В 1689 году Россия после героической обороны Албазинского острога подписала с цинским Китаем убийственный по своей недальновидности Нерчинский договор и почти на 200 лет лишилась уже завоеванных и частично освоенных казаками земель на Амуре. Поэтому усилия капитана Невельского, самовольно исследовавшего в 1849 году низовья Амура и доказавшего судоходность (а значит, и основательные экономические перспективы) этой реки, вызвали поначалу в Петербурге явное недоверие.

Российское правительство никак не могло согласиться с тем, что Амурский лиман и весь Нижний Амур судоходны (много лет в Морской коллегии Санкт-Петербурга доказывали противоположное).

Особое же раздражение вызвало утверждение Невельского, что на Амуре нет китайского населения. Это заявление было принято в штыки не только в морском министерстве, но и в МИДе. Еще бы! Ведь получалось, что многолетние рекомендации чиновников этого внешнеполитического ведомства, которые четко предписывали всем российским эмиссарам в Восточной Сибири «не раздражать китайцев каким-либо вторжением на китайские территории по Амуру», смотрелись откровенной глупостью и некомпетенцией, то есть на «исконной» китайской территории самих китайцев не оказалось. Трудно было признавать, что Цинская империя, пустив пыль в глаза одноразовым сосредоточением крупного воинского контингента на Амуре, на два века заставила поверить русских в заселенность Приамурья китайскими подданными.

От суда Геннадия Невельского спасло вмешательство генерал-губернатора Восточной Сибири Муравьева. На личной аудиенции у императора Николая I Муравьев сумел доказать экономическую целесообразность присоединения земель Дальнего Востока к империи. Впоследствии Муравьев, получив государственные полномочия на ведение переговоров с цинским Китаем, сумел демонстрацией «подавляющей» воинской силы (состоящей из трех тогдашних «стройбатов» – т. н. линейных батальонов, пары артиллерийских батарей и нескольких пеших и конных подразделений наскоро сколоченного Забайкальского казачьего войска) заключить с тем новый Айгунский договор, который закреплял за Россией левый берег Среднего и Нижнего Амура вплоть до Охотского моря. На этот раз на русский блеф и нахальство попались китайцы.

Муравьев немедленно приказал ставить казачьи станицы по Амуру на расстоянии 40–50 верст друг от друга и заселять их забайкальскими казаками. Забайкальцы тянули жребий и сплавлялись на огромных плотах вместе с конями и скотом на необжитые места, стремясь застолбить их за Россией навсегда. В 1858 году появились первые станицы на притоке Амура Уссури. Наличие на Уссури казачьих поселений позволило выдающемуся дипломату генерал-майору Игнатьеву поставить соседей перед фактом и заключить 2 ноября 1860 года Пекинский договор, разграничивающий наконец-то владения России и Китая в Уссурийском крае. После его подписания Россия смогла четко обозначить свои владения по реке Уссури и озеру Ханка, отделив их от китайских в Маньчжурии цепочкой военных постов и казачьих станиц и поселков. Образовались новые Амурское и Уссурийское казачьи войска, постепенно вбирающие в себя не только забайкальцев, но и добровольцев с тихого Дона, вольной Кубани, буйного Терека, седого Урала и степного Оренбуржья. Под защитой казаков Уссурийский край стали заселять крестьяне. Надо отметить, что без казачьего населения вскоре разыгравшаяся война с китайскими манзами, забытая и почти неизвестная ныне, весьма вероятно, была бы Россией в конечном итоге проиграна.

Земли «за Уссури» до прихода на них казачьих и русских переселенцев рассматривались китайцами как дикая, глухая периферия империи Цин. Сюда шли бессемейные китайские скупщики пушнины, рога изюбря и корня женьшеня, сюда же сбегали отпетые китайские уголовники. Здесь практически не было постоянных китайских поселений, да их и не пытались создавать. Единственное постоянное население Уссурийского края в середине XIX века составляли аборигенные племена охотников и рыбаков – нивхи, удэге, орочоны и другие, общее число их не превышало 12–18 тысяч человек. Совершенно иную картину демонстрировала в середине XIX века соседняя Маньчжурия. Обширная, умеренно гористая, исключительно богатая природными ресурсами страна, она только по названию оставалась маньчжурской. В этот период здесь было уже весьма плотное население – более 12 миллионов человек, из которых этнические маньчжуры едва составляли один миллион.

