качестве свидетелей музыкант Ладислав Каигл и Александр Субботин, русский военный врач в Хабаровске. Очевидцем событий был солдат Степан Филко, который также служил в отряде Калмыкова. Он подтвердил показания обвиняемого. Филко показал, что сам Юлинек в казни не участвовал – расстреливали их уссурийские казаки. Приказ о расстреле был отдан Калмыковым лично.

Учитывая, что Юлинек постоянно утверждал, что в расстреле принял участие в качестве рядового военнослужащего Особого казачьего отряда Калмыкова по его приказу, состоявшему в приведении судебного приговора в исполнение, атаман был допрошен Владивостокским судом.

Вот содержание телеграммы Калмыкова от 30 октября 1918 года в адрес военного прокурора: «Что касается служившего в моем отряде чеха Юлинека, считаю своим моральным долгом сообщить Вам, что все действия Юлинек совершил в точном соответствии с моими приказами и распоряжениями. Юлинек также способствовал в установлении вины бывшего начальника подразделения юстиции моего отряда Кандраурова, который по решению суда был расстрелян. Доносы о самовольных действиях Юлинека считаю актом мести со стороны отдельных граждан. В связи с возможностью новых обвинений против Юлинека за время пребывания в рядах моего отряда, я считаю своим долгом заявить, что за все беру на себя ответственность, как командир отряда». Подпись: атаман Калмыков.

28 ноября 1918 года атаман Калмыков лично подтвердил у военного прокурора майора доктора права Шебесты во Владивостоке содержание направленной им ранее телеграммы, что было запротоколировано. Надо отдать ему должное – своих людей он никогда в обиду не давал, и за свои поступки вспыльчивый и скорый на расправу молодой человек всегда отвечал сам.

Доказательств убийства представителя шведского Красного Креста и его секретаря Юлинеком вообще не было. Хотя некоторые источники утверждают, что без этого штатного палача и там не обошлось. Что же за история приключилась?

Призовем в свидетели адмирала Колчака. Во время допроса на заседании Чрезвычайной следственной комиссии по его делу «Верховный Правитель России» показал: «У него (Калмыкова) была крупная история, и я не знаю, как она уладилась. Это случилось за несколько времени до моего отъезда. Калмыков поймал вблизи Пограничной шведского или датского подданного, представителя Красного Креста, которого он признал за какого-то большевистского агента. Он повесил его, отобрав у него все деньги, большую сумму в несколько сот тысяч. Требование Хорвата прислать арестованного в Харбин, меры, принятые консулом, ничему не помогли. Скандал был дикого свойства, так как его ничем нельзя было оправдать. Хорват чрезвычайно был обеспокоен этим случаем, но сделать было ничего нельзя. Даже денег не удалось получить. Это был случай форменного разбоя».

В действительности дело обстояло слегка по-другому. Шведа Хедблюмма и норвежца Опшауга казаки задержали на станции Пограничная. При них были деньги для передачи в лагеря военнопленных. В это самое время большевики формируют фронт против отрядов полковника Орлова и казаков-уссурийцев. На фронт посылаются отряды красногвардейцев из Хабаровска, Спасска и Владивостока. Они состоят в основном из трех крупных частей. Во-первых – интернациональные бригады: пленные немцы, мадьяры (венгры) – они основа красных войск (по словам чешских историков). Во-вторых, ход Керенского: освобождение заключенных по всеобщей амнистии. Многие бывшие каторжане попали в Красную гвардию. И в-третьих, безработные вступали в эти отряды, ведь там прилично платили. Как видно, за идею-то мало кто воевал.…

И вот два иностранца везут через фронт деньги и не скрывают, для кого. Ведут себя крайне развязно, грозят карами и скандалом. Деньги были конфискованы, и иностранцев отпустили восвояси. Впервые за много дней казаки смогли купить продукты, а у китайских военнослужащих оружие и патроны. Атаман предупредил, что повторное появление в расположении отряда закончится для господ из Красного Креста смертью.

