Липецкое дело, или как ревизор приехал
РОССIЯ
«Секретные материалы 20 века» №16(428), 2015
Липецкое дело, или как ревизор приехал
Дмитрий Митюрин
журналист
Санкт-Петербург
1584
Липецкое дело, или как ревизор приехал
На деревенских работах

Наполеоновское нашествие нанесло страшный удар по экономике России и благосостоянию ее граждан. Царское правительство, следует отдать ему должное, не осталось безучастным к бедствиям населения, разработав систему мер, призванных выправить ситуацию в наиболее пострадавших от боевых действий губерниях. Однако благие начинания зачастую рушились нечистоплотными на руку чиновниками. Вывести их на чистую воду удавалось не часто, но иногда все же получалось.

НЕ ПОМОЩЬ, А «ДАРМОВЩИНА»

В феврале 1816 года командующему 2-й гренадерской дивизией генерал-лейтенанту Ивану Федоровичу Паскевичу был прислан царский рескрипт с приказом разобраться со «случаем оказанного неповиновения удельными крестьянами Смоленской губернии Липецкого приказа».

Речь шла о так называемом Липецком деле, которое нечистоплотные на руку чиновники попытались представить как бунт крестьян против государственной власти.

Особую остроту делу придавало то обстоятельство, что бунтовали не частновладельческие, казенные или «экономические» крестьяне, которых вместе с обрабатываемыми ими землями цари частенько сдавали в платную или безвозмездную аренду помещикам. В данном случае бунтовали крестьяне, находившиеся в ведении Министерства императорского двора и уделов, иначе говоря — принадлежавшие непосредственно императорскому семейству. Ареной же событий стала территория, особенно сильно пострадавшая в ходе наполеоновского вторжения.

В грозную годину Отечественной войны многие местные жители, прежде всего крестьяне, приняли непосредственное участие в борьбе с захватчиками, и, можно предположить, им не слишком понравились слова из Манифеста Александра I, посвященного изгнанию неприятеля: «Крестьяне, верный наш народ, да получат мзду свою от Бога».

На самом деле, не полагаясь только на Бога, Комитет министров решил осуществить ряд мер с целью помощи пострадавшим. Так, на Смоленщине предполагалось выдать хлеб на три года с условием его возврата в течение последующих семи лет, освободить от накопившихся за предыдущие годы недоимок и снять подати за вторую половину 1812 и неурожайный 1813 год. Помимо этого, семьям погорельцев единовременно выделялись по 80–100 рублей ассигнациями.

Крестьяне помещичьи и «экономические», хотя и в усеченном виде, эту помощь получили, а вот до удельных (более 40 тысяч человек) финансовый поток не дотек даже тоненькой струйкой.

Министр финансов и по совместительству министр уделов Дмитрий Гурьев считал, что в помощи землепашцы не нуждаются, поскольку, мол, подобная дармовщина превратит их в бездельников. Изданный же в 1813 году царский указ о прощении недоимок и освобождении на полтора года от податей смоленские чиновники от удельных крестьян просто скрывали. О «государевой воле» крепостные царской семьи узнали от «экономических» и помещичьих крестьян, власть же обнародовала указ только в конце 1814 года, успев, где собрать, а где выдавить силой или выбить розгами то, что взыскивать не полагалось. Естественно требовать деньги назад крестьяне не рискнули, но «челом били», дабы учесть эти подати в счет 1814 года. Тогда-то и разыгрались страсти.

ЖЕРТВЫ «КОРЫСТНОГО ЛИХОИМСТВА»

Заметим, что никаких квитанций по податям крестьянам не выдавалось, поскольку чиновники, видимо, действовали, пользуясь выражением Паскевича, «в видах корыстного лихоимства».

Присланный в качестве ревизора сенатор Павел Каверин принял сторону смоленской удельной конторы. Подавшего жалобу местному начальству крестьянина Афанасия Алексеева наказали розгами и посадили в тюрьму, а подати продолжали выбивать «с поспешностью».

При появлении сборщиков, крестьяне уходили в леса, но однажды в деревне Медведьки они рискнули пригрозить двум представителям удельной конторы. Те с перепуга вызвали в помощь исправника Кушникова и 12 человек состоявшей из солдат-ветеранов «инвалидной команды». При их приближении раздался выстрел. Паскевич, впоследствии трактовал этот эпизод так: «Напрасно изволили испугаться гг. чиновники; угрожать и стрелять никто не хотел, да и не мог, а холостой заряд выпалил из старого ружья один крестьянин, яко сигнал соседям о приезде начальства…

У них не было ружей, — одно ружье на деревню, да и то малогодное, остальные, около 8, были без курков и замков, да и желания убийства у них не было, а только отчаяние от нищеты и притеснений и тупая противность начальству удельному».