Китайцы, чувствующие свою силу и отнюдь не собиравшиеся останавливаться на достигнутом, отнеслись к приходу казаков и русских в Уссурийский край крайне враждебно. Главным военным инструментом китайского этнического натиска на Русское Приморье стали хунхузы.

Они, как иррегулярные бандитские формирования, были порождением китайского (ханьского) населения Маньчжурии и эффективным инструментом реализации этнических планов китайцев в отношении Русского Приморья. Хунхузы и так называемые «мирные» китайцы, которых казаки и русские называли манзами, были не просто «близнецы-братья», фактически это были две руки единого китайского этносоциального организма, ориентированного на постепенный захват Уссурийского края.

Попытки российской администрации хотя бы в некоторой мере упорядочить золотопромышленную и лесохозяйственную деятельность китайцев в Приморье (хищническую вырубку ими ценных дубовых лесов), предпринятые сразу после подписания в 1860 году Пекинского договора о границе, вызвали у китайских манз волну ненависти к русским. Даже в центре Хабаровска (в то время военно-административный пункт Хабаровка) китайцы в лицо заявляли начальнику штаба сухопутных войск Приморской области полковнику Тихменеву, что уже недалек тот час, когда русские будут изгнаны вооруженной рукой с Амура и Уссури. Это были не пустые слова: дело со всей очевидностью шло к войне – китайские манзы активно вооружались, создавали в тайге и на тихоокеанском побережье тайные опорные пункты, устанавливали связь с хунхузами.

В отличие от подчеркнуто прокитайской политики империи Цин, российские администраторы на Амуре и в Приморье демонстрировали в отношении враждебной деятельности китайцев поразительное благодушие. Вместо оперативной и жесткой ответственности за нарушение российских законов, вместо необходимых репрессивных мер за акты враждебности к русскому и казачьему населению российские администраторы в отношении китайских манз в большинстве случаев избирали порочную методику безвольных увещеваний, бесконечных предупреждений, в лучшем случае – кратковременных арестов и плохо организованных выселений. Действительно, в Пекинском договоре был зафиксирован ряд статей, которые обеспечивали правоприменение законов империи Цин по отношению, подчеркиваю, к оседлому – китайскому – населению Приморья, которое в Уссурийском крае вряд ли превышало одну-две тысячи человек. Русские администраторы, стремясь любой ценой не вызвать «поползновений на мятежи и смуты подданных китайского государства», стали трактовать эти статьи Пекинского договора в смысле вообще полной неподсудности этнических китайцев российскому правосудию. Неистребимо русское чиновничье «как бы чего не вышло…». Случай беспрецедентный, наверное, в мировой истории!

В конце 1867 года вся русско-китайская граница в Приморье неожиданно полыхнула. Впрочем, слово «неожиданность» уместно применять только в отношении «ротозейского состояния» российских властей в крае, китайцы же эту «неожиданность» готовили давно и тщательно.

Начиная с декабря 1867 года манзы стали проявлять признаки агрессии. Буквально в одну декабрьскую ночь доселе абсолютно мирная обстановка в Приморье стремительно изменилась на противоположную. Все русские деревни в долине реки Сучан подверглись разграблению и поджогам. Нападения на русские деревни и казачьи станицы в крае продолжались всю зиму.

В течение всего этого года экипаж паровой шхуны «Алеут» дважды разгонял на острове Аскольд сотни китайских незаконных золотодобытчиков. Во время очередного посещения острова в апреле 1868 года там вновь были обнаружены старатели. 19 апреля (2 мая) на острове произошла первая стычка, в ходе которой было убито три и ранено 10 моряков «Алеута», а 26 апреля 1868 года хунхузы захватили и сожгли русский военный пост в заливе Стрелок (два человека убито). В ночь с 28 на 29 апреля (11–12 мая) около1000 манз переправились с острова Аскольд на материковый берег и сожгли русскую деревню Шкотово, вырезав две крестьянские семьи. Двигаясь в западном направлении, бандиты 15 (28) мая сожгли деревню Никольскую (ныне город Уссурийск). Преследуемые войсками Приморской области, китайцы 29 мая (11 июня) были настигнуты у станка Дубининского. В ходе шестичасовой перестрелки один казак был убит, двое ранены; манзы потеряли около полусотни убитыми, еще около 300 бежали в направлении маньчжурской границы. Ликвидация разрозненных групп вооруженных манз продолжалась до середины июля 1868 года.