Прошло несколько дней, и к Калмыкову привели задержанных Хедблюмма и Опшауга, которые слонялись по расположению отряда и интересовались планами, вооружением и тому подобными вещами. При себе у них был чемоданчик с несколькими сотнями тысяч рублей для тех же «интернационалистов». Жалование казака в отряде составляло 25 рублей, да и тех не выдавали за полным отсутствием. Деньги вновь конфисковали, а европейских цивилизаторов повесили в теплушке за шпионаж и финансирование Гражданской войны. Вешали чех Юлинек и кадет Хабаровского корпуса Казы-Гирей – шофер атамана. Затем трупы на автомобиле вывезли в ближайший овраг. После освобождения Хабаровска атаман конфисковал склады невинно убиенных иностранноподданых в пользу Уссурийского казачьего войска. По результатам проведенного следствия уголовное преследование в отношении Юлинека было прекращено 22 ноября 1918 года.

Оправданный следствием Милош Юлинек по возвращении на родину продолжил службу в качестве офицера Чехословацкой армии. Но о хабаровских событиях еще долго ему напоминала судьба. В 1922 году вернувшиеся из русского плена в Хабаровске случайно встретили Милоша Юлинека и были несказанно удивлены тому, что за совершенные преступления он не понес наказания. Они вместе с родственниками расстрелянных оркестрантов обратились к депутату парламента Чехословацкой республики с заявлением о том, что Милош Юлинек является преступником, расстрелявшим музыкантов в Хабаровске в 1918 году, и просили арестовать и наказать его за это и другие преступления. Депутат парламента доктор Брунар направил запрос в адрес министра иностранных дел и министра обороны Чехословакии с той же просьбой.

Ответ поступил в 1924 году и содержал информацию о расследованиях, проведенных в отношении Юлинека по факту совершенных убийств и его оправдании в далеком 1918 году во Владивостоке.

Во время немецкой оккупации Юлинек неоднократно арестовывался гестапо. Немцы в 1939 году расследовали его деяния в России. Их интересовало, было ли убийство немецких музыкантов самовольным актом Юлинека или он действовал согласно приказу генерал-майора Ивана Михайловича Калмыкова.

Но документов о подвигах палача в Хабаровске не сохранилось. Свидетелей в живых почти не осталось, а те, кто еще был жив, для гестапо недосягаемы. Во время оккупации Юлинек все-таки отсидел срок в концлагере Заксенхаузен. Послевоенная судьба дальневосточного палача из культурной Чехословакии неизвестна, а если честно, то и не интересна никому.

А вот имена погибших на хабаровском утесе музыкантов, которые указали их коллеги и родственники в заявлении в адрес депутата чехословацкого парламента:

Ян Грамс из Георгвалде в северной Чехии, Эмиль Зирнштейн из Свадова в Усти-над-Лабем, Ян Сттебих из Гунтирова в Дворже Кралове, Йозеф Груссель из Йетршиховице в Чешской Каменице, Франтишек Пфейфер из Цвикова, № 368 / 2, Лудольф Вейде из Нестедиц, Отто Гаммл из Шпансдорфа в Усти-над-Лабем, Герман Гут с Гомол, № 30, у Большого Бржезна, Франтишек Бениш из Свадова в Усти-над-Лабем, Йозеф Парисек из Брно, Едоксштрассе, № 4, Лев Эльснер из Поржици в Трутнове, Рудольф Йирка из Новой Коцбержи в Дворже Кралове, Рудольф Шиндлер из Штернберка, улица Штефание, Игнац Штейнер из Инсбрука, улица Йомсштрассе, Павел Унгер из Вены, 8, Петцельгассе, 17, Лудольф Вебер из Вены, 7, Сейдельгассе, 1.

Вряд ли имена казненных появятся на мемориальной доске – городские власти устраивает большевицкая легенда и безымянные жертвы. Вдруг из небытия возникнут родственники и потребуют показать могилки? А по ним уж давно бульдозером…