Господа чиновники заговорили о вооруженном бунте, и по решению земского суда исправник Кушников двинулся на Медведьки походом, взяв с собой помимо 12 инвалидов, «ополчение» примерно из 200 крестьян-«понятых».

К счастью, Кушников оказался человеком разумным и справедливым. Оставив свое воинство на околице, в село он явился один, снял с крестьян показания, письменно все запротоколировав и выдав вторые экземпляры им на руки.

Вернувшись в Смоленск, он отправил по инстанциям донесение с собственной версией событий, подкрепленное свидетельскими показаниями. Чиновники, разумеется, объявили его «подстрекателем возмущения» и отдали под суд, но запущенные в бюрократическую машину бумаги зажили собственной жизнью.

Ситуация складывалась диковатая: ходоки со Смоленщины жили в столице за счет императрицы Марии Федоровны и ее сына великого князя Николая Павловича (будущего Николая I), а генерал-губернатор Санкт-Петербурга Сергей Кузьмич Вязьмитинов должен был принять меры к их аресту. Могучее удельное ведомство пыталось раздавить крестьян, а государь, чьи нужды оно обслуживало, хотел стать их благодетелем.

Учитывая деликатность ситуации, столичные «стражи порядка» крестьян-ходоков предпочли не найти, и конфликт между землепашцами и чиновниками на Смоленщине разворачивался все более драматичным образом.

Следующее важное событие произошло в июне 1815 года в селе Клушино Гжатского уезда (известно в российской истории тем, что в 1610 году поляки разбили здесь войско Дмитрия Шуйского, а в 1934 году родился первый в мире космонавт Юрий Гагарин).

Староста Василий Яковлев собрал сходку, предложив отправить в Петербург нового поверенного — Артемия Иванова. Миновав все кордоны, он добрался до столицы, принеся императрице Марии Федоровне очередную жалобу (первую она отдала князю Гурьеву, разумеется оставившему ее без последствий).

Смоленские власти, в свою очередь, расквартировали в непокорных селениях Липецкого приказа 3-й батальон Бородинского полка майора Чепыжникова, дав солдатам и офицерам понять, что по отношению к хозяевам можно особо не стесняться.

В Клушино был устроен сход, закончившийся арестом 40 человек во главе с Яковлевым. Крестьяне, по словам Чепыжникова, вроде бы пытались освободить заключенных. По версии же самих крестьян, они лишь требовали арестовать и судить всю деревню «миром».

Уездный суд вынес решение о наказании бунтовщиков (в том числе двух 80-летних стариков) плетьми, но уголовная палата предписала провести новое следствие. Смоленский губернатор попытался опротестовать это решение в Сенате.

Тогда-то по предложению великого князя Николая Павловича и Марии Федоровны император и подключил к делу генерал-лейтенанта Паскевича. С его появлением у чиновников начались очень большие проблемы.

БРАВЫЙ ГЕНЕРАЛ БЕРЕТСЯ ЗА ДЕЛО

Служебная репутация Ивана Федоровича была безукоризненной. В 1810 году в 28-летнем возрасте он стал вторым по молодости генерал-майором русской армии, имевшим к тому же два Георгия (4-й и 3-й степеней) за войну против турок.

В войнах с Наполеоном Паскевич выслужился в генерал-лейтенанты, участвовал во всех важнейших сражениях, а в 1814-м в побежденном Париже вытянул свой счастливый билет, познакомившись с братом императора великим князем Николаем Павловичем.

Впрочем, знакомство с великим князем в тот момент вряд ли могло быть предметом особой зависти окружающих, поскольку третий из сыновей Павла I, казалось, не имел особых шансов получить престол и должен был остаток жизни курировать инженерное ведомство.

Как и все его братья, Николай Павлович интересовался военным делом, но оказался слишком юным, чтобы участвовать в баталиях с Наполеоном, и потому искренне восхищался такими боевыми генералами, как Паскевич. Правда, самим этим генералам данный представитель семейства Романовых пока еще был не очень интересен. И то, что Иван Федорович принял дружбу малоопытного юноши, объяснялось почтением к его высокому происхождению, в несколько меньшей степени — обычной воспитанностью, предполагающей адекватный ответ на явное выражение симпатии, и лишь отчасти — карьерными расчетами. Если не умом, то на интуитивном уровне Николай это понимал и был Паскевичу благодарен.

Отношения между ними продолжались и после возвращения русской армии на родину, когда новым местом службы Паскевича стала именно Смоленская губерния, в которой квартировал Гренадерский корпус.