Ходят упорные слухи, что намытое золото китайские старатели так и не смогли вывезти с острова, подтверждением чему служат неоднократные попытки вооруженных групп хунхузов даже много лет спустя проникнуть на охраняемый военными остров. Владивостокские кладоискатели и поныне пытаются то золото отыскать. Но это так, к слову.

Далее последовал карательный рейд хунхузов по долине iреки Монгугай, впадающей в Уссури со стороны русского берега. Все корейские и немногочисленные русские селения вдоль Монгугая были сожжены, терроризируемое оседлое население бежало. Одновременно китайские манзы совершили нападение на русский военный пост на острове Аскольд в заливе Петра Великого. Близость военного гарнизона Владивостока, расположенного всего в каких-то 50 верстах к северу от Аскольда, их совершенно не смутила. Создавалось впечатление, что и хунхузы, и манзы действовали синхронно, по заранее согласованному плану.

Только благодаря энергичным действиям подполковника Якова Дьяченко, отца-основателя города Хабаровска, командира Уссурийского пешего батальона Амурского казачьего войска, наступление хунхузов по фронту, сопровождаемое вооруженными мятежами манз в тылу, удалось через четыре месяца остановить.

В инициативных действиях против китайцев подполковнику Дьяченко очень помог безвестный волонтер Густав (по другим данным, Фридрих) Лаубе, который считался подданным французской короны, а фактически был, по-видимому, баварским немцем. Создав из уссурийских казаков мобильный отряд, Густав Лаубе весьма энергично взялся громить хунхузов, не останавливаясь при случае перед превентивными карательными мерами в отношении поддерживающих хунхузов китайских манз.

В итоге инициативный немец, спасший сотни жизней русских поселенцев, был обвинен русским майором Мерказиным, личным адъютантом «законоборца» генерал-губернатора Корсакова, «в злостном нарушении законов Российской империи, самоуправстве и бандитизме». Гордый Лаубе, не желавший терпеть издевательства манз, был арестован и посажен в острог. По специальному указанию Корсакова немца должны были судить военным судом, решения которого вряд ли были бы гуманны. Лаубе спасло личное заступничество командира уссурийских казаков Якова Дьяченко, а также начальника штаба войск Приморской области Михаила Тихменева, весьма авторитетного в петербургских военных кругах. Немца выпустили из тюрьмы, а проведенное расследование показало «сугубую пристрастность в деле» майора Мерказина.

Рота сводного батальона, прибывшего на подавление беспорядков из Хабаровки, была отдана под начальство знаменитого путешественника и разведчика штабс-капитана Пржевальского. Зимой 1867/1868 года путешественнику довелось пройти от Сучана на верховья Уссури через хребет Сихотэ-Алинь, и теперь этот походный опыт пришелся как нельзя кстати. Пржевальскому удалось быстро и скрытно выйти в долину Сучана и застать врасплох манзовское население. Одновременно два отряда по 50 человек под начальством поручика Каблукова и капитана Шелихе были посланы на Цемухэ и Сучан другим путем, в обход Уссурийского залива. Если Каблукову пришлось столкнуться на Цемухэ с последними мелкими очагами вооруженного сопротивления, то Пржевальского встретили уже мирно. Штабс-капитаном у сучанских манз было изъято все огнестрельное оружие, после чего китайцам велели расходиться по фанзам. Всего было изъято «83 ружья, две пушки, около 1 пуда пороху и свинцу».

На этом эпизоде можно закончить краткое описание событий, вошедших в историю под названием Манзовской войны, но на самом деле боевые действия продолжались вплоть до двадцатых годов ХХ века.

Ярким примером всевластия китайской общины в Уссурийском крае стало нападение хунхузов в июне 1879 года на ферму немецкого шкипера, русского подданного Фридольфа Гека, расположенную неподалеку от Владивостока, на другом берегу узенького Амурского залива. Хунхузы украли (и, вероятно, убили впоследствии) семилетнего сына шкипера. Они изнасиловали и повесили со связанными за спиной руками русскую жену Гека, перебили всех его слуг и работников.