Из местных красавиц заслуженный боевой генерал выбрал себе самую завидную невесту — дочь состоятельного помещика и двоюродную сестру автора «Горя от ума» Елизавету Алексеевну Грибоедову.

Служба Паскевича текла гладко, спокойно, но несколько уныло, так что задание разобраться с Липецким делом внесло в нее некоторое разнообразие. Чиновникам оставалось только клясть судьбу, поскольку средств надавить на грозного контролера у них попросту не было. Как представитель военного ведомства он от них не зависел и к тому же через Николая Павловича имел возможность апеллировать к самому императору.

«СПЕШИТЬ ПРИГОВОРОМ НЕ ДОЛЖНО»

Прибыв к месту событий и не смущаясь собственным высоким чином, генерал лично произвел опрос обвиненных в мятеже крестьян. Оставив под стражей только 14 из 60 арестованных, он особенно защищал старосту Яковлева и в рапорте от 3 сентября 1816 года курировавшему дело всемогущему царскому любимцу Аракчееву настаивал, что: «Скорый суд, во всяком случае, есть весьма опасное дело… В делах уголовных, дабы не пострадали невинно, спешить приговором не должно».

Аракчеев, хотя и не благоволил к Паскевичу, но и не относился к его явным врагам, в своих же отношениях с погрязшими во взятках чиновниками обычно выступал в роли «меча карающего». Так что Иван Федорович мог рассчитывать на его нейтралитет, если не содействие.

С аргументами Гурьева о том, что выдача помощи развращает крестьян, Паскевич категорически не соглашался. «Тот, кто не имеет лошади, или не своим хлебом засеял, или совсем не засеял, тому из ничего невозможно поправиться».

Далее бравый вояка оценивал всю ситуацию в комплексе: «Может быть, бессовестные деяния удельных чиновников облечены формою закона, но я не осмелюсь скрыть от Вашего Императорского Величества, что, по совести, они преступны и всему беспорядку они одни настоящая причина».

В феврале 1817 года, прибыв в Петербург, Иван Федорович обнаружил, что его демонстративно независимая позиция произвела на Гурьева впечатление; министр держался с большой предупредительностью.

Фактически в Липецком деле произошел перелом, и из расследования выдуманного крестьянского бунта оно стало превращаться в расследование злоупотреблений местной власти.

Позиция Паскевича импонировала царской семье, члены которой получили возможность выступить в роли благодетелей собственных крестьян. В качестве своего рода поощрения генералу доверили сопровождать в заграничном путешествии младшего из императорских братьев — великого князя Михаила Павловича, тем более что этому капризному и избалованному юноше явно требовался строгий наставник.

Вернувшись осенью 1817 года из поездки по Европам, Паскевич снова приехал на Смоленщину к молодой жене и своей гренадерской дивизии.

А вскоре ему было передано высочайшее повеление по Липецкому делу, исполнение которого следовало проконтролировать.

В своих донесениях императору из Смоленска Паскевич настаивал на более строгом наказании удельных чиновников, указывая на то, что их деятельность преступна. И многие из них действительно понесли наказание, причем управляющий удельной конторой даже лишился должности, что считалось на редкость строгим наказанием по тем временам, не суровым к продажным чиновникам.

Арестованные же за «бунт» крестьяне отделались минимальными наказаниями, а их требования фактически оказались полностью удовлетворенными. Недоимки простили, подати зачли, помощь деньгами и зерном выделили. Состоявшего под следствием исправника Кушникова полностью оправдали и наградили орденом Святой Анны 2-й степени.

В общем, после знакомства с материалами Липецкого дела впечатление остается столь же благостное, как после забытой уже пьесы «Ревизор приехал», являющейся продолжением знаменитого «Ревизора» Николая Гоголя и доказывающей, что справедливость в Российской империи всегда торжествует, а пороки оказываются наказанными.

Конечно, так было не всегда, но некоторые надежды на торжество справедливости все же существовали…


8 июля 2015


Последние публикации

Выбор читателей

Владислав Фирсов
8370545
Александр Егоров
940827
Татьяна Алексеева
775904
Татьяна Минасян
319186
Яна Титова
243109
Сергей Леонов
215717
Татьяна Алексеева
179142
Наталья Матвеева
176557
Валерий Колодяжный
171204
Светлана Белоусова
157271
Борис Ходоровский
155356
Павел Ганипровский
131006
Сергей Леонов
112002
Виктор Фишман
95617
Павел Виноградов
92450
Наталья Дементьева
91736
Редакция
85313
Борис Ходоровский
83213
Станислав Бернев
76847