18 (31) марта 1882 года «старшина Лин-гуй» собрал более 300 сучанских манз на сходку и объявил, что китайское правительство назначило его начальником всех китайцев, живущих от деревни Шкотовой до залива Ольги. Лин-гуй предъявил соответствующие документы и «белый хрустальный шарик» – отличительный знак цинского чиновника. В скором времени на Сучане было сформировано манзовское ополчение численностью до 240 ружей, опираясь на которое Лин-гуй творил суд и взимал подати. Манзы отказались подчиняться поручику Кропоткину, требовавшему от них освободить земельные наделы, отведенные в 1878 году крестьянам Шкотовой.

Получив донесение начальника Сучанского участка, военный губернатор Приморской области Баранов приказал направить в долину Сучана экспедицию: полусотня под командованием подполковника Винникова выступила из Никольского, а рота полковника Рябикова морским путем прибыла в устье реки и направилась навстречу первому отряду. Для контроля за действиями военных с Винниковым следовал начальник Суйфунского округа Занадворов. Поход проходил в сложных условиях весенней распутицы. Лин-гуя выслали на родину, документы и знаки различия уничтожили, а китайское ополчение обезоружили и разогнали.

В апреле 1882 года столь же изуверски жестокое нападение было совершено хунхузами на ферму другого немецкого колониста – Купера – в заливе Пластун. Китайцы сожгли дом колониста, убили двух сыновей – Евгения и Иосифа, перебили всех работников фермы, угнали скот и разграбили имущества на 23 тысячи рублей. Российская государственная машина, больше заинтересованная не в поиске виновных, а в том, чтобы не возбудить массового недовольства китайцев, неторопливо вела следственные действия. В итоге из семерых местных манз – наводчиков хунхузов – удалось арестовать только одного китайца, поскольку все остальные подельники уже успели благополучно перебраться в Китай. Впрочем, и этот манза, некий Ван Цзичэн, сбежал из тюрьмы.

В условиях беззубости правительственных чиновников частные лица на свой страх и риск устраивали охоту на хунхузов. Приморцы хорошо помнят ссыльных поляков Янковских, купца Бриннера (отца голливудской звезды Юла Бриннера), на свои средства успешно боровшихся с бандитами и ставших страшным сном для хунхузов.

В 1885 году шесть крестьянских семей, прибывших в Приморье в рамках государственной переселенческой программы, поселились в 15 километрах от деревни Владимировки на берегу реки Сучан, образовав деревню Калиновка. В ночь на 20 июня (3 июля) 1885 года на деревню напали неизвестные китайцы, убившие семерых и ранившие 14 крестьян. Погибло четверо детей. Встретив отпор, нападавшие бежали в направлении манзовского селения, находившегося по соседству с Калиновкой. При обыске последнего в фанзах было обнаружено оружие и задержано двенадцать подозрительных китайцев. Приамурский генерал-губернатор Корф после такого случая принял решение вообще выселить манз из Сучанской долины. На Сучан был послан чиновник для особых поручений – статский советник Аносов. Военная команда в Шкотовой была усилена 50 рядовыми и пятью унтер-офицерами 1-й Восточно-Сибирской стрелковой бригады. Полусотня 5-й сотни 1-го конного полка Забайкальского казачьего войска образовала несколько наблюдательных постов между Шкотовой и устьем Сучана. Меры усиления были сняты лишь в 1888 году.

В 1891 году Приамурский генерал-губернатор Корф сделал попытку подчинить китайские объединения русскому контролю путем создания Китайских общественных управлений в Хабаровке, Владивостоке и Никольске-Уссурийском. В обязанности управлений входило ознакомление манз с российскими законами, оказание помощи в контроле над деятельностью китайцев, выявление и наказание преступников. Вскоре выяснилось, что общественные управления не только не помогают бороться с криминалом, но и занимаются укрывательством преступников. В 1897 году китайские общественные управления были ликвидированы, доказав свою преступную сущность и нежелание китайцев жить по законам Российской империи.

В условиях, когда российское государство фанатично соблюдало букву договора с империей Цин, уссурийские казаки стали разбираться с засильем китайских манз явочным порядком. Станичные атаманы стали все меньше информировать официальные государственные инстанции о своих рейдах против хунхузов и все более активно «примучивать» тех местных манз, которые были уличены в связях с закордонными бандитами. Эта «казачья этническая политика» постепенно стала приносить свои позитивные плоды. Нужно признать удивительным факт, что в тех случаях, когда казаки хотя бы чуть-чуть «перегибали палку» в отношении китайских пособников хунхузов, гневные окрики и суровые меры против славян инициировались не со стороны империи Цин, а исключительно со стороны отечественных административных «законников».

Тiак, в 1879 году Министерство иностранных дел России без получения какой-либо официальной ноты со стороны Китая в очень поспешном и даже каком-то унизительном стиле стало извиняться перед китайским правительством за действия сотника Уссурийской казачьей сотни Матвея Ножина. Казаки-уссурийцы, преследуя хунхузов, перешли границу Маньчжурии и слегка потрепали пограничный китайский отряд, приняв последний за очередное хунхузское формирование. Случай, в принципе, незначительный, обычный для российско-китайской границы того времени, а потому следовало бы, по логике, ограничиться отпиской генерал-губернатора Восточной Сибири. Так нет же, решили назойливо оправдываться на самом высоком уровне.

В тех случаях, когда казакам не удавалось скрыть последствия своих превентивных вылазок против китайских пособников хунхузов, репрессии против них со стороны отечественной государственной машины следовали незамедлительно и были предельно карающими. Например, в октябре 1881 года русскими полицейскими были арестованы двое казаков, которых обвинили в убийстве пятерых китайских манз. Более года шло следствие, и хотя было выяснено, что убиенные манзы были постоянными наводчиками хунхузов из Маньчжурии, несчастных казаков все же расстреляли, а еще сорок нижних чинов и командовавший ими казачий офицер еще долгое время находились под следствием.

Во избежание излишних военных инициатив казаков 14 июля 1889 года было принято постановление о прямом подчинении Уссурийского казачьего войска губернатору Приморской области. Искусственной должности наказного атамана УКВ, на которую Петербург всегда назначал человека заведомо неказацкого происхождения, для обеспечения подлинной лояльности казаков показалось недостаточно. Одновременно было принято решение генерал-губернатора, которое запрещало казакам самостоятельно преследовать напавших на станицы хунхузов. По мнению царских администраторов, казаки имели право дать вооруженный отпор нападавшим. Однако после этого они должны были проинформировать о случившемся ближайшее государственное начальство и только тогда, получив от последнего специально приставленного офицера, начать преследование хунхузов.

Разумеется, казакам хватало ума явочным порядком не исполнять столь тактически безграмотные решения. Вот один из ярких примеров того, как поступали казаки на самом деле.

Поздней осенью 1915 года казаки станицы Полтавской конфисковали на границе с Китаем большой обоз, в котором манзы пытались провезти оружие для хунхузов. На следующий день урядник Василий Шереметьев, исполнявший должность станичного атамана, получил достоверные сведения от своих информаторов о готовящемся нападении хунхузов на станицу с целью отбить захваченное добро.

Без какого-либо уведомления официальных российских учреждений атаман отдал приказ устроить в Полтавской массовое гуляние, с тем чтобы показать окрестным манзам – «як казаки, добре напившись горилки, зараз сплять вси».

Ночью хунхузы, уверовав в информацию о хмельном сне казаков, широкой лентой стали втягиваться на тихие и темные улицы Полтавской. Когда их передовые дозоры вышли на главный майдан станицы, хунхузы попали под концентрированный ружейный огонь заранее размещенных казачьих засад. Бой продолжался всего полчаса, но за это время было убито более сотни хунхузов.

С рассветом урядник Шереметьев, не дожидаясь, конечно же, никакого армейского офицера, начал преследование отступивших хунхузов. Впрочем, последние далеко отойти не смогли, ибо им наперерез ударили казаки соседней Николо-Львовской станицы под командованием атамана Алексея Ефтеева. Сходящийся удар двух казачьих лав оказался страшен: было изрублено еще около двух сотен хунхузов и взято в плен свыше полусотни. Стоит заметить, что строевые казаки все были на фронтах Первой мировой войны, а отпор бандитам дали беззубые старики да сопливые малолетки!

Казаки потеряли всего одного человека, но зато какого! Спасая молодого казачонка, получил тяжкую рану урядник Ефтеев. Казаки Николо-Львовской станицы не смогли довезти своего атамана живым до больницы в Гродеково.

Проблема хунхузов, равно как и проблема преступного содействия им со стороны местных китайских манз, была успешно решена уже в другую, советскую эпоху. Правда, эта же тоталитарная эпоха навсегда покончила с самобытным этническим статусом казачьего народа в Приморье, но это уже, как говорится, другая история.